Его слова точно пробудили Селину. Каждый день она отрицала часть себя. Пыталась скрыть самое худшее, что случалось с ней, самое худшее, что она натворила. Всю свою жизнь она отрицала то, кем являлась ее мать, словно в этом скрывался какой-то стыд. И из-за этого она не знала ничего о половине своего прошлого. Не знала половину своей собственной истории.
С четырех лет ей говорили, что можно жить только так.
– Ты когда-нибудь хотел быть кем-то другим? – тихо поинтересовалась Селина.
– Часто. Особенно когда был маленьким. – Бастьян повернулся к ней. – А ты?
Селина побледнела.
– Не лги мне, – повторил Бастьян ее же слова, сказанные ранее, – сегодня только правда.
– Что… сложно, так как вся моя жизнь выстроена из лжи.
Это было честно. Селина была с ним честнее сегодня, чем с кем-либо за всю свою жизнь.
Она сделала глубокий вдох через нос.
– Моя мать была родом из страны на Дальнем Востоке. Мне никогда не рассказывали из какой. Но… во мне смешанная кровь, смесь Востока и Запада, – выпалила Селина, словно ее собственная честность ее напугала. – И я никогда не признавалась в этом кому-либо, – добавила она поспешно.
И все же эти слова сорвались с ее губ с удивительной легкостью.
Бастьян посмотрел на нее, они все еще продолжали шагать. О чем бы он ни думал, он отлично скрывал свои мысли.
Чувствуя себя на изумление спокойно, Селина уставилась на серые дорожные камни.
– Когда мы с отцом прибыли в Париж, я была очень маленькой. Он сказал мне, что я должна держать в тайне происхождение моей матери. Он сказал, если мир узнает, то надо мной будут смеяться всю оставшуюся жизнь. Так что я слушалась. И врала. И… чувствую стыд из-за этого. Как будто эта ложь стала важной частью моей правды, как будто это какой-то ключ. Настолько важный, что я не знаю, как… – она запнулась на словах, – как думать или вести себя по-другому, как будто в ином случае мир рассыплется на кусочки.
Вот. Несколько частей болезненной правды. Правды, в которой она не могла признаться даже самой себе. Удивительно, что из всех людей, с кем на сегодняшний день была знакома, она поделилась всем этим именно с Бастьяном.
Селина молча ждала, раздумывая над своими словами. Мечтая, что может проигнорировать смысл, скрытый в них.
– Я сочувствую твоей боли, Селина, – негромко произнес Бастьян. – Спасибо, что доверила мне свою правду.
Что-то кольнуло ее грудь, не позволяя ответить тут же.
Когда Селина наконец заговорила, ее голос был тихим и мягким:
– И я сочувствую твоей боли, Бастьян. Полагаю, правда – ценная вещь. Знай, что я всегда буду с тобой честна.
Он посмотрел на нее, его зрачки блестели под луной, точно жидкое серебро.
– Merci, mon coeur[113]. От сердца к сердцу.
Они шли оставшуюся часть пути до урсулинского монастыря в компании лишь стрекочущих насекомых и шелестящих ветвей деревьев. Как только они повернули за последний угол и высокий монастырь показался во тьме, Селина вскинула голову к звездному узору, опоясывающему серп луны. Его прохладный свет наполнил ее вены. Бастьян остановился рядом с ней, хотя не стал смотреть в небо.
– Что, звезды настолько завораживающие? – пошутил он добродушно.
– Конечно, завораживающие, – ответила Селина, не отводя взгляда от них. – Бесконечные. Они все видят и все знают. Те же звезды висели на небесах во времена Микеланджело и Шекспира. Разве это не удивительно?
Бастьян вздохнул угрюмо.
– Никогда не пойму, что такого удивительного в бесконечности. Всему приходит конец, в том числе и хорошим вещам.
– Тогда Чосер[114] был кретином, – глянула на него Селина, со смехом кривя брови. – А бесконечность поражает нас, потому что позволяет нам верить, что все в мире возможно. Что истинная любовь может длиться вечно.
Он не ответил. Вместо этого уставился на нее своими глазами с густыми ресницами. С притягательными черными ресницами. Когда Селина отвела взгляд, Бастьян прочистил горло и снова замер, проверяя свой пульс.
– Ты опять это делаешь, – сказала Селина.
– Что?
– Ты часто проверяешь свой пульс. Мне любопытно почему.
Насмешливая улыбка появилась на лице Бастьяна.
– Чтобы напомнить себе, что я человек.
То же самое необъяснимое чувство поглотило Селину вновь. Чувство, что она что-то упускает. Что-то… важное. Прежде чем она успела остановить себя, она спросила:
– А человек ли?
Вопрос застал Бастьяна врасплох. Он уставился на нее сверху вниз, его идеальные губы поджаты в сомнениях. Затем он взял ее руку и прижал к своей шее. Под пальцами Селины бился уверенный пульс. Пульс, который начал ускоряться от ее прикосновения. Тепло Бастьяна наполнило в свою очередь Селину, заставляя ее дрожать внутри. Бастьян какое-то время держал обе их руки на месте, прекрасно понимая, что пульс его выдает. Понимая и, похоже, не волнуясь об этом.
«Сердце не лжет», – говорил Майкл.
Селина опустила свою задрожавшую руку. И решила игнорировать весь здравый смысл.
