Так оно и было. В патрон был вложен лист бумаги желтого цвета, вырванный из блокнота, которыми пользовались служащие прокуратуры; на нем кратко написано: «Отец обнаружен. Все в порядке, но у него проблемы с полицией — вытаскиваю его. Катрин».
Эти немногие слова сняли громадную тяжесть с его плеч. Он облегченно вздохнул:
— Она нашла его, Дастин. С ним все в порядке.
Подросток взглянул на него, его лицо, освещенное неверным светом настенного факела, просияло, и оба они разразились веселым смехом надежды и облегчения.
Выбраться из этих дебрей, подумала Катрин, будет не так-то просто. Усилием воли она заставила себя не думать об Отце и сосредоточилась на показаниях Питера Бартоли о том, почему он шесть раз ударил своего собутыльника горлышком разбитой бутылки из-под вина (а не пива, как было зафиксировано в первоначальном протоколе — Бартоли особенно возмущало утверждение полицейского, что в его «ресторанчике» подавалось пиво, а не вино). Но ближе к концу рабочего дня ее мысли вернулись к Отцу и к той тощей папке, которую Гутиеррес передал ей утром в тюрьме.
И совершенно честно, как адвокат, получающий все большие и большие гонорары за участие в публичных процессах, она созналась самой себе, что его дела довольно неважны. Не только потому, что по обстоятельствам убийства Тафта в нем можно было заподозрить как Отца, так и любого другого, но прежде всего его отказ назвать свое имя и место жительства увеличивал подозрения.
Через какое-то время, предположила она, его отпечатки пальцев попадут в ФБР… Но были ли занесены в электронные архивы дела конца сороковых годов? Хотя это только осложнит все дело. Вскроется тридцатипятилетняя пропасть в его прошлом, а это, как слишком хорошо знала Катрин, натолкнет любого полицейского на мысль: «Наемный убийца».
Нет. Надо что-то сделать с идентификацией Отца — и надо что-то сделать, чтобы разыскать убийцу Алана Тафта.
— Эй, Кэти…
Она подняла взгляд от бумаг, разложенных на столе, и посмотрела на подходящую к ней Эди. Программистка протянула ей распечатку ЭВМ и пожала приподнятыми по моде плечиками:
— Хочу сказать тебе, подружка, что если твой Даттон и игрок, то он играет по правилам.
Катрин с удивлением посмотрела на нее:
— И за какой период ты собрала информацию?
— Обо всей его жизни.
Они прошли в каморку Эди — там она опустила кончик наманикюренного пальца в чашку кофе, стоящую на ее столе, чтобы проверить его температуру, и сделала недовольную гримасу — кофе остыл.
— Начиная с его бедного детства в Квинсе, потом через четыре года, проведенные им в Камбодже с Корпусом мира, и вплоть до его последнего проекта.
— А именно…
— Приют для бездомных стоимостью десять миллионов долларов.
Катрин пробежала глазами распечатку, отмечая для себя основные пункты — ссылки на законы, деловую активность, социальную значимость… Почему этот человек произвел на нее впечатление, что он что-то скрывает? Почему упоминание о том, что она работает в районной прокуратуре, так взволновало его? Судя по тому, что сказала ей Ким, Маргарет вовсе не так уж ослаблена болезнью и лечением, она вполне может вставать и ходить… Она задумчиво произнесла вслух:
— Но откуда этот человек раздобыл такую уйму денег?
— Основал свой собственный фонд. Частные взносы, пожертвования, субсидии.
— И никаких случаев растрат? Не зарегистрировано никаких жалоб?
— Ничего.
Ее голос ничего не выражал:
— Впечатляет.
Эди скрестила руки на груди, глядя на нее с удивлением:
— Но по тебе этого не скажешь.
Катрин снова вздохнула, беспокоясь и не понимая причин своего беспокойства.
— Не знаю, — пробормотала она, машинально перелистывая бумаги. Что-то в том доме показалось ей странным— скорее всего, его порядки… То, как жестикулировала медсестра… как Даттон быстро выпроводил ее из комнаты… — Это только… Я даже не могла представить, что он предстанет здесь таким чертовски… незапятнанным.
Эди покачала головой:
— Я же тебе говорю, еще немного — и человеку можно давать Нобелевскую премию. А некоторых людей это совершенно не радует. — И она улыбнулась Катрин, когда та выходила, возвращаясь на свое рабочее место.
Может быть, это и так, думала Катрин, снова усаживаясь за свой стол и изучая распечатку. Но она встречалась раньше с людьми, которые вполне могли претендовать на Нобелевскую премию, — человечными, добрыми, душевно открытыми, и скрытность Генри Даттона, маскируемая его широкой улыбкой и обаянием, не давала ей поверить, что это человек из того же ряда людей. Продолжая свой прерванный обед, она достала оставшуюся половинку совсем остывшего гамбургера, купленного по дороге из тюрьмы. Она вспоминала свою короткую встречу по делам службы с монахинями приюта Святой Реганы, теми самыми, которым Винсент передал пиратское сокровище, найденное Мышом.
