— Мой служебный телефон на карточке, — сказала она, поднимаясь, — так что вы сможете связаться со мной завтра, как только мисс Чейз будет к этому расположена.
— Конечно, — улыбнулся Даттон и лично проводил ее до двери. — Мисс Чандлер, — добавил он, открывая дверь на лестничную площадку. С плащом, переброшенным через руку, она обернулась к нему. Он поднял бровь: — Вы всегда так загадочны?
Она одарила его лучшей из улыбок сожаления, извиняясь, но не отступая и не проговариваясь.
— Профессиональная болезнь, — извинилась она. Что-то ее настораживало в этом человеке, что-то слишком гладкое, слишком просчитанное вперед, хотя она ни за что не смогла бы определить, что именно. Возможно, это было упоминание Ким о зарождающемся здесь наследстве и этом вовремя подсуетившемся парне. — Спасибо за кофе.
Спускаясь вниз в лифте, Катрин поймала себя на мысли о том, удалось ли Отцу увидеться вчера с Маргарет и знал ли Генри Даттон что-либо об обстоятельствах, заставивших Маргарет дать объявление.
Генри Даттон стоял в вестибюле апартаментов Маргарет Чейз несколько мгновений после того, как дверь на лестницу захлопнулась. Затем он задумчиво вернулся в гостиную, где плотный молодой человек, принесший кофе, собирал сервиз.
— Коннор, — позвал Даттон, и молодой человек поставил поднос и подошел к нему. Аккуратный жакет Коннора не мог скрыть ширину его плеч, то, как он держал руки, было словно ярлыком человека, накачавшего мускулы, гладкое симпатичное лицо было невыразительным и холодным.
— Алора говорит, мисс Чейз снова вас спрашивала, — доложил Коннор, и Даттон кивнул.
— Я к ней зайду через минуту, — он качнул головой в сторону входной двери, — женщина, которая только что была здесь…
— Сэр?
— Пожалуйста, удовлетвори мое любопытство, — сказал Даттон, — выясни, что ей надо.
Секунду Коннор размышлял, а затем кивнул, соглашаясь.
— Молодец. — Даттон прошел через комнату, затем в дверь и по короткому коридору в комнату, где лежала Маргарет.
Шторы были чуть-чуть открыты, и проникавший тонкий луч апрельского солнца делал свет все еще горевшего ночника грязным и мутным. За окном только что прошел дождь, и едва видимые сквозь тонкую щель сверкающие башни Рокфеллеровского центра, фантастические формы здания компании «Крайслер» и острый шпиль Эмпайр-Стейт, казалось, плавали на фоне свежеомытого неба, чистые и яркие, как кадр из какого-нибудь невероятного фантастического фильма Голливуда. Маргарет сидела в постели, обхватив себя руками. Ее лицо казалось опустошенным.
— Маргарет… — Даттон озабоченно нагнулся к ней.
Она повернула к нему глаза и вздохнула:
— Я чувствую себя так, словно проспала полвека. — Она провела рукой, худой и покрытой пятнами из-за обесцвечивающей химиотерапии, по коротко остриженным седым волосам и издала звук, который мог бы быть горьким смехом: — Боже, я, должно быть, ужасно выгляжу.
Она действительно так выглядела, но Даттон тепло улыбнулся:
— Ты прекрасна, как всегда.
— Я на черта похожа. — И на мгновение твердость ее губ напомнила о силе человека на портрете в другой комнате. Затем она вздохнула, расслабляясь, и продолжала: — Думаю, что прогулка пойдет мне на пользу. Немного посмотреть на настоящую зелень и подышать свежим воздухом.
«И может быть, купить газету», — подумал Даттон (в холле был киоск) и умиротворяюще сказал:
— Мне не нравится эта идея. Тебе нужно отдыхать. — И он отправился снова задернуть шторы, отсекая сверкающий день.
Маргарет провела руками по лицу, оглянулась в поисках очков и часов, которые всегда стояли на тумбочке рядом с ними. Но там был только набор пузырьков с лекарствами, стакан воды — даже «Таймс» с ее объявлением унесли.
— Который час? — пробормотала она.
Даттон присел на стул возле ее кровати и вынул несколько таблеток из чашечки, приготовленной сиделкой.
— Время принимать лекарства. — В действительности было на час или на два раньше нужного времени, но Даттон решил, что так будет лучше.
— Ненавижу их.
Он протянул ей таблетки, вкрадчиво улыбаясь:
— Ты должка быть благодарна им.
В ее голосе была горечь, но вместе с гранитной твердостью, которую иногда вырабатывает долгое страдание:
— Ненавижу болеутолители. Небольшая боль хороша для души.
— Ну давай же, — настаивал Даттон, в его голосе слышалось едва заметное нетерпение. — У меня встреча с Плановой комиссией по поводу приюта, который мы строим, и она началась пять минут назад. — И он снова, наполовину поднимаясь, протянул ей таблетки; она немного отстранилась, когда на нее упала его тень, как будто его рост и сила несли скрытую угрозу.
— Пожалуйста, Генри, — простонала она, — я не хочу.
Его голос был убеждающим, но непреклонным:
— Давай, давай, Маргарет, пей лекарство сейчас… доктор велел.
