— Бензина хватает, — объяснял он, регулируя двигатель при свете фонаря, который держала Катрин. — Карбюратор, другие детали — это все из старых автомобилей на свалке, а бензин — порылся к бензозаправке. Слишком глубоко, чтобы подключиться к городской электросети. Кроме того, Отец говорит, что это может быть опасно.
— Думаю, что он прав, — согласилась Катрин, которую передернуло от одной мысли о том, что произошло бы, если электрическая компания стала бы разыскивать причину утечки электроэнергии.
Пока Мышь молча работал, она напрягала слух, пытаясь услышать далекий стук киркой, но, хотя Винслоу и другие рудокопы не могли быть дальше, чем в сотне футов от них, извилистые туннели глушили все звуки, а толстые гранитные стены не пропускали даже эхо. Она прикинула, могут ли услышать что-нибудь Винсент и Отец.
— Теперь, — сказал Мышь, выпрямляясь и похлопывая рукой по компрессору, который должен был приводить в действие станок, — должен хорошо работать — лучше, чем просто хорошо…
— Дай-то Бог, — тихо произнес Кьюллен, вытирая свои худые руки полой кожаной куртки, — потому что только он и знает, сколько воздуха у них осталось.
Запущенный компрессор загрохотал в тесном пространстве туннеля, воздух заполнился голубоватым выхлопом двигателя, а многократно усиленный стенами скрежет сверла, когда оно коснулось камня, разрывал барабанные перепонки. Чтобы уберечь глаза от крошек камня, Катрин отвернулась, когда Мышь налег всем своим телом на люльку станка, посылая ее вперед по самодельным направляющим…
Все сомнения в действенности самой машины, которые имелись у Катрин, полностью развеялись. Как это ни странно, но бур работал…
Но подвело сверло.
— Паршиво, паршиво, ПАРШИВО! — закричал Мышь, когда тяжелый двигатель взвыл в третий раз, а сверло с оглушительным звуком лопнуло, бросив его на землю. Он поднялся на ноги, срывая мотоциклетные очки, которые он надел, чтобы защитить глаза, и яростно пнул буровой станок. Мотор заглох. — Паршиво! Три сверла на три дюйма отверстия!
— Надо продолжать, — сказала Катрин деланно-спокойным голосом, но в ней уже поднимался страх перед неудачей. — Мы не можем сдаваться…
— Надо подняться Наверх, — пробурчал Мышь, обходя машину, поднимая и бросая обломки стали, которые чуть раньше были стальными сверлами. — Найти, что надо… может быть, на стройплощадке… большое строительство… — Он яростно потряс головой, глядя на несокрушимую скалу: — Нет времени!
Катрин, во всяком случае, была уверена в одном — что времени остается чертовски мало.
— Тебе нужно еще инструментов? — спросила она. — Возможно, я смогу достать их, скажи мне, что тебе нужно.
— Вы? — Мышь с нескрываемым сомнением посмотрел на нее. — Твердосплавные сверла для бура?
— Может быть… — ответила Катрин, лихорадочно соображая, сколько это может стоить, и где может продаваться… Слава Богу, что при ней кредитные карточки..
— А взрывчатку?
Она промолчала, зная, что взрывчатку совершенно невозможно достать тому, кто не имеет отношения к строительству…
Строительство… Ее руки и ноги внезапно похолодели.
— Да, — тихо сказала она, отворачиваясь от Мыша, сердце ее рвалось из груди, потому что отчаяние внезапно сменилось надеждой. Дрожащим голосом она произнесла: — Я знаю человека, который может помочь. Пойдем, Мышь! Проводи меня наверх. А по дороге подробно расскажешь, что тебе надо.
— Пустая трата времени, — с сомнением произнес он, натягивая свою кожаную куртку, которую сбросил во время работы, — нам нужна уверенность.
— Я уверена, — угрюмо ответила Катрин, — пошли.
Прижимая пальцы к скале, чтобы ощущать малейшую вибрацию, изо всех сил прислушиваясь к звуку бура, Винсент понял, что работа прекратилась. Она уже дважды прерывалась до этого — но теперь она не продолжилась. Прерывистый металлический стук кирок продолжался, но он был не ближе к ним, чем несколько часов тому назад… и сколько времени прошло уже?
Голос Отца был очень слаб.
— Они… еще бурят?
Винсент заколебался, не желая отвечать. С этими машинами всегда могло что-нибудь случиться, особенно если, как он знал наверняка, эти машины были собраны из краденых частей и выдранных откуда-нибудь блоков. Многие из машин Мыша работали на бензине, и он мог просто-напросто кончиться… Уж ему-то было известно, с каким трудом добывалось сколько-нибудь существенное его количество. Не отвечая прямо на вопрос Отца, он сказал:
— Они скоро к нам пробьются. И для нас все это останется только воспоминанием.
Чтобы сказать это, ему понадобилось несколько раз вдохнуть воздух — с некоторого времени ему стало казаться, что дышать становится все труднее.
Отец страшно закашлялся и прошептал:
— Похоже, я не могу дышать…
— Помощь идет. — Винсент снова склонился над ним и приподнял его на руках. Тело Отца казалось более тяжелым, чем всегда, и бессильно обвисло в его объятиях.
— Отец, — шепотом сказал он, — не покидай меня.