Может быть, думала она, дело все в том, что она сама не без греха и хочет, чтобы Даттон был в чем-нибудь виновен, потому что Отец невиновен, а она знает, что он будет признан виновным, если предстанет перед судом. Но что-то из порядка, виденного ею сегодняшним утром, беспокоило ее, и беспокоило серьезно…
Она откусила кусочек бутерброда, отхлебнула кофе и сморщила носик — жидкость в чашке не только совершенно остыла, но и приобрела такой вкус, словно была сварена из старых нестираных носков. Она так устала, что готова была пить что угодно, но если сравнить с тем кофе, которым угощал ее Даттон…
И в это мгновение она сообразила. Человек, который подал кофе, понятия не имел, как обращаться с подносом… Он совершенно не был похож ни на одного из слуг, каких ей приходилось видеть. Вхожая в то, что именовалось Обществом, Катрин прекрасно знала, что женщина, подобная Маргарет, и дня бы не потерпела у себя слугу, подающего гостям кофе таким образом. И, думая об этом, она осознала, что еще так беспокоило ее.
Застоявшийся воздух в доме. Ощущение пустоты.
Кроме медсестры, в доме никого не было. Дом не был откровенно неопрятным, словно в нем неделями никто не жил, — как сказал Даттон, Маргарет Чейз накануне вернулась из больницы, — но столы в нем были покрыты слоем пыли, в вазах не стояли цветы, этого не допустили бы даже самые ленивые из слуг. Если судить по слою пыли, в доме не было ни одного слуги самое малое с неделю.
Она взглянула на часы, прикидывая, сможет ли переделать всю скопившуюся работу, чтобы успеть зайти в отдел по расследованию убийств и там попросить одного из своих друзей ссудить ей ключи от офиса Алана Тафта.
Полиция уже поработала в офисе. Единственными следами ее работы были только полоски от печатей на дверях, да еще внутри помещения остатки порошка для снятия отпечатков пальцев на письменном столе и на дубовом шкафу картотеки, но и это немногое, вместе с меловым абрисом тела на полу, должно было быть убрано к утру здешними уборщиками. В остальном офис был обыкновенным офисом, освещенным только слабым светом дежурной лампочки, когда Катрин вошла в него.
Помощник Тафта, подумала она, закрывая за собой дверь, очевидно, прибрал помещение после посещения полиции, подшил бумаги в папки, поставил папки на их места в шкафах и тоже ушел; в воздухе стояло ощущение пустоты. Почта, пришедшая в течение дня, все еще была сложена стопкой на полу у дверей.
Она наклонилась, поднята ее и подошла к стеклянной стенке, отделявшей приемную офиса от внутреннего рабочего помещения. Положив стопку конвертов на письменный стол Тафта, она приблизилась прямо к шкафу с папками. Папка с надписью «Даттон» на корешке была абсолютно пуста, но имела такой вид, что с ней много работали. «Черт возьми, — подумала она, оглядываясь по сторонам, — это могло произойти оттого, что Даттон — если это был он — унес ее содержимое, или просто оттого, что бумаги просто выпали во время обыска и клерк, подшивая их, зашил не в ту папку. Неужели мне придется просмотреть все эти папки…» Она вернулась к столу Тафта и на мгновение остановилась, положив руку на стоявшую на нем вырезанную из камня фигуру пантеры, размышляя, где могут быть ключи от стола…
В этот момент ее взгляд упал на стопку почты на столе. Среди юридических журналов, справок и счетов выделялся один конверт — размером 9 х 12 сантиметров, со штампом «Доверительно». Он привлек ее внимание своими яркими марками, точно такими же, как на письме, присланном ей на прошлой неделе ее отцом с Каймановых островов, из этого рая для корпораций, стремящихся избавиться от налогов, и фондов неясного происхождения.
Катрин открыла конверт. Внутри была справка, озаглавленная:
РЕВИЗИЯ ФОНДА ДАТТОНА — ДОВЕРИТЕЛЬНО — ПО СОСТОЯНИЮ НА 21 МАРТА.
Для неспециалиста длинные колонки цифр, из которых состояла справка, ничего не говорили. Но для налогового инспектора или для юрисконсульта фирмы, кем была в течение двух лет Катрин, они были приговором.
«Очевидно, есть другие пути, — размышляла Катрин, укладывая справку в свою сумочку, — получить тридцать тысяч долларов — или три миллиона, — чем быть награжденным Нобелевской премией».
Когда она пересекала вестибюль здания, он был совершенно пуст, охранник делал обход — она встретила его неподалеку от офиса Тафта, едва не умерев со страху. Ее каблучки звонко цокали по черному мраморному полу, повторявшее их эхо напоминало звук капель воды в нише подвала, подчеркивая темную пустоту помещения. Катрин поежилась, поплотнее запахивая красный бархат своего жакета, подавленная жутким полумраком. Усталость заставляла ее обостреннее реагировать на холод, ей казалось, что она не спит уже много дней, складывая воедино разрозненные детали одной большой сложной истории.
И вот теперь все очень просто совпало, подумала она. Сегодня вечером она предчувствовала какие-то неприятности… предчувствовала сама толком не зная что. От усталости я уже боюсь всего на свете, сказала она себе. Всю вторую половину дня, решив прийти сюда сегодня, она чувствовала неясное беспокойство, словно Даттон и его подручные скрывались за каждым углом, поджидая ее. Она зажала свою сумочку покрепче, думая: «Кстати, Исаак всегда советовал не пренебрегать помощниками, если есть возможность.