Но не могу же я просить бедного Винсента…»
Она прошла вращающуюся дверь и вышла на Лексингтон авеню, освещенную мертвенным светом уличных фонарей.
И здесь, неподалеку от дверей, ее поджидали Коннор и еще один из подручных Даттона.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
— Вы задумали присвоить ее имущество, не так ли? И держите ее здесь против ее воли. — Катрин перевела взгляд с морщинистого симпатичного лица Генри Даттона на дверь, ведущую в холл, дальняя стена которого сообщалась с комнатой, в которой сейчас спала наркотическим сном Маргарет Чейз — проводила во сне последние несколько недель своей жизни. Сквозь высокие окна гостиной на бархатно-черном фоне неба поблескивали созвездия уличных огней Нью-Йорка. В вазах по-прежнему стояли засохшие букеты цветов. Стоя у нее за спиной, двое подручных Даттона взирали на происходящее взорами еще более безжизненными, чем у Ансона Чейза, глядящего с портрета на стене. — Вы никогда и не думали строить этот приют.
Это утверждение, похоже, уязвило Даттона., он слегка подался по направлению к ней всем телом, раздраженный.
— В самом начале я хотел сделать это, — сказал он.
— И вместо этого перекачали все деньги на свой личный счет.
Мошенник холодно взглянул на нее, играя рукой с конвертом, в котором была аудиторская справка. Его губы вытянулись в тонкую злую линию — и все его очарование исчезло.
— Вы хоть немного представляете, что значит провести всю свою жизнь рядом с таким богатством и влиянием, оставаясь самому ничем? — Он обвел взглядом прекрасную комнату, благоухавшую ароматом денег, возможно и приобретенных недостойным образом, но зато прекрасно истраченных. — Я просто-напросто устал работать на других.
— До такой степени, что из-за этого убиваете?
Его глаза сузились:
— Именно поэтому я и должен был убить.
И без какой-либо связи Катрин вспомнила, что рассказал ей Винсент о происшедшем ранее, весной, печальную историю о золоте, алчности и о том, что они были вынуждены сделать с теми, кто отверг их мир.
— Видите ли, — продолжал Даттон, — я вывел для себя, что при определенных обстоятельствах человек способен на все, что угодно.
Она произнесла мягко и презрительно:
— Вы считаете, что это открытие? И что из этого следует?
Он с сожалением вздохнул и небрежно засунул справку во внутренний карман пиджака, словно взял газету под мышку:
— Я был бы рад, если бы у меня был другой выход. Поверьте мне.
Оставив одного из подручных в гостиной, Даттон и второй из его людей по имени Коннор снова повели Катрин в облицованный мрамором вестибюль перед лифтом. По тому обстоятельству, что из комнаты Маргарет не доносилось ни звука, Катрин уже поняла, что стены полностью звуконепроницаемы, — да это и понятно, никто не станет платить миллионы долларов за такие хоромы, чтобы слушать, как сосед поет в ванной, — и что призывы о помощи только повредят ей. Да и в любом случае в гостиную вела только одна дверь — такова была планировка помещения. Двери лифта распахнулись. Жесткая как сталь рука Даттона на ее плече втолкнула ее в кабину.
Теснота кабины обступила ее со всех сторон. Да, здесь не развернешься, подумала она, оценивая взглядом размеры помещения и проклиная себя за то, что не захватила с собой пистолет. Хотя скорее всего толку от него было бы немного — застав ее врасплох при выходе из здания, в котором был офис Тафта, они тут же бы отобрали его. Она могла бы закричать на улице, но они привезли ее сюда через дверь, выходящую на аллею, и оставили автомобиль рядом с дверью; несомненно, увезут ее тем же образом. Вот если Винсент…
И в этот момент сверху раздался скрежет ломающегося механизма, запахло паленой изоляцией, кабина лифта дернулась и застыла, заставив всех трех пассажиров покачнуться.
Катрин, будучи до этого момента собранной и напряженной, первой пришла в себя. Ее каблук вонзился в ботинок Коннора в тот же самый момент, в который ее локоть ударил его в солнечное сплетение; сложившись пополам, он помешал Даттону снова схватить ее руку. Свет в кабине замигал, добавляя свою лепту к сумятице, и она услышала сверху металлический скрип открываемого снаружи аварийного люка в потолке кабины.
Винсент.
Даттон обернулся на звук, воззрившись на открывшееся в потолке отверстие; Катрин ударила его коленом в низ живота и костяшками кисти снизу по основанию носа. Он страшно вскрикнул и рухнул на пол, а Катрин взглянула вверх как раз вовремя, чтобы заметить мощную руку, заканчивающуюся громадной когтистой кистью, протягивающуюся к ней через люк. Она выхватила бумагу из кармана Даттона, сунула ее в сумочку и подпрыгнула, хватаясь за жилистую кисть.
Люди в кабине лифта под ней кричали, пока Винсент протаскивал ее сквозь люк и захлопывал его крышку за ней. Крышу кабины между их ног прошила пуля, срикошетив о цементную поверхность шахты лифта, и в тусклом свете далекой лампы Катрин увидела лицо Винсента, неподвижное и суровое. Было сумасшествием, подумала она, заставлять его приходить к ней на помощь, но это был ее единственный выход. Она прекрасно знала, что он не сможет защитить ее вне стен здания на Лексингтон-авеню, и только надеялась, что он сможет найти способ остановить лифт, не входя в здание.
