Я виновато дотронулась рукой до воротника.
– А волосы! Святые небеса. Она что, на голове стояла?
Голоса… Это были те самые голоса, которые я слышала несколько раз, перед тем, как уснуть или после – не было ясно, когда именно. Это мои невидимые слуги (дружелюбный ветерок) – голоса ясного разума в этом замке, полном волшебных загадок. Они пошуршали вокруг, вылив из воздуха струю горячей воды, которая наполнила ванну; полотенца горничные положили рядом. И накрыли все к завтраку, попутно обсуждая меня.
– Еще рано, но она точно почувствует себя лучше, если поест. Какая же она бледная и усталая! Сегодня нам нужно позаботиться о том, чтобы она хорошо отдохнула.
Они продолжали говорить о сегодняшнем дне, моем гардеробе, о том, как трудно прилично готовить, натирать полы и прочем, и прочем.
Я слушала с изумлением. Сначала, мне показалось, что я сплю и вижу сон, несмотря на ощущение прохлады рассвета; это также могло объяснить и мое странное чувство неестественной легкости мыслей – должно быть, я все же задремала.
Но поднялось солнце и я сполоснула лицо, помыла руки и позавтракала; голоса не утихали и я слушала. Клацанье тарелки, вилки и чашки, а также вкус еды убедили меня: я бодрствовала, что-то еще произошло со мной в этом замке, где что угодно могло случиться. Я гадала, что еще смогу обнаружить (увидеть или услышать), спрятанное от меня до сей поры.
Я чуть не сказала: "Я могу слышать вас", – но остановилась. Возможно, если я продолжу изображать глухоту, то выясню, что они имели в виду, когда в прошлый раз беседовали и я (теперь уже точно) услышала их. "Ты знаешь, это невозможно", – ловила я обрывки разговора. "Это было задумано как невозможное".
После завтрака они принесли мне платье для прогулок. Кажется, мне удалось увидеть краем глаза какое-то движение – едва различимое, когда ветерок кружился рядом.
– Я скучала по вам прошлой ночью, – вслух произнесла я.
– О небеса, она скучала. Я знала, что так случиться, ведь мы всегда были рядом. Но мы не могли оставить его – не видела его в таком настроении… ох, годами. Я всегда опасаюсь, что он может причинить себе боль, когда он в таком состоянии (а ведь ей совершенно нечего бояться). Но мы всегда были рядом с ним в такие моменты, так безопаснее, хотя нам никак не помочь, но, думаю, одно наше присутствие отвлекает. А это лучше, чем ничего.
– Ему очень тяжело. Гораздо сложнее, чем нам.
– Что ж, конечно, – возмущенно. – Мы же почти… добровольцы. Невидимые – но все не так плохо, когда привыкнешь к этому, ты же знаешь…
– Да, я знаю, – сухо ответил другой голос.
– Как хорошо, что тот колдун скрылся сразу же, как только закончил свои грязные делишки здесь или его бы точно убили. В такие ночи, как прошедшая, все напоминает мне об этом. Хотя я никогда не понимала, почему погубить такого колдуна (зверя, да, чудовища!) было бы равно убийству; ведь он даже не человек…
– Ну-ну, Лидия. Такой разговор ни к чему не приведет, а если он тебя услышит, то разозлится. Если уж он ведет себя достойно, то и мы должны.
– Ох, Бесси, я знаю, плохо я поступаю, но иногда просто не могу удержаться, – казалось, голос почти плачет. – Это ни за что не сработает.
– Ты свободна думать, как пожелаешь, конечно же, – оживленно отозвался другой голос. – Но я не сдамся. И он тоже.
– Нет, – заметил печальный голос, но таким тоном, словно горько предположил, что стремление к этому было лишь частью решения проблемы.
Слабый звенящий звук, похожий на смех.
– Она хорошая девушка, очень сообразительная. И сможет выяснить все, в конце концов.
– До конца еще так далеко, – мрачно произнесла Лидия.
– Тем больше причин надеяться: еще столько времени осталось. И она сильнее, чем думает – даже если ничего не понимает. Ты видела птиц? Теперь они прилетают в сад – а ты знаешь, что это было совершенно запрещено. Никого – ни бабочек, ни тем более пернатых. Но теперь они у нас есть.
– И то правда, – страстно подтвердила Лидия.
– Что ж, – уверенным тоном заключила Бесси, словно выиграла спор. – Тогда пойдем: столько всего нужно сделать перед обедом.
Невидимые пальчики погладили меня по волосам и потрепали за плечо, и ветерок, закружившись, исчез.
Все это не имело для меня никакого смысла. Колдун? Что ж, если и было где заколдованное место, то уж точно здесь. А Чудовище, наверное, и есть "он", которого столько обсуждали. И он, должно быть, тоже заколдован. Однажды хозяин замка заметил: " Я не всегда был таким, каким ты видишь меня сейчас". А еще горничные обронили, что я "очень сообразительная". Значит, существовали подсказки, которые мне нужно было найти и составить из них общую картину? О небеса. Я не знала ничего о магии, заклятьях и прочем: такие знания считались совсем не подходящими (если не позорными) у всех, кого я знала. И знание их едва ли могло быть полезным мне – так что интереса я к ним не испытывала. И, конечно, это не тот способ, который я должна искать. Но что еще там может быть? Я почувствовала себя дурочкой, не разделяя уверенности (и упрямства) Бесси, которая считала, что, в конце концов, все разрешится.
