— Все в порядке, — быстро произнесла Катрин, стараясь ободрить ее, — я друг Винсента.
Девушка кивнула головой, и, хотя ее глаза остались настороженными, чуть ли не испуганными, было ясно — ей явно было о чем еще беспокоиться, кроме появления в Туннелях пришельца сверху. Повернувшись к Мышу, она сказала, запыхавшись:
— Мышь, ты там очень нужен…
— И ты решилась нарушить Молчание, потому что ты соскучилась по мне, Джеми, — саркастически произнес ей в ответ Мышь.
— Послушай меня! — крикнула Джеми. — Произошел обвал. Отец и Винсент в ловушке.
Мышь дернулся, весь его сарказм тут же исчез.
— Боже мой…
— Где?
— Пропасть…
Мышь рванулся вперед, он почти бежал, Джеми и Катрин еле поспевали за ним.
— Плохо, — бормотал он, держа фонарь в опущенной руке и находя путь среди поворотов лестниц и ржавых пролетов по памяти, не глядя по стенам, чтобы определить направление движения, точно зная, где он находится и куда надо двигаться. — Очень плохо, хуже, чем плохо, хуже, чем худо…
И Катрин, спеша радом с ним в темноте, думала: «Я знала это. Господи Боже, не дай ему умереть…» Но в ее сердце царил холодный ужас.
Винслоу поднял голову, заслышав за своей спиной обрывки фраз, доносившиеся от остальных работающих в туннеле. За несколько часов работы они уже раздробили большой булыжник, заваливший проход, и с горечью обнаружили, что за ним скрывается другой такой же, а может, и целый кусок каменной стены. Работать в ограниченном пространстве было трудно, места для размаха киркой не хватало. Мышцы его болели, но страх по-прежнему одолевал его, боязнь опоздать, и он ощущал этот страх, слышал его в тихих разговорах людей, работающих киркой вместе с ним в тесном пространстве туннеля или оттаскивающих каменные осколки.
Он ощутил наступившее среди них молчание и услышал одиночный голос, произнесший имя Мыша.
Повернувшись назад, он увидел Мыша, стоявшего в темном пространстве туннеля с фонарем в руках. Рядом с ним держалась Джеми, а по другую сторону от него, освещенная жарким пламенем факела, стояла женщина, которую Винслоу никогда раньше не видел, стройная блондинка с зелеными глазами, невероятной красоты, одетая в джинсы и кожаную куртку — совершенно целую и купленную в магазине, — явно обитатель Верхнего мира.
Пораженный, он спросил:
— А это кто еще?
— Она была с Мышом, — беспомощно ответила Джеми.
— Я подруга Винсента, — сказала Катрин, сделав несколько шагов сквозь расступившуюся толпу. Громадный черный человек с сердитыми глазами и капельками пота, блестевшими на его короткой бороде, должно быть, Винслоу… Люди, их окружавшие, были друзьями Винсента, о которых он рассказывал, которые были рядом с ним в его жизни…
— Они живы? — спросила она, с ужасом ожидая ответа.
— Мы не знаем, — нахмурившись, ответил Винслоу. Я должен был бы вовремя прибить этого парня, подумал он в растерянности, но сейчас было явно не время обвинять Мыша еще в одном нарушении их правил. Рядом с ним Мышь крутился среди осколков скалы и в частично расчищенном проходе, подбирая осколки, разглядывая завалившие проход глыбы, бормоча что-то себе под нос. Свет фонаря отражался от металлических украшений его куртки.
— Ты можешь помочь, Мышь? — простодушно спросил Николас, опустив кирку, и Винслоу рассерженно отметил, что произнес он это так, словно Отец никогда не объявлял Молчания, хотя в глубине души он и понимал, что сейчас это невозможно поставить ему в вину.
— Может, какая-нибудь из твоих машин…
— Нам не нужны эти чертовы машины! — яростно возразил Винслоу.
— Еще как нужны, — возразил Мышь, выпрямляясь и смотря прямо в темное рассерженное лицо Винслоу. — Такими темпами вы не успеете.
— Это единственный путь пробиться туда! — настаивал Винслоу. — И мы можем сделать это…
— Но вы опоздаете, — спорил с ним Мышь, его широко посаженные глаза сузились, всегда выглядевшее мальчишеским лицо помрачнело, стало лицом мужчины, оказавшегося в практически безнадежной ситуации. — Вы выдохнетесь задолго до того, как пробьетесь к ним.
— Должен быть другой путь, — сказала Катрин, ее глаза выдали ее страх, и Мышь в ответ кивнул головой.
— С другой стороны.
— Вы сошли, с ума! — Винслоу обернулся к ним обоим. — Там сплошная скала!
— Нет, — настаивал Мышь. — Другой туннель. Я помню.
— Ты ошибаешься! — Повернувшись, Винслоу протянул руку к брошенным в угол картам, схватил одну из них, развернул и ткнул Мышу в лицо: — Здесь нет никаких других туннелей. Можешь убедиться.
— Карты врут, — крикнул ему в ответ Мышь, вырвал карту из рук Винслоу и отбросил ее в сторону. — Я знаю, что я знаю… и я это знаю.
Окружающие их люди смотрели друг на друга, переговаривались, кто соглашаясь, кто не соглашаясь, рассуждая, какой способ действий выбрать.