– Раз уж мы сегодня решили говорить друг другу правду, хочу сказать, что ты мне нравишься.
– А ты нравишься мне. – Бастьян не колебался ни секунды, прежде чем признаться.
Селина уставилась на него, не моргая.
– Совсем недавно сегодняшним вечером я хотела тебя поцеловать.
– Я хотел поцеловать тебя с тех самых пор, как мы впервые встретились в Джексон-сквер.
– Ты помнишь, – пробормотала Селина. – Я думала, ты забыл.
Бастьян наклонил голову.
– Как я мог забыть? Ты меня удивила. Меня давно никто не удивлял.
– Я тебя удивила? – Селина моргнула.
Он рассмеялся. А затем выражение его лица посерьезнело.
– Рано или поздно кто-нибудь должен сказать тебе, какая ты красивая в свете луны, – сказал мягко Бастьян.
Жар охватил тело Селины, поднимаясь к груди, а потом и выше, к горлу.
– Кто-нибудь должен сказать, – сглотнула она. – Но… думаю, это должен быть не ты.
– Согласен. – И вновь Бастьян не колебался, прежде чем ответить.
– Не влюбляйся в меня, – предупредила она его снова, почти что задыхаясь. – Ты не принесешь мне ничего хорошего. Я не принесу тебе ничего хорошего.
– Согласен во всем.
– Скорее всего, тебе нужна юная особа с богатым приданым и хорошей родословной. Та, кто занимает заметное место в обществе, – продолжала Селина. – А мне нужен настоящий джентльмен.
Бастьян напрягся, в его глазах мелькнули эмоции, но слишком слабые, чтобы различить их.
– Ты полностью права, – сказал он. – У тебя нет хорошей родословной. – На его губах заиграла полуулыбка. – А я не джентльмен.
– Тем не менее я ценю все, что ты сделал для меня сегодня, больше, чем могу передать словами. И в будущем… – Селина сделала вдох, – не обижусь, если ты решишь держаться от меня подальше.
– Не думаю, что это необходимо. Если ты согласна, думаю, безопаснее нам будет остаться мимолетными знакомыми. – Бастьян замер, точно намереваясь сказать что-то еще. Однако промолчал, и уголки его губ поползли вверх.
«Но… кто хочет оставаться в безопасности?» – Селина отогнала от себя эту безрассудную мысль и вытянула руку:
– Еще раз спасибо. Я не забуду твоей доброты.
– Всегда пожалуйста, mon coeur. – Вместо того чтобы поцеловать ее руку, Бастьян пожал ее, как будто они были на равных. Его кольцо с печаткой блеснуло в свете звезд.
Удовлетворение наполнило сердце Селины.
– Разве мимолетные знакомые используют такое обращение?
– В моем мире – да.
Она улыбнулась сквозь свою грусть.
– Твой мир прекрасен, Бастьян. Хотелось бы мне, чтобы я могла в нем остаться.
– Как и мне.
С этими словами Селина разжала его ладонь, но кончики ее пальцев еще замерли в его прикосновении на мгновение дольше, чем требуется. Затем она развернулась в сторону монастыря, удивляясь тому, что можно одновременно чувствовать себя счастливой и расстроенной.
Колдовской час
Боковым зрением Селина видела, как их последняя свеча начинает мигать и затухать.
«Не так рано, – мысленно взмолилась она. – Пожалуйста, не так рано».
Она зажала язык между зубами, пытаясь успеть, пытаясь сшить воедино лоскуты роскошной ткани быстрее, чем погаснет свет. Когда она уже почти закончила шов, дверь в келью Пиппы скрипнула и отворилась. Легкий бриз потянулся по комнате и затушил пламя свечи до того, как Селина успела моргнуть, поглотив ее во внезапную тьму.
– Ой, – сказала Пиппа, и ее маленький силуэт осветила тусклая луна. – Я очень-очень прошу прощения. – Она подперла дверь ногой. – Но я пришла с подарками. – Она вошла боком в комнатку. В руках у нее был простой деревянный поднос с чем-то, что походило на еду и свечу в старомодном подсвечнике.
Селине потребовалась пара секунд, чтобы привыкнуть ко мраку.
– Не нужно извиняться, особенно если ты принесла сыр.
– И ветчину, и дижонскую горчицу, а еще чай, кусок теплого хлеба… и соты с медом, которые мне удалось ухватить из улья у пчел! – триумфально провозгласила Пиппа.
Селина почти что слышала, как Пиппа улыбается. Именно такие моменты она ценила больше всего. Филиппа Монтроуз была солнечным светом и благодетелем. Пчелиными сотами по праву. Может, это звучало глупо, но, имея подругу в лице Пиппы, Селина начинала верить, что ей рады в благородном обществе, несмотря на все, что случилось в ее жизни за последние несколько недель.
Ухмыляясь, Селина воткнула иголку в блестящую белую ткань и отошла от своего импровизированного рабочего места, чтобы вытянуть руки над головой. На миг она подумала отложить трапезу. Не помешает воспользоваться крошечной свечкой, которую принесла Пиппа, пока та не потухла и не оставила их под покровом ночи. В конце концов, оставалась всего неделя до бала-маскарада. Селина никогда не шила нарядов в такой короткий промежуток времени, уж тем более без посторонней помощи.