Она потянулась к нему, обвила рукой его шею и поцеловала. Дэвид не пришел, чтобы спасти ее. Он или умер, или ему было все равно, что с ней и как. Он уродец, а Зейн красавец и умница, и он сейчас рядом с ней.
– Теперь мы нужны друг другу, – сказала Тэлли. Их поцелуй еще не закончился, когда в будку ворвались чрезвычайники.
Часть вторая. Исцеление
А поцелуи – удел лучше, чем мудрость.
Перелом
Ночью ударили первые заморозки. Голые ветви покрылись инеем, и деревья заблестели, как стеклянные. Глянцевые черные линии ветвей протянулись за окном, разрезали небо на маленькие кусочки с острыми краями.
Тэлли прижала руку к окну, и холод от стекла перетек в ее ладонь. От мороза послеполуденный воздух стал чище и прозрачнее. «Он такой же хрусткий, как корочка наста на ветках», – подумала Тэлли. Чистота воздуха и ясность мира за окном не давали расслабиться, держали в узде ту часть ее души, что хотела вернуться в полудрему красотомыслия.
Она отдернула руку от стекла и стала смотреть, как медленно, исподволь тает отпечаток ее ладони.
– Нет больше сонной Тэлли, – проговорила она нараспев, усмехнулась и прижала холодную ладонь к щеке Зейна.
– Да что за… – пробормотал он и пошевелился, но ровно настолько, чтобы отодвинуться от ее руки.
– Вставай, красотуля.
Зейн чуть-чуть приоткрыл глаза.
– Затемнить, – распорядился он, обращаясь к интерфейсному браслету.
Комната исполнила его приказ, окно сделалось непрозрачным. Тэлли встревоженно нахмурилась.
– Опять голова болит?
Порой у Зейна все еще случались тяжелые приступы мигрени, продолжавшиеся по нескольку часов, но последнее время они были уже не столь мучительными, как в первые недели после приема лекарства.
– Нет, – буркнул он. – Спать хочу.
Тэлли взяла пульт и снова сделала окно прозрачным.
– Значит, пора вставать. А то на каток опоздаем.
Зейн посмотрел на нее, приоткрыв один глаз.
– Да ну их, эти коньки! Экая мерзость…
– Нет, мерзость – это спать до вечера. Давай вставай, тогда у тебя будет ясная голова. Нам нужно быть просветленными.
– Просветленность – это полная мерзость.
Тэлли вздернула бровь, благо теперь могла это делать совершенно безболезненно. Как красотка-паинька, она сходила к врачам, и ее лоб привели в полный порядок, но на память о ранении она заказала себе флеш-татуировку – черный кельтский орнамент в виде завитка над правым глазом. Завиток вращался и пульсировал в такт биению сердца. Вдобавок Тэлли сделала глазной пирсинг, как у Шэй, – с часиками, идущими наоборот.
– Нет ничего мерзкого в том, чтобы встряхнуться, соня ты эдакий.
Тэлли снова прижала ладонь к стеклу, чтобы зарядиться холодом. Интерфейсный браслет сверкал на солнце, как замерзшие деревья за окном. Наверное, уже в миллионный раз она поискала взглядом на металлической поверхности браслета хоть тоненький шов, место спайки. Но казалось, что браслет выковали из стали целиком, идеально рассчитав размер под запястье Тэлли. Девушка осторожно подвигала браслет на руке, проверяя, не снимется ли он. Она с каждым днем становилась все стройнее.
– Кофе, пожалуйста, – сказала она ласково браслету. По комнате растекся кофейный аромат, и Зейн заворочался в кровати. Когда рука Тэлли достаточно охладилась, она прижала ее к обнаженной груди Зейна. Тот поморщился, но отбиваться не стал, только скомкал простыню и судорожно втянул воздух сквозь зубы.
Наконец Зейн открыл глаза. Его золотые радужки светились, как холодное зимнее солнце.
– А вот это меня здорово встряхнуло.
– Ты же говорил, что встряски – это мерзость!
Зейн улыбнулся и вяло пожал плечами. Тэлли улыбнулась ему в ответ. Он был необыкновенно красив, когда просыпался – дрема еще туманила взгляд, прогоняя лихорадочную напряженность, резкие черты лица смягчались и в нем появлялось что-то беспомощное, что-то от мальчишки, который потерялся и хочет есть. Тэлли никогда не говорила ему ничего такого, иначе Зейн, пожалуй, сделал бы себе дополнительную пластику лица, чтобы избавиться от этого.
Тэлли пошла к кофеварке, перешагивая через кучки не отданной в переработку одежды и грязные тарелки. У Зейна вечно царил беспорядок. Весь пол до последнего сантиметра был завален вчерашними тряпками и посудой. Дверцы гардеробной не закрывались из-за избытка одежды. В таком ералаше проще простого что-нибудь спрятать.
Прихлебывая кофе маленькими глотками, Тэлли подошла к окну доставки и заказала обычную экипировку для катания на коньках – плотные синтетические куртки с подкладкой из искусственного кроличьего меха, штаны с наколенниками (чтобы не больно было падать), черные шарфы, и самое главное, толстые перчатки до локтя. Пока в комнату вываливалась заказанная одежда, Тэлли отнесла Зейну чашку кофе. Он наконец начал приходить в себя.