Отец сделал движение головой, попытался что-то сказать и не смог.
— Отец, — в отчаянии произнес Винсент, — послушай: «…Огромный мир в зерне песка…»
Ответа по-прежнему не было. Он откинул с лица старика густые спутанные волосы и мягко потряс его, пытаясь привести в чувство:
— «…Огромный мир в зерне песка…» Как будет дальше?
Не умирай, безнадежно думал он. Не умирай сейчас.
Они придут… они должны это сделать…
И после долгого молчания он услышал почти беззвучный шепот:
— «…и небо в чашечке цветка…»
Он ухватился за строку Блейка, словно это был спасательный трос, за который держалась душа, которая, как он чувствовал, погружалась все дальше и дальше в темноту:
— …«В единой горсти бесконечность…» Не оставляй меня, пожалуйста, не оставляй…
И еле слышным эхом ему ответил голос Отца:
— «В едином миге видеть вечность…»
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
Слава Богу, что Эллиот Барч трудоголик, думала Катрин, глядя на загорающиеся номера этажей в кабине лифта. Хотя была уже половина седьмого и почти совсем стемнело, секретарь в офисе Барча, куда она позвонила из холла на первом этаже, ответила, что мистер Барч все еще работает…
Она совсем не придала особого значения такому позднему звонку, но для Катрин это известие было совсем как решение об отмене смертной казни. Для Отца и Винсента, она была совершенно уверена, это было избавлением от смерти. Входя в обшитую дубовыми панелями приемную, она услышала, как секретарша, заглянув в кабинет, называет ее имя. Из полуоткрытой двери в кабинет Барча раздраженно донеслось:
— Я же сказал, никаких звонков… — и потом, другим тоном: — Конечно, я приму ее.
Катрин поймала себя на мысли, что она в этом и не сомневалась. Даже, подумала она с краской стыда на лице, после разговора сегодняшним утром, во время которого она совершенно ничего не обещала…
Как и утром, он встал из-за стола, приветствуя ее. Только теперь широкая ореховая плоскость стола была завалена кальками и чертежами конструкций, здесь же лежали калькулятор, блокнот, циркуль-измеритель и стоял бокал с бренди и содовой водой — рабочий стол миллионера-предпринимателя, по-прежнему остающегося архитектором. Сам Эллиот был только в рубашке с длинными рукавами, темно-голубой пиджак висел, должно быть, в одном из встроенных шкафов, а закатанные рукава рубашки обнажали его руки, покрытые золотым загаром. Стоя в дверях и глядя на него, Катрин снова почувствовала исходящую от него огромную жизненную силу, его одержимость и энергию, которые так сильно притягивали ее к нему и позволяли так легко поверить в то, что он способен сделать все на своем пути к цели. И в то же самое время, видя его таким, она ощущала его ранимость, видела за этой блестяще воздвигнутой обороной того человека, каким он был на самом деле…
Эти мысли мелькнули в ее сознании и исчезли, как пламя свечи под порывом ветра, ветра страха, ужасного ощущения, что с каждой секундой сокращается время жизни для Отца и Винсента. Она попыталась говорить спокойно, не выдавать свое беспокойство ни голосом, ни выражением лица, но поняла, что ее выдает ее вид, грязные джинсы и мазки туннельной грязи на куртке и ботинках. И в самом деле, едва увидев ее бледное, потрясенное лицо и застывшие глаза, Эллиот оставил светскую галантность и приблизился к ней.
— Катрин, что с тобой случилось? В чем дело?
— Мне нужна твоя помощь, — выдохнула она.
Он никогда не видел ее в таком виде, не видел ее потрясенной до потери самообладания, которое она еще сегодня утром носила на себе, как доспехи.
— С тобой все в порядке? — спросил он, быстро подводя ее к креслу. — Сядь сюда, на тебе лица нет. Позволь налить тебе бренди…
— Мне не надо твоего бренди! — Она сделала шаг назад от него, ужас бился в ее крови, сознание застыло на одной мысли, что время уходит. Затем, взяв себя в руки и подавив панику, она продолжила более спокойно: — Все, что мне надо, — это твоя помощь.
— Скажи мне, что тебе надо.
Она молча достала из кармана и протянула ему список, нацарапанный ею при свете фонарика, когда она и Мышь бежали по туннелю. А сейчас Мышь, бесконечно далекий от того, чем был и представлял собою Эллиот, в своем мешковатом свитере и куртке из обрезков мехов и кожи, сидел в подвале дома за три квартала отсюда, где был ближайший спуск Вниз, ожидая ее. Доверяя ей. Упуская время, эту ставшую сейчас драгоценной субстанцию, потому что он верил ей…
Пробежав глазами список, Эллиот неуверенно усмехнулся:
— Твердосплавные сверла? Пластическая взрывчатка? Детонаторы? Ты что, решила сменить юстицию на горное дело?
— Это не шутки, — бросила она ему, его усмешка резанула ее натянутые нервы и привела в необузданную ярость. — Мне на самом деле нужно все это, немедленно, и я не могу тратить время на пустую болтовню. — Если он ей не поможет, в отчаянии подумала она, то она не представляет, что ей еще остается. Если она не сможет добыть перечисленные Мышом вещи — и добыть быстро, — то Винсент погибнет.