— Держись, Катрин, — сказал он и, после того как она обхватила его за шею, начал взбираться по тросам; его мощные руки, казалось, даже не замечали веса двух их тел во время долгого пути наверх.
Позвонив в полицию, вызвав их в особняк Маргарет Чейз, чтобы перекрыть Даттону путь к бегству, и проведя там несколько часов, давая показания о присвоении чужого имущества, мошенничестве, преступном сговоре, убийстве и попытке убийства, Катрин могла бы проспать часов до двенадцати следующего дня, но она заставила себя встать рано утром. Накопилось ужасающее количество дел, с которыми надо было расправиться.
Ближе к концу рабочего дня она вошла в помещение вычислительного центра, скорее вымотанная до предела, чем торжествующая, и улыбнулась Эди ослепительной улыбкой.
— Сработало, — с удовольствием произнесла она, — отпущен на все четыре стороны, обвинений никаких не предъявлено.
В ответ на это Эди только пожала плечами:
— А почему это не должно было сработать? Профсоюз, налоговая инспекция и телефонная компания его прекрасно знают… — Она набрала на клавиатуре ЭВМ запрос и прочитала ответ — …Бенджамин Дарроу, исправный налогоплательщик, имеет телефон, работает водителем грузовика.
Она нажала клавишу ввода, и на экране возникла фотография Отца, с надписью под ней «Бенджамин Дарроу», сопровождающаяся вполне убедительными, хотя и абсолютно вымышленными данными о его дате рождения, адресе места жительства, номере страхового полиса. Катрин только покачала головой. Она знала, что Эди могла творить чудеса с помощью модемов и чужих ЭВМ, но проделанное ею на этот раз было подлинным шедевром.
— Эди, это же удивительно…
Эди навернула прядку своих волос на палец и только хмыкнула:
— Расскажи мне что-нибудь, — потом улыбка исчезла с ее лица, и она произнесла более серьезно — И все-таки, кто же этот парень? А то я могу решить, что он работает на КГБ.
Катрин только вздохнула, подумав об обвинении, выдвинутом за десятилетие до рождения Эди, и решив, что вещи меняются очень мало:
— Если это позволит тебе не беспокоиться, могу заверить, что он не из КГБ.
— Тогда зачем все эти секреты? — Ее тоненькие брови сошлись у переносицы, а в серых глазах, устремленных на подругу, сквозило беспокойство — Я хочу сказать, что не умею хранить секреты.
— Я знаю, — ответила Катрин, — поверь мне, Эди, если бы я могла тебе все рассказать…
— Но ты не можешь это сделать. — В ее голосе звучало только деланное разочарование.
Катрин печально улыбнулась:
— Поверь мне на слово, ладно?
— Да ладно уж, верю я тебе, — вздохнула Эди, — лучше иди домой и как следует выспись. Это тебе совсем не помешает.
Но Катрин отрицательно покачала головой и надела переброшенный через руку жакет.
— Еще не могу, — тихо сказала она, — я должна еще зайти домой к моему другу.
Как и вчера, сегодняшний денек выдался по-настоящему весенним, солнце сияло вовсю, и, когда Катрин и Отец шли в начале Бродвея, минуя водовороты машин, солнце, выглядывавшее то и дело из-за набегавших облачков, играло на мокром асфальте веселыми зайчиками, а стекла автомобилей казались сплошным рядом зеркал. Мимо них проходили женщины в ярких весенних одеяниях, держа плащ на руке, а мужчины в строгих деловых костюмах не снимали рук с зонтов-тростей и озабоченно поглядывали на небо. Такси носились и протискивались между более солидными автомобилями. Поток воздуха от автобуса отбросил на тротуар рваную газету. Взгляд Катрин остановился на больших буквах заголовка:
ПРАВИТЕЛЬСТВО ГОТОВО ПЛАТИТЬ ЗА УТИЛИЗАЦИЮ ЯДЕРНЫХ ОТХОДОВ.
И ее слегка лукавый взор перешел на пожилого мужчину, идущего рядом с ней. Он по-прежнему был одет в двубортный твидовый костюм, смотрясь несколько старомодно в сером котелке, и совсем не походил на Эвридику, которая последовала было за песнью Орфея, но потом все-таки осталась в царстве мрака.
Они замедлили шаги у ступеней станции метро «Кэнал-стрит», первых ступеней, ведущих в Нижний мир.
— До свидания, — сказала она, соображая, что еще может сказать, а Отец задержался на ступенях, опираясь на трость обеими руками.
— До свидания, — сказал он наконец и, взглянув вверх, поймал ее взгляд. — Вы стали для меня больше чем другом. Я знаю, как вы рисковали, и признателен вам за это.
Эти слова, должно быть, нелегко дались ему. Она знала, что он горд своим лидерством над людьми, горд этим независимо от того, насколько эффективно его лидерство и сколько людей идет за ним… И еще она знала, что он не одобряет ее, вернее, не ее, а любовь Винсента к ней, любовь, которая заставляла его рисковать всякий раз, когда он потайными путями появлялся в ее доме, каждый вечер, который они проводили вместе на террасе, разговаривая, читая, слушая музыку, глядя, как небо над Нью-Йорком под утро меняет свой цвет; в ее взгляде он прочитал понимание и улыбнулся, благодарный ей за молчание.