Однако она умирала с голоду. Она уже пропустила ужин, потому что была слишком занята своей работой. Когда же Пиппа предложила совместить их маленькие порции света, чтобы у них было больше времени, Селина не знала, как ее отблагодарить. С тех самых пор, как прибыла в монастырь три недели назад, Селина не могла не горевать об отсутствии масляных ламп.
Когда солнце садилось, Селина перемещала свою работу в келью Пиппы, которая была чуть больше. Пиппа работала с красками, а Селина шила под светом их совмещенных свечей.
Теперь Пиппа сновала вокруг, напевая знакомую мелодию, пока зажигала тонкую свечу и ставила табурет в центре комнаты, чтобы водрузить на него поднос, создав таким образом переносной столик.
Селина отошла на другую сторону кельи, чтобы полюбоваться своей работой.
Она была довольна тем, сколько ей удалось сделать всего за два дня. Как только забрезжил рассвет, она поговорила с плотником на улице Бьенвилль, которого посоветовала ей мать-настоятельница. После того как Селина объяснила, как должно выглядеть панье[115] в стиле барокко – объемно висеть по бокам на бедрах, а спереди и сзади прилегать к телу, – он посоветовал использовать прутики, так как те будут легкими и гибкими и всегда в достаточном количестве. Идеальными для создания обручей, которые вышли из моды почти век назад. К огромному счастью Селины, он пообещал, что сделает образец, который будет готов через три дня.
Селина продолжала размышлять над нарядом для Одетты, позабыв обо всем остальном вокруг. Это помогало не думать о вопросах, на которые у нее не было ответов.
Когда она побывала в ресторане «Жак» впервые, то пришла к выводу, что все члены Львиных Чертогов не просто люди. Конечно же, это умозаключение приводило к вопросу: если они не совсем люди, то кто?
Селина понятия не имела. Гоблины или оборотни? Ведьмы или колдуны? Может быть, какие-то темные фейри или эфемерные сильфы? Это были самые манящие из возможных вариантов Селины. Те, что она позаимствовала из книг или из историй, которые слышала, будучи маленькой. Казалось, безопаснее верить, что существуют трикстеры, как Пак, или благородные эльфы, обитающие в сияющих лесах, как Оберон или Титания. Безопаснее думать об этом, чем верить, что они могут оказаться существами настолько ужасными, что ночные кошмары Селины никогда не смогут с ними потягаться.
В конце концов, если магия существует, то возможно все, что угодно.
Но больше всего ее беспокоила мысль о том, что, скорее всего, Львиные Чертоги имеют какое-то отношение к смерти Анабель. Что Бастьян специально покрывает преступника, пряча желтую ленту для волос.
Или же сам является преступником.
Может, Селина просто была слабачкой, чтобы признать правду. Может, ей хотелось быть слепой и ничего не замечать, и эта мысль беспокоила ее еще больше.
Ее разум будто пронзали шипы. Селина провела рукой по отрезу ткани, которую аккуратно сложила в стопку на узкой кровати Пиппы. С утра у нее был лишь список мерок и несколько кусков муслиновой ткани, которые теперь начинали превращаться в бальный наряд.
Селина позволила себе обратить все свои мысли к этому заданию. Радовалась, что могла забыться в работе.
Следующий этап должен был стать самым сложным из всех, за которые она когда-либо принималась. Часть костюма Одетты для бала-маскарада должна была стать сюрпризом. Поэтому Селина не могла попросить у нее помощи. Ей придется найти ассистента среди кого-то еще. Может, Пиппа сможет оказаться полезна. Ее фигура подходила по размеру и форме, хотя она и была значительно ниже.
– Ты закончила на сегодня? – спросила Пиппа, убирая свои инструменты с красками.
Селина опять потянулась, перебарывая желание зевнуть.
– Более-менее.
– Я никогда не видела, чтобы кто-то работал так долго без перерыва. Словно ты была бы рада работать и в колдовской час[116], если бы тебя не прервали.
– Это правда, мне нравится эта работа. – Селина устало улыбнулась. – Давненько у меня не было возможности создать что-нибудь столь грандиозное. Бал-маскарад всего через неделю. Обычно у меня есть месяц на то, чтобы сшить платье такой сложности. Удача, что у Одетты много лент и бусин, которыми я могу воспользоваться. – Она склонилась над их импровизированным столиком и налила чашку чая для Пиппы. – Я не видела тебя сегодня днем. Ты ходила на рынок с Антонией или к модистке с Катериной?
Пиппа покачала головой.
– Встречалась с матерью Фобоса Деверё за чаепитием. – Она размешала ложку сливок в чае, наблюдая, как их бледный цвет растворяется на поверхности.
– Я почти забыла об этом, – сказала Селина, намазывая зернистую горчицу по кусочку хлеба, затем положила ломтик сыра грюйер и соленой ветчины сверху. – И как все прошло?
Пиппа поджала свои розовые губки набок.
– Странно. Она сказала, что ее сыну нездоровится последние пару дней. Доктора не могут понять, что с ним не так. К счастью, ему становится лучше. Она хочет, чтобы я с ним скоро встретилась. Фобос пришлет мне приглашение, когда поправится.
