Мелинда пришла в первый же день, когда Джон, вместо того чтобы пообедать с нами, убежал домой, торопясь сообщить новость. После обеда он вернулся с Мелиндой, которая принялась меня целовать и крутить в разные стороны, приговаривая, как я выросла и похорошела. От ее расспросов оказалось труднее всего отбиться — как это она проморгала меня накануне, когда я ехала через городок (все дороги в Синей Горе вели мимо «Грифона»), и чем думала моя тетушка, отпуская меня одну, и неужто я и впрямь приехала без предупреждения. Мелинда определенно решила, что тетушка держит меня в черном теле, и только воспитание не давало ей возмутиться вслух. Отговорка, что лишь на последних милях я оставила попутчиков и поехала одна, Мелинду не убедила. Еще больше она поразилась, узнав, что я пробуду дома всего неделю.
— Полгода с лишним в отъезде, потом полтора месяца в дороге — и всего на неделю домой? Да в своем ли твоя тетушка уме? А когда в следующий раз отпустит?
— Не знаю, — ответила я печально.
— Не знаешь? — начала Мелинда возмущенно, затем посмотрела на мое лицо и осеклась. — Ладно-ладно, молчу. Это ваше семейное дело, не буду лезть. Ты о чем-то умалчиваешь, но это и правильно, я ведь вам не родня. Я люблю тебя, милая, поэтому поспешу откланяться — хотела бы я побыть с тобой подольше, да не стану отнимать тебя у родных, раз ты так скоро уезжаешь.
При всей моей любви к Мелинде ее прямолинейные вопросы вызывали у меня замешательство, поэтому уход хозяйки «Грифона» я приняла с облегчением. Единственной отрадой было видеть ее вдвоем с отцом (они перекинулись парой слов в сторонке, когда Мелинда уже попрощалась с остальными). На лицах у обоих блуждали глуповатые улыбки, о которых ни отец, ни Мелинда, разумеется, не ведали. Я заметила, что Хоуп тоже пристально за ними наблюдает, и сестра, перехватив мой взгляд, улыбнулась мне одним уголком губ. Отвернувшись, мы обе проследовали на кухню к Грейс, с серьезным видом обсуждая окраску пряжи.
Впрочем, после того как Джон растрезвонил всем о замечательных кузнечных мехах — с латунными заклепками! — которые я привезла из города, Мелинда и остальные несколько потеплели к моей злокозненной тетушке. Жер обнаружил новые мехи, невесть откуда взявшиеся на месте прежних, на следующее утро после моего приезда и едва сумел придумать правдоподобную историю для Джона, который через считаные секунды возник на пороге. Джон клялся, что, хоть они и больше старых раза в два, управляться с ними во столько же раз легче.
Гладкая светлая тропа, приведшая меня через лес к родному порогу, исчезла. Как раз в то утро, когда Жеру перепал неожиданный подарок, я пошла прогуляться вдоль опушки. Отыскала отпечатки копыт Доброхота, там, где он перемахнул через неровные заросли тернистого кустарника у самой кромки, но дальше начинался глухой лес. Камни, листва, земля, усыпанная сосновыми иглами, — никакой тропы, никаких копыт, никаких признаков того, что вчера через эту поросль проламывался богатырский конь.
Так я и стояла, вглядываясь в следы копыт, словно в древние руны, пока не пришли первые на тот день заказчики к отцу и Жервену и не обнаружили, что заблудшая овца вернулась в стадо. Дом сразу наполнился гостями, они шли и на следующий день, и через день — я и думать не думала, что в Синей Горе живет столько народу. Всех взбудоражило мое таинственное появление из ниоткуда, к тому же многие помнили богатырскую силу Доброхота, поэтому приходили сказать нам доброе слово и заодно отведать нашего сидра.
На третий день перед самым уходом мистера Лори прибежала Молли, неся в качестве предлога большую банку обожаемых мной маринованных огурцов от Мелинды, а на самом деле, чтобы расспросить меня о городской жизни.
— Похоже, эта тетушка тебя на чердаке запирает. Ты вообще ничего не видела! — досадовала Молли.
— Понимаешь, я в основном сижу за книгами, — оправдалась я.
Молли недоверчиво покачала головой, но тут отец с Жервеном пригласили выпить чаю гостей, пришедших к ним за советом. Лишь после ужина, когда вымыли посуду и зажгли свечи, у нас с родными нашлось время спокойно сесть и поговорить без посторонних. Весь день, с того момента как ушел священник, у меня перед глазами стоял Робби — узкое лицо, озаренное беззаботной улыбкой. Таким я помнила его до отплытия, когда он только готовился уйти в море, чтобы заработать состояние и стать достойным руки Грейс.
Мы расселись вокруг камина с разной мелкой починкой, как встарь, до судьбоносного отцовского путешествия. Я взялась латать упряжь — вопреки горячим протестам родных, не желавших загружать гостью работой. Приятно было снова заняться уютным домашним делом, хотя руки уже успели отвыкнуть и пальцы двигались не так проворно, как раньше.
«Все как прежде, все по-старому», — успокаивала я себя, глядя на привычную обстановку.
Хотелось проникнуться уютом и покоем, чтобы забрать их побольше с собой.
Хоуп довела до конца шов на платье, оторвала меня от починки упряжи и, поставив вместо портновского манекена, принялась закалывать на мне зеленый хлопковый отрез.
— Ну зачем я тебе сдалась? — увещевала я, неуклюже задирая руки, пока Хоуп драпировала ткань по корсажу. — У меня и формы совсем не те.
