– Я бы ни за что…
– Собакам и индийцам вход воспрещен, господин Фитцрой. Так и написано на входе в вашу любимую Асторию.
Злость исказила черты лица Найджела.
– Если бы дело предоставили мне, ничего бы этого не случилось. Я знаю, как вести подобные дела, как знаю и то, как вести свои дела.
– О, великодушный империализм, – сказал Арджун, выпуская очередное облако дыма. – Это что-то новенькое.
Испуганный крик пронзил ночь, вновь привлекая внимание всех к основной задаче. Бастьян схватил веревку, обвязанную вокруг талии Эша, который до этого безвольно кружился по кругу над пропастью, и закончил тем самым его медленные мучения.
– Я говорю тебе это лишь потому, что подозреваю, что ты не знал, – начал он непринужденным тоном. – Моя мать была квартеронкой[90] то есть свободной цветной женщиной. А эти коллеги, с которыми твой отец не может работать на людях? Они со мной. Они моя семья. – Он сделал паузу, понизив голос почти что до шепота. – Никто не смеет оскорблять мою семью.
– Я не хотел…
– Заткнись, жалкая ты свинья, – оборвал его Бун. – Бог разговаривает.
Бастьян заставил его замолчать одним лишь взглядом. Затем снова повернулся к Эшу.
– Какая жалость. Я собирался выпить с тобой бутылочку вина, Эштон. А теперь… тебе придется принять участие в ужине с теми, кто предпочитает напитки другого сорта.
Когда Бастьян закончил свою речь, напряжение в воздухе достигло такого пика, что казалось, это струна, натянутая почти до предела и готовая разорваться. Эш моргнул, смахивая с ресниц слезы, пытаясь сфокусировать взгляд. Что бы он ни разглядел на лицах собравшихся вокруг него, это вынудило его губы задрожать, а плечи затрястись.
Бастьян отлично знал, что тот увидел. Что увидел Арт. От чего спрятался Фобос драгоценную секунду назад. Демонов. Созданий крови и тьмы.
Смерть во плоти.
Семью Бастьяна, какой бы та ни была.
Арт завизжал у ног Мэделин, задыхаясь в попытках успокоиться. Бастьян покосился на Арджуна, одними глазами давая понять о своих мыслях. В следующую секунду Арджун потянулся к запястью Арта. Через миг мальчишка рухнул на землю в спокойном забвении.
Слезы потекли по щекам Эша.
– Все, что я говорил, я…
Бастьян сделал шаг назад. Крутанул револьвер на пальце. Прицелился.
– Пожалуйста! – взмолился Эш. Подозрительное темное пятно появилось у него на штанах, запах мочи завился вокруг него. – Я отдам вам все, что попросите. Я никому ничего не скажу. Я забуду, что когда-либо…
– Нет, – сказал Бастьян. – Не забывай об этом до последнего своего вздоха. Слова – оружие. И ничего больше не имеет значения, когда сам дьявол держит тебя за яйца. – Он выстрелил.
Эш закричал. Веревка, державшая его над платформой, треснула, и перекошенное тело ударилось о металлические подпорки с характерным звуком. Когда он перекатился на спину, кровь потекла у него из носа, и ее аромат наполнил воздух, как теплая медь с примесью морской соли.
Гортензия и Мэделин замерли. Перестали дышать. Джей с хлопком спрятал один из своих кинжалов в ножны. Бун зажмурил глаза и закинул голову, делая глубокий вдох. Недовольно нахмурившись, Найджел сложил на груди руки, в то время как Арджун затушил свою сигару под подошвой ботинка.
Горькая радость наполнила грудь Бастьяна. Вот еще одно желание исполнено.
Сегодняшний день можно считать удачным.
Эш задергался, пытаясь вырваться из веревок, когда фигуры в плащах начали смыкаться вокруг него, их глаза сияли, как серебряные монеты под лунным серпом.
Затем Мэделин, Гортензия и Бун резко кинулись на Эша, как кнуты, просвистевшие в ночи, крик ужаса Эша заглушил шорох тяжелых плащей. Заглушил звуки наслаждения, наполнившие воздух над Новым Орлеаном.
Найджел наблюдал за безумием в неестественном молчании, по-прежнему держа свои длинные руки скрещенными на груди, осуждение читалось на его лице.
– Вы не какие-то там мелочные мстители, Бастьян. Твоему дяде это не понравится.
– Я никогда не называл себя святым, – отозвался Бастьян с непроницаемым выражением лица. – И Никодима сегодня здесь нет, верно?
– Gomapgae[91], – пробормотал Джей с благодарностью, прежде чем отойти обратно к краю недостроенного здания и опять непринужденно раскрутить свой раскладной нож между пальцами.
– Отличный выстрел, – вставил Арджун, ловко меняя тему разговора. – Разорвать веревку одной пулей. Браво.
Бастьян ничего не ответил, его взгляд напрягся.
– Что? – моргнул Арджун. – Я что-то не то сказал? – Он неуютно переступил с ноги на ногу.
– У тебя осталось мало сил.
– Такое бывает. Потребовалось немало усилий, чтобы утихомирить его брата. В отличие от тебя, я не Бог, – отшутился он.
Мрачная улыбка появилась на губах Бастьяна.
– Найди себе что-нибудь перекусить.
– О, всенепременно, дружище. – Арджун сделал великодушный поклон.