Завтракать они не стали. Они уже целый месяц не завтракали. Потом, ввалившись в кабину лифта, поехали вниз, к выходу из особняка Пульхера[7], болтая, как самые обычные красавчик и красотка.
– Ты видел, как все замерзло, Зейн-ла? Все просто заледенело!
– Зима – это так круто!
– Жуть как круто. А лето – оно слишком… Даже не знаю… Слишком жаркое, что ли.
– Совершенно с тобой согласен.
Они одарили очаровательными улыбками майндер двери и, выйдя на мороз, немного постояли на крыльце перед особняком. Тэлли отдала Зейну свою кружку с кофе и заправила длинные перчатки под манжеты куртки, в результате чего интерфейсный браслет оказался спрятанным под двумя слоями плотной ткани, а затем туго обмотала руку шарфом. После этого она забрала обе кружки у Зейна и стояла, глядя на подрагивающую и дымящуюся черную поверхность горячего напитка, пока Зейн точно так же изолировал свой браслет.
Когда он закончил, Тэлли негромко проговорила:
– Я думала, мы сегодня будем себя вести нормально.
– А я и веду себя нормально.
– Перестань. «Просветленность – это мерзость». Да?
– Думаешь, я перестарался?
Тэлли покачала головой, негромко рассмеялась, взяла Зейна за руку и повела в сторону аэрокатка.
Прошел месяц с того дня, когда они приняли лекарство, и пока все шло нормально. Правда, в первые несколько часов им пришлось несладко. Чрезвычайники с пристрастием обыскали их, в бешеном темпе обшарили будку, складывая в маленькие пластиковые пакеты все, что удавалось найти. Своими скрипучими «чрезвычайными» голосами они задавали миллион вопросов, им не терпелось узнать, зачем парочке красотулек понадобилось забираться на мачту-ретранслятор. Тэлли попробовала было отговориться тем, что им просто захотелось побыть совсем-совсем наедине, но такое объяснение чрезвычайников не устроило.
Наконец явились надзиратели и принесли оставленные в траве интерфейсные кольца, ранозаживляющий спрей для рук Тэлли и булочки. Тэлли набросилась на завтрак, как голодная собака, и вскоре обостренность восприятия исчезла. Очаровательно улыбаясь, она попросила, чтобы ее доставили к хирургу и убрали рану на лбу. Чрезвычайники промурыжили их еще добрый час и только потом позволили надзирателям отвезти Тэлли в больницу, а Зейну разрешили ее сопровождать.
Собственно, на том все и кончилось, если не считать интерфейсных браслетов. На руку Тэлли браслет надели врачи во время операции, а Зейн проснулся с браслетом на руке на следующее утро. Действовали браслеты так же, как и интерфейсные кольца, но при этом с их помощью можно было откуда угодно посылать голосовые сообщения, как с мобильного телефона. А это означало, что браслеты слышат каждое твое слово даже за пределами особняков. И, в отличие от колец, они не снимались. Это были кандалы с невидимой цепью. Тэлли и Зейн перепробовали все возможные инструменты, но им так и не удалось избавиться от браслетов.
А потом случилось неожиданное – браслеты стали писком моды. Другие «кримы» пришли в восторг и тут же пожелали раздобыть себе такие же. Сколько Зейн их ни отговаривал, они не унимались, поэтому Зейн заказал в окне несколько десятков фальшивых браслетов и раздал их жаждущим. В последующие недели разнесся слух о том, что браслеты – это такой новый отличительный знак для тех, кто совершил восхождение на мачту-ретранслятор, установленную на крыше особняка Валентино. Оказывается, сотни красотулек своими глазами видели, как Тэлли и Зейн покоряли эту вершину. Те что заметили их первыми обзвонили приятелей, и вскоре уже чуть ли не весь Нью-Красотаун торчал у окон, наблюдая за верхолазами. Спустя несколько недель только абсолютно равнодушные к моде красавцы и красотки разгуливали без браслетов, но все остальные обзавелись хотя бы самым простеньким украшением на запястье. А на крыше особняка Валентино пришлось установить майндеры, чтобы отгонять красотулек от мачты.
Тэлли и Зейна стали узнавать на любых сборищах. Число желающих пополнить ряды «кримов» росло с каждым днем. Казалось, все хотят стать такими как эти двое – просветленными.
Тэлли волновалась из-за того, что они задумали, но по пути до аэрокатка они с Зейном почти не разговаривали. Хотя браслеты были надежно спрятаны под толстой зимней одеждой и не могли ничего подслушать, молчание вошло у них в привычку, которой они почти везде следовали. Тэлли научилась общаться другими способами – подмигивать и делать большие глаза, произносить слова беззвучно. Жизнь внутри безмолвного заговора наполняла каждый жест особой значимостью, заряжала каждое прикосновение тайным смыслом.
Они вошли в стеклянную кабину подъемника, которая повезла их к гигантской льдине, парящей в воздухе над стадионом Нефертити. Зейн взял Тэлли за руку. Его глаза сверкали, как это бывало, когда он замышлял какую-нибудь шалость вроде засады и обстрела красоток снежками с крыши особняка Пульхера. Его озорной взгляд подбодрил Тэлли, и это было очень кстати. Совершенно ни к чему, чтобы другие «кримы» заметили, что она психует.