— Погодите минуту, — подлила масла в огонь Джеми, — я тоже помогала…
— Да ничего ты не делала!..
— Довольно! — перекрыл все голоса Винсент, и снова шум стих. Он оглянулся, не веря своим глазам, — его друзья выглядели чуть ли не сумасшедшими и слышали только самих себя.
— Это совершенно на нас не похоже, — спокойно продолжал Винсент, — мы соберемся все вместе и обсудим это… спокойно, разумно… как друзья.
Наступило смущенное молчание.
После этого Винслоу и Мышь пристыженно подняли сундук, сгибаясь под его весом. Мэри, набравшая полный фартук золотых монет, быстро опорожнила его обратно в сундук и закрыла крышку. Остальные разобрали инструменты, фонари и сняли факелы со стен, затем, пригибаясь, выбрались вслед за Винсентом в туннель.
Кьюллен задержался в темноте, подальше от ненужного ему сейчас света. В его руках были вещи, отнятые им у тех, кто перед этим отнял их у него самого, — ожерелье с подвесками из жемчуга, золотая застежка для обуви, пригоршня дублонов, золотая вилка. Когда вокруг него сомкнулась тьма, он рассовал эти вещи по карманам длинной складчатой накидки. Лишь после этого он последовал за длинной цепочкой огней.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
— Невероятно, — еле слышно произнес Отец. Его руки с почтительным удивлением скользили по рассыпанным перед ним на восьмиугольном столе предметам: чашам, монетам, мерцающим ожерельям из громадных жемчужин; по массивному браслету, вычеканенному в виде переплетающихся змей; по пригоршням дублонов; по приглянувшемуся было Кипперу перстню с массивным сапфиром. Перед ним и вокруг него сияли свечи, и в их свете сокровища казались воистину загадочными, живыми, теплыми и притягательными. Вокруг стола столпились все члены коммуны, набившиеся в комнату Отца, чтобы, вытягивая головы через плечи стоящих впереди или притиснувшись к книжным полкам на галерее, взглянуть на сокровища; приглушенный шепот голосов напоминал шуршание поземки. Впервые на памяти многих стихло мягкое, но непрерывное постукивание в трубах — Паскаль восседал на ступенях чугунной лестницы, ведущей на галерею, сложив руки на груди; его глаза, устремленные на золото, сияли от восторга. — Им сотни лет, — тихо продолжал Отец. Датские, испанские, и, я думаю, — он коснулся рукой браслета, раздумывая, — да, полагаю, это сделали древние майя. И вы говорите, это еще не все?
— Полный котел. — Винслоу стоял рядом с ним, уперев кулаки в бедра, его взгляд был мрачен. Тихо стоя рядом с лесенкой в вестибюль, Винсент всем своим существом чувствовал, как в комнате нарастало нервное напряжение, это напомнило ему вечера в Верхнем мире, когда на затянутом тучами небе полыхали молнии.
Он нашел взглядом Мыша, стоявшего, на этот раз со снятым шлемом, рядом с Джеми, и перевел его на Кьюллена, наклонившегося над железными перилами винтовой лестницы, ведущей на галерею, со скрещенными на груди руками и с задумчивым взглядом зеленых глаз. Странно, подумал он, что простой металл притягивает людские сердца, как магнит. Многие вещи были очень красивы… но он чувствовал, что напряжение в комнате было бы точно таким же, если золото лежало бы перед ними бесформенной грудой.
— Золото, серебро, драгоценные камни, как вы их называете, — продолжал Винслоу, — мы оставили их в комнате Мыша. Чертовски тяжелые штуки.
— Все это представляется совершенно невозможным, — заметил Винсент. — Корабль, погребенный под улицами города…
Отец задумчиво покачал головой.
— Береговая линия острова несколько раз довольно существенно менялась за прошедшие столетия — когда-то Уотер-стрит в самом деле проходила по воде. Корабль мог просто затонуть в гавани или в устье реки, а потом быть занесенным напластованиями ила. Вплоть до нашего времени.
И по толпе прошло волнение — за это время люди уже успели привыкнуть к мысли о внезапно обретенном богатстве. К тому, что они, будучи беднейшими из бедных, вдруг стали, причем каждый из них, состоятельными в степени, превосходящей всякое воображение.
Отец продолжал говорить, но, как подумал Винсент, как-то уж чересчур оживленно:
— А теперь мы, как коммуна, должны решить, что нам делать с этим невероятным сокровищем. Наше решение будет хорошей проверкой нашего здравого смысла и преданности друг другу.
Уголком глаза Винсент заметил, как вдруг вскинулась голова Кьюллена. Глаза всех остальных не отрывались от золота.
— Подумать только, сколько всего можно было бы купить на это, — вставила Мэри, тихонько появляясь у него из-за спины, — для всех нас, для всей коммуны.
— Мы сможем купить еды, лекарств, — согласился Винслоу, — новые игрушки для детей вместо поломанных…
Стоявшие сбоку Эрик и Элли, Киппер, Дастин и Алекс выглядели довольными.
— Машины! — воодушевился Мышь, его голубые глаза сверкали. — Запчасти и материалы…
— Наши помощники Наверху заслужили часть всего этого, — добавила Мэри, — некоторые из них не имеют ничего лишнего, но всегда нам помогают.