Несмотря на все свои старания держать эмоции под контролем, Бастьян ощутил вину, зарождающуюся в его груди, вот-вот готовую вырваться на свободу. Он попытался отбросить это чувство, отказываясь раздумывать над осуждающими взглядами. Затем подозвал Мэделин, которая подпорхнула к нему с грациозностью тени, ее плащ вился следом за ней, точно дымка. Ни капельки крови не было видно на ней… пока она не открыла рот, демонстрируя белоснежные зубы с алыми следами и длинные, как у волка, клыки.
– Проследи, чтобы никто сегодня ночью не умер, Мэд, – мягко сказал Бастьян. – За нами и без того слишком пристально наблюдают.
– Mais oui[92], Бастьян, – кивнула Мэделин, посерьезнев. – А что нам делать с ним, когда мы закончим?
– Оставьте этого отброса с его младшим братом где-нибудь в подворотне рядом с их любимой пивнушкой. Убедитесь, что они ничего не помнят. Как и всегда, я вам доверяю.
Мэделин кивнула, а затем отправилась обратно, чтобы продолжить свой ужин.
Сделав медленный выдох, Бастьян пробежал глазами по открытому пространству и наконец нашел того, кого искал: Фобос Деверё сидел, сжимаясь в укромном уголке, подтянув колени к груди, без сомнений, впервые в своей жизни молясь, чтобы о нем забыли.
Когда Фобос заметил, что Бастьян направляется в его сторону, то обхватил колени руками и от страха сжал ладони так сильно, что костяшки его пальцев побелели.
Давая понять, что не собирается причинять ему вред, Бастьян неспешно присел перед Фобосом.
– Мне искренне жаль, что тебе пришлось лицезреть все это.
– Что ты собираешься со мной сделать? – Фобос дрожал, как умирающий листок на ветру.
– Зависит от того, – начал Бастьян, – что ты хочешь, чтобы я сделал.
– Я… я не понимаю.
– Я мог бы просто тебя отпустить.
– М… мог бы? – Глаза Фобоса широко распахнулись позади его перепачканных очков.
– Если хочешь.
Фобос закивал.
– Тебе не нужно беспокоиться. Я ничего никому не расскажу, Бастьян.
– Знаю, что не расскажешь. – Полуулыбка появилась на губах Бастьяна. – Да и кто тебе поверит? – добавил он с сочувствием. – Еще одна провокационная история про Чертоги, которые я нахожу скорее полезными, чем вредными, по причинам, о которых, уверен, ты и сам догадываешься.
Вздрогнув, Фобос отвернулся.
– С другой стороны, я могу помочь тебе все забыть. – Бастьян сделал паузу. – Чтобы события сегодняшней ночи не беспокоили тебя в ночных кошмарах.
Фобос сглотнул.
– Вы собираетесь… убить Арта и Эша?
– Нет. Они тоже ничего не будут помнить. – Взгляд Бастьяна посуровел. – Однако у них выбора нет. У тебя есть. Я никогда не отнимаю выбор у тех, кого уважаю.
– Ты… уважаешь меня? – охрипшим голосом поинтересовался Фобос.
– Ты хороший человек. Сделай все, чтобы остаться таковым. – Бастьян снова поднялся на ноги, выпрямляясь с грациозностью горной кошки. – И принимай решение.
Фобос поправил дрожащими пальцами свои очки, сползшие на переносицу. Уверенность появилась на его лице.
– Я… хочу все забыть.
– Да будет так.
Высоко над городом-полумесяцем младший внук мэра закричал, обвиняя во всем кровавых убийц, и его крик разнесся по затянутому тучами небу.
Шампанское и розы
Селина откинулась на спинку стула, обтянутую дамасской тканью и блестящую, словно драгоценные камни.
– Я исчерпала свои возможности.
– Исчерпала? – Одетта засмеялась. Она потянулась за новым кусочком перепелки, разрывая мягкое мясо своими нежными пальчиками.
– Я не могу ничего сказать, – продолжала Селина. – Не могу ничего сделать. Не могу рассказать всем, каким чудесным был ужин. Просто невероятно чудесным. – Она устало выдохнула. – Может, если бы я умела танцевать, как крылатая фея, то была бы убедительнее.
Очередная порция смеха Одетты наполнила воздух вокруг них.
– Это моя самая любимая фраза из всех, которые ты говорила, mon amie.
– И самая правдивая. – Селина набрала полные легкие воздуха и потянулась через золотые приборы к хрустальному бокалу с вином.
Она провела почти все свои семнадцать лет в Париже. Ее жизнь была далека от лучших ресторанов мира. К сожалению, деньгами, необходимыми для посещения подобных заведений, ее семья не располагала. Такими деньгами не располагали и большинство людей, с которыми Селина была знакома.
Однако по особым случаям отец водил ее в бистро на углу их дома. Повариха с сияющей улыбкой, что заведовала там кухней, была знаменита своей хрустящей жареной курочкой, подаваемой с золотистым картофелем и подливой из гусиного жира. В детстве Селина обожала класть идеально круглую pomme de terre[93] в рот, когда та была еще горячей, ощущать, как хрустящая корочка трескается на языке, пока она дует на картошку, силясь остудить ее и проглотить одновременно. Отец ругался, что она ведет себя неподобающе леди, однако в то же самое время не мог сдержать улыбку.