Их глаза встретились, ее — наполненные безнадежной усталостью, знанием того, что это не имеет значения. А почему бы и нет, подумала она. Зачем утруждать себя борьбой? Она скоро умрет — доктора обещали ей в лучшем случае месяц, вероятно, намного меньше этого… А на объявление нет ответа. Алан, очевидно, был прав.
Пересилив себя, она взяла стакан с водой, протянутый им, таблетки, которые он вложил в ее обессиленную руку. Проглотив их, она откинулась на подушки с болью и ощущением тошноты, не зная больше, был ли это результат рака, или химиотерапии, или таблеток, которые она принимала, как казалось, уже годы…
Алан скорее всего был прав…
Она нахмурилась.
— Не понимаю, почему Алан не позвонил, — произнесла она, и Даттон с улыбкой пожал плечами.
— Ну… ты же знаешь Алана, — сказал он с подчеркнутым осуждением.
— Вот именно, — сказала Маргарет, чувствуя, как ее голос и мысли начинают закипать, — Я прекрасно знаю Алана.
Но груз фенобарбитала тянул ее вниз; она опустилась на подушки, смущенная, усталая и неспособная размышлять. Она засыпала с мыслями о том, как выглядит трава, мокрая и яркая после утреннего дождя, и с надеждой на то, что, когда она проснется, позвонит Алан, чтобы сказать, что с ним связался Джекоб, что Джекоб вернулся…
Она прошептала: «Я замерзла», — и Даттон натянул на нее повыше одеяла, в то время как она погружалась в туманный сон.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Катрин вышла из апартаментов Маргарет Чейз немного обеспокоенная, испытывая точно такое же чувство, какое у нее появлялось, когда, записывая показания свидетеля, она точно знала, что он лжет. Возможно, в тех ее собственных словах, сказанных Даттону, было больше правды, чем она могла подозревать, — но и сомнение в его чисто альтруистических мотивах могло быть просто профессиональным заболеванием, полученным на работе в аппарате районного прокурора. Тем не менее, когда она пришла к себе на работу в здание суда графства, она зашла в закуток Эди в вычислительном центре и попросила ее сделать запрос на информацию о некоем Генри Даттоне, предположительно занимающемся благотворительными фондами.
— Ты уверена, что на него есть данные? — спросила Эди, набирая на клавиатуре букву за буквой его фамилию. Неподалеку от нее заработало печатающее устройство, выдавая длинный список мужчин испанского происхождения, на чье имя за последние пять лет в штате Нью-Йорк регистрировались зеленые автомобили «шевроле»-пикап с цифрой восемь в номере — так запомнил свидетель.
Катрин отрицательно покачала головой:
— Нет, не уверена.
— Что ж, если данных нет, он не совершал ничего криминального.
— О…
— Но это не значит, — добавила Эди, озорно поблескивая своими влажными карими глазами, — что я не могу найти тебе то, что ты хочешь знать о нем… Правда, мне придется нарушить для этого кое-какие правила, ты же понимаешь, что я имею в виду.
— Не знаю, — ответила Катрин, демонстративно зажимая ладонями уши, — и не хочу знать.
На лице Эди расплылась улыбка:
— Ладно, подружка, так или иначе, как только я что-нибудь найду, сразу скажу тебе.
По дороге к своему кабинету Катрин приостановилась у автомата, продающего кофе, — последствия бессонной ночи давали себя знать. Сегодня автомат заправлял скорее всего Ларри Макки, их общий кормилец и поилец, потому что кофе был более или менее приличный, но для нее он стал лишь слабым напоминанием о том великолепном сорте кофе из предгорьев Гималаев, которым угощал ее Даттон.
В глаза ей словно насыпали песок, она немного потянулась, чтобы размять плечи, а затем взяла со своего письменного стола список телефонов больниц, травматологических центров и моргов. В этот утренний час она могла бы легче раздобыть необходимую ей информацию, если ей удастся застать кого-нибудь на месте.
После часа непрерывных звонков, пройдя по двум третям списка, она убедилась, что это ей вряд ли удастся сделать.
— Нет, — произнесла она уже, наверное, в десятый раз, — нет, совершенно точно, он был с бородой… Хорошо, благодарю вас. Черт возьми, — произнесла она, кладя трубку и вычеркивая из списка еще одно название. Оперевшись локтями о стол, она потерла горящие глаза и помассировала лицо — головная боль, возникшая, когда она читала микрофильмы, не проходила, кроме как в те несколько минут, когда она шла по свежему от дождя воздуху от автобусной остановки до дверей офиса. Почему она не может иметь такую же работу, как у Дженни, и проводить рабочее время, обедая с писателями?
— Головная боль с утра, — раздался осуждающий голос Джо Максвелла, — плохой признак. — И шуршание пластикового пакета в его руках отозвалось в ее гудящей голове треском пулеметной очереди.
Сквозь растопыренные пальцы Катрин взглянула на Джо. Слегка за тридцать, выглядит по-мальчишески привлекательно, с кудрявыми черными волосами и темными глазами, Джо формально был начальником Катрин. И хотя сейчас было только самое начало рабочего для, он уже снял свой пиджак — галстук останется на месте, но будет все больше и больше распускаться, словно теряя волю оставаться затянутым от горения его хозяина на работе. Шуршание исходило от ярко раскрашенного пластикового пакета, который он держал в одной руке, а другую время от времени запускал туда и что-то доставал.