Хоуп осторожно улыбнулась с полным ртом булавок.
— Еще как те. Всего-то и надо будет подол подшить. Там что, на весь твой громадный замок ни одного зеркала? Неужели ты сама ничего не замечаешь?
— Она еще девчонкой ничего вокруг не замечала, кроме книг и лошадей, — качнула золотистой головой Грейс, склоняясь над рубашкой, которую шила для Ричарда.
— Некрасивой девчонкой, — напомнила я.
— Опять за старое? И не крутись, глупышка, я ведь быстрее закончу, если ты постоишь смирно.
— Булавки колются.
— Стой спокойно, не будут колоться, — невозмутимо проговорила Хоуп. — И все-таки неужели ты не замечала, что вырастаешь из старых платьев и нужны новые?
— Нет. О гардеробе заботятся Лидия и Бесси, и как-то платья всегда сами собой оказываются впору.
— Ух ты! Жаль, одежда близнецов так не умеет.
— Угу, — промычала Грейс, откусывая нитку.
— Сама в себе не замечала никаких изменений… Не поверю! — заявила Хоуп, становясь на колени, чтобы подколоть подол юбки.
— Я посмотрела на седло Доброхота, когда приехала, — припомнила я в угоду сестре. — Ремни в стременах заменили на новые сразу же по прибытии в замок, и сейчас они отпущены на три дырки длиннее, чем тогда. Хотя я сама вроде пряжки не перестегивала.
— Что я говорила? — кивнула Грейс, начиная новый шов. — Кому еще, кроме нашей Красавицы, придет в голову измерять рост по длине стремян?
Все рассмеялись.
— Ох, боже, — ахнула Хоуп. — Потеряла булавку! Завтра ее найдет пятка Ричарда. Все, страдалица, можешь снимать.
— Как? — жалобно протянула я.
Освободившись с помощью Хоуп от платья, я уселась на каменную приступку камина, у ног Грейс, где стояла моя кружка с сидром. Как же не хотелось нарушать уютную тишину…
— Я… Я приехала — именно сейчас — не только чтобы повидаться.
Все оторвались от работы и посмотрели на меня. Тишина пошла трещинами. Я уткнулась взглядом в кружку:
— Никак не решалась вам сказать, откладывала, откладывала… Это касается Грейс.
Старшая сестра опустила недошитую рубашонку и, сложив руки на коленях, посмотрела на меня. Во взгляде мелькнула тревога.
— Что такое?
Не представляя, как подготовить почву, я выпалила на одном дыхании:
— Робби вернулся домой. Пришвартовался в городском доке утром, в день моего приезда сюда. Я прискакала сообщить тебе, чтобы ты не выходила за мистера Лори, пока не увидишь Робби.
Услышав имя Робби, Грейс ахнула и всплеснула руками, которые я поспешила взять в свои.
— Робби? Правда? Поверить не могу… Я так долго ждала… Красавица, это правда?
Я кивнула, глядя ей в глаза. Они медленно закатились, и Грейс без чувств рухнула мне на колени. Я бережно подняла ее и усадила на стуле. Остальные, всполошившись, сорвались с мест. Отец подсунул под голову Грейс подушку, а Хоуп принесла из кухни склянку с чем-то удушливо-едким.
Грейс шевельнулась и подняла голову, глядя на хлопочущих вокруг нее родных.
— Горе, если это окажется неправдой, — молвил отец сурово.
— Знаю, — вполголоса откликнулась я. — Но это правда.
Грейс медленно обвела комнату невидящим взглядом, который прояснился, лишь остановившись на мне.
— Откуда ты знаешь? Расскажи мне все как есть! Ты с ним виделась? Говоришь, он в городе… Прошу тебя!
— Я видела его так же, как видела и слышала ваш с Хоуп разговор в гостиной тем утром. — (Глаза Грейс расширились, а Хоуп ахнула.) — От «Белого ворона» осталось одно название, не представляю, как Робби удалось доплыть на нем до дома. Сам он тоже истощен и измучен. Но живой. И я не знаю, что он предпримет, когда узнает, какая судьба тебя — то есть нас всех — постигла.
— Живой… — прошептала Грейс и посмотрела на отца широко распахнутыми, блестящими, словно капли летнего дождя, глазами. — Надо пригласить его к нам как можно скорее. Здесь он отдохнет и наберется сил.
Отец встал, прошелся по комнате и, помедлив, вернулся к камину.
— Ты уверена? — спросил он меня, ожидая и одновременно побаиваясь заверений.
Я кивнула.
— Колдовство… — пробормотал Жер. — Что уж там.
Отец сделал еще круг по комнате — слишком маленькой для его стати и стремительного широкого шага — и снова замер.
— Я напишу ему тотчас же. И деловые вопросы кое-какие надо уладить. Наверное, лучше мне самому поехать. — Он застыл в нерешительности.
— Незачем, — возразил Жер. — Через несколько дней в город отправляется Каллауэй. Он как раз сегодня предлагал свою помощь — например, сопроводить Красавицу в обратный путь, раз тетушка не считает нужным о ней позаботиться. Ему можно доверить любое послание. Коли попросите привезти сюда Такера, он привезет, будьте спокойны, — к седлу привяжет, если понадобится.
— Да, Ник Каллауэй — малый надежный, — улыбнулся отец. — А я бы, конечно, предпочел второй раз этот путь не повторять. — Я почувствовала, что все отводят взгляды. Отец повернулся к Грейс. — Милая, за шесть лет много воды утекло. Может, лучше тебе пока выждать и посмотреть?