Я принялась обдумывать кое-что попроще: "он" был в плохом настроении прошлой ночью.
Внезапный ужас скрутил мне живот, потревожив съеденный завтрак. Значит, он злился на меня?
"Ей совершенно нечего бояться", – обронила Лидия. Испуг спал, живот успокоился, но я все еще пребывала в волнении: мне не понравилась мысль о том, что он сердится на меня – возможно, я и правда плохо отнеслась к нему вчера. И мне стоит извиниться. Что, если он рассердился и сегодня не встретится со мной? Я мгновенно ощутила одиночество и устыдилась.
Взяв жестянку с нарисованными павлинами, я поднесла ее к окну. Высунувшись наружу, я присвистнула, рассыпав зерна по выступу. Бабочки и птицы были запрещены; я сильнее, чем думаю, хотя и не знаю причины. Я вздохнула. Причины я точно не знала.
Мелкие тени упали на мое лицо, а потом я почувствовала тонкие ножки на своей голове, а на мою вытянутую руку сел воробей.
– Сюда-сюда, спускайся, – сказала я, аккуратно снимая зяблика с волос. Мы обсудили погоду и вероятность дождя на языке свистов и миганий; я попыталась заманить малиновку, но она отказалась есть зерна с моих рук – только склонила голову, окинув меня взглядом.
Птицы запрещены. Возможно, это не настоящие пернатые, а всего лишь обман, сотворенный замком или Чудовищем, потому что мне хотелось увидеть птиц. Но выглядели они настоящими – царапанье их коготков тоже. И их никогда не было так много – чтобы это ни означало. И правда, что в последнее время иногда я слышала пение птиц, когда выезжала на Великодушном. Возможно, заклятие спадало? Может, мне все-таки не нужно будет геройствовать.
Я сидела с птичками уже минут десять, когда ощутила тревогу. Нет, тревога – слишком сильное слово. Ощущение было такое, словно пытаешься услышать эхо от звука, настолько тихого, что он мог бы и не раздаться. Рядом было нечто, что беспокоило мое подсознание. Я вертела головой туда-сюда, в поисках хотя бы намека на разгадку. Нет, это был не звук, скорее дразнящее дуновение аромата, напоминающего лес, аромат сосен, моха и родников, с легкими свежими нотками в них.
Птички продолжали беззаботно клевать зерна вокруг моих пальцев на выступе.
– Чудовище, – выкрикнула я. – Ты где-то здесь. Я так чувствую… наверное.
Я тряхнула головой. Перед моими глазами промелькнула картинка с его изображением (он собирался с силами, чтобы появиться), и вот он уже выходит из-за угла в обычной манере и шагает ко мне, останавливаясь под окном. Птицы улетели, заслышав его шаги – даже прежде, чем я его увидела.
– Доброе утро, Красавица, – поприветствовал меня он.
– Со мной что-то произошло, – сказала я, словно жалующийся ребенок. – Не знаю что. Но я странно себя чувствую все утро. Откуда мне стало известно, что ты где-то рядом?
Он молчал.
– Ты что-то об этом знаешь, – я все еще доверяла своему шестому чувству.
– Мне ясно, что твоя новая возможность ощущать создаст мне дополнительные трудности, – легко ответил он.
Моя комната находилась на втором этаже, который располагался над первым (а в нем были очень высокие потолки), так что я смотрела на макушку его головы с расстояния больше, чем двадцать футов. Он опустил взгляд, когда пожелал мне доброго утра, и продолжал глядеть в землю. Седина в его гриве, казалось, обвиняла меня в том, что я недостаточно умна или сообразительна, чтобы помочь снять заклятье, которое на него наложили. Сегодня Чудовище оделось в темно-красный бархат (цвета заката и его роз) и кремовые кружева.
– Чудовище, – ласково позвала я. – Я… хочу извиниться за свое поведение прошлой ночью. Я была груба. Знаю, ты просто хотел помочь.
И тогда он поднял взгляд, но я, даже облокотившись на выступ и свесив руки вниз, была слишком далеко, чтобы увидеть его угрюмое лицо. Он вновь перевел взгляд на землю и чуть помолчал.
– Спасибо, – наконец ответил хозяин замка. – Это было необязательно, но все же… спасибо.
Я продвинулась чуть вперед на оконном выступе, окатив его, стоящего внизу, градом зерен.
– Ой, прости, – сказала я.
Лицо его расплылось в улыбке и он ответил:
– Ты не выйдешь на прогулку в сад? Солнце уже высоко, – и он стряхнул с плеч кукурузу и семена подсолнуха.
– Конечно, – ответила я и съехала обратно в комнату, в одно мгновение спустилась вниз и выбежала во двор, направляясь к конюшне. Я вывела Великодушного и он поскакал перед нами, словно огромный пес, пока Чудовище и я прогуливались, следуя за ним. Когда конь нашел траву по своему вкусу и остановился, вдумчиво пожевывая, я присела на низкий порфировый забор[20] и посмотрела на Чудовище, которое все еще избегало моего взгляда.
– Ты что-то знаешь о случившемся со мной, – произнесла я. – И я хочу знать, в чем дело.