Ужаснувшись, Винслоу прикидывал в уме, сколько времени им понадобится, чтобы расчистить забитый проход, — Джеми сказала, что он длиной двадцать футов, а может, и больше… Черт возьми, почему эта ребятня не нашли другого места для игр! — и это при том, что он может задействовать только половину всех своих людей. Ему уже приходилось видеть обвалы здесь, в туннелях, и он знал, что довольно объемистые пещеры могут за считанные секунды превратиться в груду щебня.
Выведенный из себя, он гневно бросил им:
— Я не буду рисковать их жизнями только потому, что вы знаете другой путь.
Катрин повернулась к нему, в свою очередь разъяренная:
— А что, если Мышь прав?..
— Найдем новую машину, — нетерпеливо говорил Мышь, прежде всего для других спасателей, для Мэри, Бенджамина и Кьюллена. — Самую лучшую. Начнем копать с другой стороны…
— Винслоу, — умоляла его Катрин, — если есть хоть какая-нибудь надежда…
— Оставьте нас в покое, — крикнул он им в ответ, — мы уже и так потеряли достаточно времени.
Мышь парировал:
— Продолжайте в том же духе! Теряйте еще время! — бурной жестикуляцией выражая свое неодобрение. Он повернулся к остальным: — Кто-нибудь из вас пойдет со мной?
Черт его подери, яростно подумал Винслоу, когда, после долгой паузы, Джеми сделала шаг и встала рядом С Мышом и Катрин. Остальные молчали, переводя взгляды с гиганта кузнеца на коренастого юношу в кожаной куртке.
— Я с вами, — произнес Кьюллен и поставил на пол ведро с обломками камня. В следующее мгновение Николас опустил кирку и присоединился к ним.
Негодующе фыркнув, Винслоу повернулся к ним спиной и снова размахнулся киркой. Скрежещущий удар стали, дробящей камень, потряс узкий туннель, по которому Мышь и его маленькая команда со всех ног спешили в его комнату,
— Катрин с ними, — вскинул голову Винсент.
— Катрин. — Отец, который, казалось, перестал воспринимать окружающее, пока Винсент, оставив его, прислушивался к исходящим из-за стены звукам, несколько мгновений, казалось, вспоминал это имя. Потом его брови удивленно полезли вверх — находясь только в футе от головы Отца, Винсент теперь мог видеть выражение его лица, мог различить черноту его бороды и бровей на белой как мел от холода и потери сил коже. — Как она могла узнать?
— Она знает. — Часть его естества испытывала чувство удивления, но, поразмыслив над этим, он решил, что удивляться нечему. Разумеется, Катрин должна была бы знать, должна была бы прийти. — Она должна была знать. То, что связывает нас, намного сильнее и глубже, чем мы можем себе представить…
— Как и ваши судьбы, — осторожно сказал Отец, — были неразрывно связаны. — Как и, — тем же тоном продолжал Отец, пока Винсент ощупью пробирался к тому камню, на котором он лежал, — ваши сердца в своем стремлении к единению преодолевают пространство и время, опровергают все законы физики и вероятности…
— Да, — сказал Винсент, снова усаживаясь на место и зная в душе, что сказанное Отцом — правда. Он всегда знал, что это больше, чем просто любовь. Они были тем, что китайские философы называли «янь» и «инь», соединенными навеки на никому не ведомой глубине их душ. И даже если она выйдет замуж за этого человека по имени Барч, что, как он знал, она собиралась сделать в начале года, даже и тогда они будут частью друг друга, к их общему сожалению. Хотя тогда он больше не сможет ее видеть, не сможет даже попытаться сделать это, он знал, что не будет ни единой ночи, в которой ее голос не будет звучать в его снах.
Внезапно он подумал, знает ли она все это.
Очень тихо Отец продолжал, как будто разговаривая сам с собой:
— Однажды июньским днем около сорока лет тому назад я шел по Пятьдесят седьмой улице и, когда подходил к пересечению с Пятой авеню, увидел самую красивую девушку, которую когда-либо видел в жизни. Она шла мне навстречу, на ней было летнее платье, легкий ветерок раздувал ее волосы… она была… как ожившая мечта.
Его рука, когда Винсент коснулся ее, слегка пожала его руку, и Винсент теперь знал, что Отец снова видел сквозь окружавшую их сейчас темноту, как шла эта его ожившая мечта, что с помощью этих слов он снова пытается прорваться сквозь поток времени и снова почувствовать свою радость, испытанную им в тот момент.
— Она не была просто красивой, — тихо продолжал он, — ее глаза, полные жизни, светились пониманием и умом. Ее взгляд на какую-то секунду коснулся меня, и я потерял дар речи. Тогда я понял, что это женщина, которую я искал всю жизнь.
Да, подумал Винсент. Когда он увидел лицо Катрин, оно не было прекрасным, не было безмятежным… залитое кровью, искаженное от боли, измазанное мокрой травой парка, когда он перевернул ее… Как он мог объяснить Отцу, что с ним произошло то же самое? Когда он услышал ее голос, коснулся ее руки… Они стали друзьями, не видя друг друга, потому что ее лицо было все забинтовано, и она не видела его уродства, а он не видел ее красоты, это случилось уже позже.
И все-таки это было то же самое.
Голос Отца дрогнул, в нем зазвучала странная ирония, вызванная, как понял Винсент, возникшим в его сознании образом человека в двубортном твидовом костюме и котелке, опирающегося на легкую трость, сделанную в Лондоне… Доктора, профессионального исследователя, респектабельного служащего Читтенденского института… того молодого и давно исчезнувшего доктора Джекоба Веллса.