Послышался гул голосов, люди соглашались, не соглашались, предлагали другие варианты, спрашивали, сколько может стоить та или иная вещь. Винсент поднял руку, обеспокоенный таким простодушием, и, когда все затихли, произнес:
— Есть опасность, которую вы не хотите видеть. — Он взглянул им в лица — в лицо Мэри, изрезанное морщинами, с ниспадающими на него прядками седеющих волос, в ясный нетерпеливый взор Джеми, в лица Паскаля, Винслоу, Сары и всех остальных, пожирающих глазами богатство и считающими все проблемы решенными. Сомневаясь в этом, он произнес: — Человек, расплачивающийся за товары античным золотом, не останется незамеченным. Мир над нами захочет узнать, где он достал такое сокровище. Пустить в дело любую из этих вещей — значит поставить под угрозу нашу безопасность. — Достаточно уж и того, подумал он, что я сам рискую, бегая проведать Катрин, или того, что Мышь сквозь пальцы смотрит на законы Верхнего мира. Катрин — не говоря уже о каждом полицейском протоколе, а Винсент перечитал их множество — постоянно подчеркивала, что ни одно появление в обществе непонятно откуда взявшегося нувориша не проходило незамеченным. Случившееся неизбежно приоткроет завесу спасавшей их тайны — он уже заметил беспокойство, появившееся и в глазах Отца.
Винслоу пожал плечами:
— Никаких проблем не будет. Мы можем просто переплавить все это в слитки…
Это предложение привело Отца в ужас.
— Подождите! — Его голос перекрыл общий гул. — Это же не просто золото! Это история, искусство… археологические ценности, все это должно быть исследовано, изучено…
— Вы расскажете мне про археологию, когда у нас в следующий раз закончится пенициллин! — возразил ему Винслоу. — Мы просто не можем…
— Погодите-ка. — Легким движением костистых плеч Кьюллен вытолкнул свое тело из полутьмы, а в его голосе, по-прежнему мягком, послышалось что-то такое, что заставило всех замолчать. Он сделал шаг вперед, поджарый и легкий, как старый гончий пес, но взгляд его зеленых глаз был теперь твердым и гневным. — Что ж, Винслоу и Мышь могут делать со своими долями что хотят, — произнес он с угрожающей мягкостью, — но третья часть всего этого принадлежит мне.
Отец уставился на него, не веря своим ушам — скорее бы Кьюллен ударил его без предупреждения.
— Ты хочешь сказать, что мы все не имеем на это права?
Одним движением руки Кьюллен отбросил обвинения, заключенные в этом вопросе.
— Что принадлежит мне, то мое, и это все, что я хочу сказать.
— Но ведь все помогали… — начала было возмущенно Мэри.
— Ты имеешь в виду, что все собрались поглазеть.
— Я не просто смотрела! — запротестовала Джеми, а Винслоу вклинился со своим комментарием:
— Мне плевать, кто что делал…
— Кьюллен, — произнес Винсент, глубоко уязвленный всем услышанным, поскольку он оказался прав в своих опасениях, — у тебя же всегда была щедрая душа…
— То, что я вырезал из дерева вещи и раздавал их налево и направо, еще не причина, чтобы отбирать принадлежащее мне. — Он говорил вроде бы спокойно и рассудительно, но, внимательно глядя на него, Винсент мог заметить поднимающуюся из таких глубин его души ярость, что Кьюллен скорее всего сам не мог понять ее истинную причину. — Не смотрите так на меня, — мягко добавил он, — я хочу всего лишь сказать, что игра должна быть честной. Это же сбывшийся сон…
— Сны могут стать и ночными кошмарами, Кьюллен.
— Я знаю разницу между снами и кошмарами, — ответил Кьюллен все тем же спокойным логичным тоном, и в помещении наступила почтительная тишина, нарушаемая лишь глухим рокотом поездов метро, доносящимся сверху. — Хотите, я расскажу вам о снах? Когда мне пришлось работать торговцем вразнос, я насмотрелся на все эти дома, прекрасные дома — с бассейнами, окруженные деревьями… И там всегда была такая красивая мебель. За всю мою жизнь у меня был один только стул полированного дерева, один-единственный, и то Бетти так боялась его запачкать, что не снимала с него пластикового чехла.
Он замолчал, опустив взгляд на золото, сияющее на столе в свете свечей, его глаза не замечали стоявших вокруг него людей. Отец шевельнулся, похоже, он хотел что-то сказать, но так и не произнес ни слова. Винсент подумал, а замечает ли Кьюллен все происходящее вокруг него.
После секундного молчания Кьюллен снова заговорил, его руки снова и снова касались золота на столе, поднимали его, перебирали тяжелые цепочки, массивные браслеты, подносили их к огню и ловили отсвет этого огня на драгоценных камнях.
— Я пытался утешать ее. Бетти, говорил я, в один прекрасный день придет и наш корабль… У нас тоже будут красивые вещи. У меня будет время для моей резьбы по дереву. Может, смогу работать и по мрамору. Тридцать лет я говорил ей все это.
Массивный браслет, который он поворачивал перед свечами, мягко поблескивал в их лучах, а его глаза, прикованные к этому зрелищу, словно не желающие видеть ничего другого, помрачнели.
— В тот день, когда она умерла, я огляделся, и вы знаете, что мне пришлось увидеть? Десятилетней давности автомобиль с барахлящей коробкой передач. Я даже не мог оплатить счета из больницы.