– И если все пойдет по плану его матери, что ты думаешь о том, чтобы он ухаживал за тобой? – Селина откусила свой бутерброд, наслаждаясь остротой горчицы и соленым сыром.
Пиппа отломила кусочек сот и вылила золотистый мед в свой чай, пока раздумывала над ответом.
– Честно сказать, меня больше беспокоит, что со мной будет, если я не найду себе партнера. Когда не смогу больше жить в монастыре, не становясь монахиней. – Она облизала мед на кончиках своих пальцев, кисло усмехнувшись.
Печальная честность подруги разозлила Селину.
– А если бы тебе не пришлось беспокоиться о подобных вещах? Свадьба с Фобосом удовлетворила бы тебя?
– Полагаю, что да. Было бы неплохо иметь что-то свое. Место для рисования. Краски. Музыку. Быть собой. – Пиппа сделала паузу. – Обо мне бы заботились, если бы я вышла замуж за Фобоса, если бы он сделал мне предложение. – Смирение мелькнуло в уголках ее губ.
Селина отхлебнула свой чай, сожалея, что не может сказать честно, как эта ситуация ее угнетает. Что такая чудесная девушка, как Пиппа, должна подавлять свои стремления ради того, чтобы получить комфортную и защищенную жизнь.
– Полагаю, что в твоих словах есть логика и благоразумие. – «И разбитое сердце», – добавила она про себя.
– Я знаю, что тебе это не нравится. – Пиппа снова осеклась, задумавшись. – Просто у меня… у меня нет душевных сил ждать чего-то получше. Я постоянно беспокоюсь о том, что со мной станет. Даже разумные цели могут быть недостижимыми, если ты молодая девушка без приданого, – сказала она, и искра в ее взгляде потухла. – Я уяснила это еще дома в Йоркшире, когда осознала, что никакие мои старания и старания моей матери не помогут искупить ошибки моего отца.
Искупление. Мысль, которая также в последнее время не давала Селине покоя.
– Думаешь, твой отец мог бы искупить свои грехи когда-нибудь?
– Передо мной или перед Богом?
– Перед тобой.
Пиппа не ответила, однако ее лицо помрачнело, точно этот вопрос ее беспокоил.
Селина осторожно вздохнула.
– Я полагаю, что мой вопрос заключается в том, возможно ли кому-либо искупить свои грехи. Попросить о прощении и действительно быть прощенным.
На секунду Пиппа снова задумалась.
– Уже достаточно долгое время я полагаю, что грех – это не что-то черное и белое, как другие хотят, чтобы мы верили, – ответила она печальным голосом. – Полагаю, бывают моменты, когда грех зависит от точки зрения наблюдателя.
– Когда мы только встретились, я бы не подумала, что ты способна на подобные рассуждения.
– Это комплимент или оскорбление? – Пиппа добродушно усмехнулась.
– Комплимент. Я рада, что ты чувствуешь себя безопасно в моей компании и готова делиться со мной своими мыслями. – Селина прикусила щеку изнутри. – Быть может, ты и права. Может, то, что один сочтет грехом, другой может назвать… выживанием.
– Например, как когда Жан Вальжан украл буханку хлеба, чтобы накормить свою семью в «Отверженных», – согласно кивнула Пиппа, а затем начала делать бутерброд с ветчиной и сыром. Расслабленная тишина повисла над ними, пока они завершали свой полуночный перекус.
Как только Селина захлебнула остатки своего остывшего чая, Пиппа наклонила голову набок:
– Селина… я давно хочу сказать тебе кое-что. Я могу все испортить, но, надеюсь, ты послушаешь, пока я пытаюсь.
Внутри у Селины все сжалось от страха.
– Конечно. – Она заставила себя улыбнуться.
– Я думаю, что все мы прибыли сюда, в монастырь, потому что у нас не было выбора получше, – начала Пиппа. – А возможно, кто-то из нас пытается… сбежать от своего прошлого. – Мгновение она колебалась: – Но я верю, что ты хороший человек, с добрым сердцем и теплой душой. Что бы ни случилось в твоем прошлом, я думаю – нет, я знаю, – Бог может тебя простить.
Ком встал у Селины поперек горла.
– Пиппа, я…
– Нет, нет, погоди, это не все. – Пиппа сделала глубокий вдох, набираясь сил. – И если Бог может тебя простить, могу и я. – Уверенность мелькнула в чертах ее лица. – Все мы должны. – Она сглотнула, однако ее губы дрожали. – Я все испортила, так ведь? В голове у меня все звучало куда лучше. Куда более мудро и значительно.
У Селины пересохло во рту.
– Ты ничего не испортила. Я…
– Тебе не нужно ничего говорить. Я просто подумала, ты должна это знать. – С нежной улыбкой Пиппа положила последний кусочек пчелиных сот на чайное блюдце Селины.
Какое-то время глаза Селины жгло от сдерживаемых слез. Она моргала, подавляя их и отворачиваясь, силясь взять себя в руки.
– Спасибо, – сказала она охрипшим голосом. Затем положила кусочек золотистых медовых сот себе в рот.
Пиппа не могла знать, что натворила Селина. Не могла даже догадываться, как много значило для Селины ее признание.
И внезапно Селина поняла, что порой самые простые слова могут иметь огромное значение.