— Эй! — негромко произнес он, опуская тяжелый мешок рядом с лампой. И, увидев полоску света, пробивающуюся под дверью в комнату Эдмонтона, тут же заметил тени от пересекающих ее ног и услышал голос, произносящий:
— Мистер Кьюллен?
Кьюллен резко повернулся к открывающейся двери, свет, ударивший оттуда, обрисовал силуэт мужчины, но все, что он мог увидеть, были коричневый кожаный пиджак и шапка выгоревших на солнце волос.
— А где Эдмонтон?
— Занят.
Мужчина подошел ближе. Лет под сорок, с покрытым морщинами симпатичным лицом и шальным взглядом серо-стальных глаз, большинство женщин назвали бы его романтичным — во всяком случае, Бетти бы назвала. Но Бетти и добавила бы к этому, что, хотя ей и было приятно целый день смотреть на него, она не подпустила бы его к себе на десять метров… «Это человек не нашего круга».
— Он сказал, что будет здесь, — сказал Кьюллен, встревожившись, когда с небрежностью владельца мужчина открыл мешок, достал оттуда браслет и поднес его к свету. — Я вас не знаю.
— Смотрите на вещи проще, мистер Кьюллен. — При всей его спокойной расслабленности под улыбкой проглядывали холодность и жестокость. — Я человек, у которого есть деньги. Что вам еще надо знать?
И, произнося все это, он брал из мешка один предмет за другим и рассматривал их — перстень, тиару, кулон из гранатов и бриллиантов размером с кисть руки Кьюллена. В его глазах, освещенных яркой полоской света из двери у себя за спиной, Кьюллен мог видеть не просто алчность, но понимание вещей и быстрые подсчеты, сколько та или иная вещь могут стоить на свободном рынке.
— Занятно…
Кьюллен громко сглотнул и непроизвольно вытер руку о свою длинную накидку, хотя крови на ней уже не было — он проверил это несколько раз по пути сюда.
— Все, что я хочу, — это пятьдесят тысяч. Это стоит намного больше.
— Это все, что у вас есть?
Представив себе груду золота, оставшегося в комнате Мыша, Кьюллен заколебался, на мгновение пожалев, что он не взял больше… не взял всего. Да и что они будут делать со всем этим в Туннелях?
Потом он вспомнил Мыша, лежащего среди рассыпанных монет, и стыд, ужас и жгучее раскаяние охватили его. Как он мог сделать такое с Мышом, именно с ним?.. Его собственные слова: «Все, что я хочу, — это получить свою долю» — огнем обожгли его душу, и он пробормотал:
— Да.
Но эти серо-стальные глаза заметили его неуверенность.
— Значит, есть еще. — И это был отнюдь не вопрос.
— Это моя доля, — упрямо сказал Кьюллен, — это все, что принадлежит мне — моя доля. — Он снова вытер руку. — Я только хотел получить мою долю, — продолжал он громче, пытаясь убедить самого себя — и убедить еще и Мыша. Речь его стала быстрой и твердой. — Они пытались ограбить меня, пытались взять то, что принадлежит мне… А это было мое…
Голос мужчины стал ласковым:
— Мир дошел до пределов падения, не правда ли? Совершенно никому нельзя доверять. — И непринужденным жестом, словно беря вилку, он достал откуда-то пистолет.
Должно быть, у него под коричневым кожаным жакетом скрывалась наплечная кобура — глядя прямо в отверстие глушителя, с красной точкой от лазерного прицела у себя на переносице, Кьюллен не мог себе представить, откуда он его достал.
Рот его мгновенно пересох:
— Пожалуйста… не надо так делать. Дайте только мне деньги, и вы никогда обо мне не услышите.
— Я никогда не плачу деньги просто так. — Его улыбка была теперь совершенно холодной. Он уложил тиару, перстень и браслет обратно в мешок, завязал его горло и бросил через стол Кьюллену, пошатнувшемуся под его тяжестью. — Держите. Поведете туда, где лежит остальное.
Ошеломленный Кьюллен попытался отрицательно покачать головой, но не мог. Испуганный, недоумевающий, он в то же время чувствовал себя как человек, которого после хорошей выпивки привели в себя, плеснув в лицо ведро холодной воды, и в его памяти всплыло абсолютно все, сделанное им. Все его существо противилось тому, чтобы вести этого человека Вниз, чтобы спустить с привязи это деловитое насилие на своих друзей, на людей, которые заботились о нем, когда он в этом нуждался, кто всегда был рядом с ним… Отец, Винсент, Мышь, Мэри…
Но до мозга своих костей он знал, что этот человек может убить его без угрызений совести и без малейшего колебания. Страх смерти — память об ужасе, застывшем во взоре Мыша, — заледенил его кровь.
Чувствуя у себя на затылке карминно-красную точку лазерного прицела, он двинулся через дверь черного хода. В темноту аллеи, слегка согнувшись под тяжестью золота.
— Если Кьюллен когда-нибудь покажется здесь, Внизу, — ласково произнес Винслоу, — я его убью.
Подняв опущенную на руки голову, Винсент взглянул поверх дубового стола Отца на кузнеца, освещенного несколькими свечами, стоящими в древних бронзовых подсвечниках. За спиной Винслоу часть галереи была отделена от остального помещения полотнищами и освещена изнутри резким электрическим светом, на полотне были видны четкие тени работавших там Отца и Мэри. Мышь несколько месяцев тому назад сделал электрическую подводку к этой секции галереи, чтобы Отец мог работать со своими планами Нижнего мира при ярком освещении. И хотя старик избегал делать это, опасаясь, что электрическую компанию насторожат постоянные утечки электроэнергии, помещение все же время от времени служило для экстренных операций.
Винсент подумал, что мысль о спасении своей жизни даже не пришла Мышу в голову. В шестнадцать лет невозможно представить себе собственную смерть.
Его взгляд, спокойный и печальный, снова остановился на Винслоу.
— И чего ты этим достигнешь?
Голос Винслоу был безжалостен:
— Так мне будет легче.
Винсент вздохнул:
— Нет. Довольно кровопролития. — И, если Катрин была права насчет этого Торпа, человека, пытавшегося купить ее ожерелье и, вполне вероятно, следящего за появлением в городе других предметов из того же клада, кровопролитие могло повториться.
Он еще не рассказал Отцу о том, что она ему сообщила. На это просто не было времени. Когда он принес Мыша в комнату Отца, его другу было уже плохо, несмотря на квалифицированную первую помощь, оказанную Винсентом: путь сюда от Мышиной Норы был неблизок. Сейчас же, хотя часть его существа все еще порывалась пуститься в погоню за Кьюлленом, он понимал, что это бесполезно — по количеству крови, потерянной Мышом, и по тому, что она уже успела свернуться, было ясно: он ушел задолго до прихода Винсента. И кроме того, он совершенно не хотел покинуть комнату Отца, не узнав, останется ли жить его друг.
— Я не понимаю, — Джеми, сидящая рядом с Винсентом, — одна из полудюжины друзей Мыша, собравшихся в комнате Отца в ожидании исхода операции, — подняла на него глаза, полные слез, и произнесла сдавленным и потрясенным голосом: — Они были друзьями. Как он мог сделать такое?
— Он был болен, — мягко ответил Винсент, — он был не в состоянии слышать или замечать нас. Рядом с ним не было никого… он остался сам с собой. Это… болезнь, занесенная Сверху. Она зовется алчностью.
Киппер, сидящий на ступенях винтовой железной лестницы, резко поднял голову; все последовали его примеру, когда отодвинулись занавеси, отделявшие нишу от остальной части комнаты. Оттуда вышел Отец, снимая с лица самодельную хирургическую маску. Одетый в халат хирурга вместо своей всегдашней накидки, он резко контрастировал со светом свечей, коллекцией древних бронзовых подсвечников и покрытых плесенью книг, окружавших его. До того, как Мэри выключила освещение, Винсент успел при ярком свете рассмотреть, как устало смотрят сквозь стекла очков его глаза и как изборождено морщинами его лицо.
— Он будет жить? — спросил Винслоу.
Отец кивнул и стянул белую шапочку со своих буйных седых волос.
— По счастью, обошлось без серьезных внутренних повреждений. У ножа было короткое лезвие. Мы зашили раны… — Его седые брови поползли вниз, когда он подумал, из-за чего все это произошло, но он только вздохнул. — Парень потерял довольно много крови, но он молод и силен… С ним все будет в порядке.
Винслоу облегченно выругался от всей души и на радостях обнял Джеми. Напряжение, царившее в комнате, сразу разрядилось. Бенджамин и Сара, ходившие взад и вперед по прихожей, двое самых язвительных оппонентов при обсуждении судьбы сокровища, обнялись, радуясь еще и тому, что такой исход давал им возможность забыть все то, что они наговорили друг другу… и всем своим друзьям…
А затем Винсент услышал ясный и далекий стук сообщения, переданного по трубе.
Паскаль снова занял свое место в Центре Связи. Все посмотрели друг на друга, потому что все разобрали необычную скорость стука, сообщавшего:
«Опасность вторжения… Кьюллен замечен на Длинной лестнице… с ним человек… пистолет».
И спустя мгновение:
«Направляются к Бездне».
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Бездна была одним из тех мест, которое редко посещалось жившими Внизу, они даже старались пореже думать о нем, потому что неприятна была даже сама мысль об этом. Нижний мир большей частью представлял собой переплетение старых коллекторов и неиспользуемых шахт, пробитых давным-давно при строительстве метрополитена или подземных дорог, но впоследствии заброшенных, из старых подвалов, вырытых для тех или других надобностей, но потом забытых — но надобностей, по крайней мере, человеческих и понятных. Да и сама по себе геология Манхэттена была сплошной чересполосицей, лабиринтом природных трещин, древних речных промоин, высохших водопадов, нарывших еще более глубокие и заиленные туннели, в которых всегда можно было натолкнуться на пески-плывуны, но тем не менее достаточно прозаических для того, кто смог изучить их темные закоулки.
Но здесь были и места совсем другого рода, шахты, помещения и туннели невероятной глубины, явно не имеющие ничего общего с тем миром, откуда пришли Отец и его друзья, и Бездна была одним из таких мест.
Согласно теории Отца, Бездна представляла собой просто своего рода вертикальный канал, пробитый газами в базальтовой скале, обычной для таких глубин — около семисот футов, — а его цилиндрическое сечение и совершенная отвесность являли собой игру природных сил. Но другие шептались, что только человеческие руки могли создать такое огромное отверстие семидесяти футов в диаметре и уходящее прямо вниз, словно вырезанное по отвесу, в невероятные глубины преисподней, заполненное, что осветил брошенный вниз зажженный факел, медленно перетекающими клубами тумана, скрывавшего собой все, что лежало ниже. Безусловно, именно человек вырубил неглубокие выщербленные ступени, которые начинались от входа к этой пропасти, шли вдоль стены на протяжении примерно тридцати метров и, подойдя к самому отверстию, исчезали в нем. Но с какой целью было это сделано и как давно, не знал никто, даже Отец, и никто не мог себе это даже представить. Для этого надо было иметь воображение, превосходящее фантазию Эдгара По… Время от времени кое-кто из живущей в Туннелях ребятни подбивали друг друга прийти сюда, чтобы бросить что-нибудь вниз и сосчитать до прихода звука падения, но ни одному из них еще не удалось услышать такой звук.