Коннер не стал бы говорить этого при Николь. Он не знал, как именно она интерпретирует слова сестры в своей статье. Да, она обещала дать ему текст на одобрение, но что, если это лишь журналистская уловка?
— Мою маму, наоборот, не вытащишь из кухни, — заметил Палмер.
— А вы любите готовить, Николь? — спросила Джейн.
Николь закусила нижнюю губу. Коннер уже запомнил: это означает — она не знает, что ответить.
— Трудно сказать. Я живу одна, поэтому готовлю только для себя. А ем я мало. Но если у меня когда-нибудь будет семья, то я, возможно, позаимствую пару рецептов из вашей передачи.
Когда Николь заговорила о своей будущей семье, Коннер испытал неприятное чувство. Он представил себе ее мужа, и ему стало не по себе. Что это? Неужели ревность?
— Это так мило, — улыбнулась Джейн. — А ты что скажешь, братик?
— Что ты хочешь услышать? — нахмурился Коннер. — Жениться я не собираюсь. Мне слишком дорога свобода.
— У меня есть сомнения на этот счет, но мы поговорим об этом в следующий раз. Я вас ненадолго покину, — сказала Джейн, вставая из-за стола.
Николь тоже поднялась и принялась собирать посуду.
— Я помогу, — обратилась она к хозяйке.
— Почему твоя сестра такая упрямая? — спросил Палмер, когда девушки вышли. — Со мной она была бы счастлива.
При других обстоятельствах Коннер предпочел бы промолчать или отшутиться. Он не вмешивался в личную жизнь сестры — в обмен на то, что она не вмешивалась в его жизнь. Но ему нравился Палмер, и он желал ему добра.
— Джейн не верит в счастье, — ответил Коннер. — Когда-то она была по-настоящему счастлива, но это счастье за одну секунду разбилось. Ей было очень больно.
— Ты имеешь в виду историю с отцом? — спросил Палмер.
— Да.
— Ты хочешь сказать, что она не доверяет мужчинам?
— Не знаю, — честно ответил Коннер.
— Значит, шансы есть, — заключил Палмер. — Я буду стараться в два раза сильнее. Я должен доказать твоей сестре, что мне можно доверять.
— Это будет сложно. Отец перевернул наши представления о семейных ценностях.
Дверь открылась, и вошла Николь. Коннер понял, что она слышала последние слова. Его буквально затрясло от злости и досады. Видимо, появляться в самый неподходящий момент — профессиональная привычка. С такой спутницей расслабиться не удастся нигде.
Джейн принесла поднос с десертом. Было приятно смотреть на нее, такую живую и общительную. Точнее, общительную со всеми, кроме Палмера. Напряжение между ними начинало ощущаться, впрочем, так же, как между Коннером и Николь. Конец ужина был скомкан.
Доев десерт, Николь посмотрела на часы и начала прощаться.
— Завтра у меня ранний подъем, — добавила она.
— Я провожу тебя, — сказал Коннер.
Ему было противно, что история с отцом до сих пор оказывает на него и Джейн сильное воздействие. Ложь не заслуживает столь тяжелых переживаний.
— Спасибо, — поблагодарила Николь, — хотя в этом нет необходимости.
— Коннер хочет подольше побыть с тобой, — предположил Палмер.
— Мне тоже пора уходить, — поспешил заявить Коннер.
Было ясно, что Палмер только и ждет, когда останется наедине с Джейн. Ну, что же, надо предоставить ему такую возможность.
Глава 7
Николь чувствовала усталость и хотела поскорее вернуться домой. То, что начиналось как шутка, теперь серьезно действовало ей на нервы. Коннер стоял в лифте рядом с ней. Николь поймала на себе его взгляд и отвернулась. Неожиданно он остановил лифт.
— Я не хочу, чтобы ты цитировала слова Джейн, — заявил Коннер.
Единственным ее желанием было ударить его со всей силы между ног:
— Я уже говорила тебе о своих принципах. Твое поведение мне неприятно. Наверно, я ошиблась в тебе.
— Что ты имеешь в виду?
— Я думала, что мы могли бы быть парой.
— А я не хочу, чтобы мы были парой. Я хочу, чтобы ты стала моей любовницей.
— Это я уже поняла. — Николь дотянулась до пульта управления и нажала на кнопку первого этажа. Лифт поехал вниз.
Коннер сделал шаг назад и прижался к стене:
— Не обижайся на меня. Мне не нужны долгосрочные отношения.
— Почему?
Он скрестил руки на груди:
— Когда мне было девятнадцать лет, я взял контроль над компанией в свои руки. Газета «Бизнес уик» прислала ко мне журналиста. Он показался мне приятным парнем. Мы разговорились. Около недели журналист сопровождал меня повсюду, и я отвечал на его вопросы. То, что потом появилось в газете, раз и навсегда убедило меня не давать интервью. Никому.
Николь понимала и разделяла его чувства. Среди ее коллег было много таких, как тот молодой журналист.
— Я не такая.
— А еще ты говорила, что ради статьи готова на все. Представь, что я почувствовал, увидев тебя в квартире сестры.
— Она меня пригласила, — напомнила Николь.
Злость понемногу уходила. Коннер имеет полное право ненавидеть журналистов. Как бы то ни было, Николь удалось выявить в нем еще одну слабую струну. И она решила не ослаблять хватку. Коннер не дает выхода эмоциям, и в его душе их скопилось слишком много. А чрезмерная дерзость — лишь способ защиты, свойственный ранимому и слабому человеку.
— Почему ты так на меня смотришь? — спросил Коннер.
— Просто я поняла, что Коннер Макейфи, которого я знала до этой минуты, был лишь верхушкой айсберга.
— Не самое лучшее сравнение. Айсберг холодный, а я, по-моему, был вполне горяч с тобой.
— Я о другом.
— Расскажи, мне интересно.
— Внутри ты совсем не тот человек, каким хочешь казаться.
— Знаю я эти психологические штучки, — протянул Коннер. — Бегство от себя, уход от реальности. Единственный уход, который мне сейчас нужен, это уход в собственную спальню. Хочешь со мной?
Николь никак не могла привыкнуть к его внезапным предложениям секса. По ее спине снова пробежал холодок, но в то же время женщине стало грустно. Коннер ей по-настоящему нравился, а секс на одну ночь был неинтересен. Хотя соблазн велик.
— Только если ты дашь мне интервью, — в который раз повторила она.
Он молча помотал головой.
— Ты уверен?
Двери лифта открылись, и они вышли в холл. Коннер взял Николь за руку и повел в угол, где было меньше людей:
— Нет, я не уверен. Сегодня, когда ты заговорила о своем детстве, мне стало интересно. Расскажешь подробнее?
Николь удивил внезапный поворот.
— Возможно, — сказала она. На самом деле ей не хотелось никому рассказывать о своем детстве. Но мысль о том, что бремя тех далеких лет до сих пор тяготит ее, была еще неприятнее.
— Готов поцеловать тебя за это.
Николь улыбнулась:
— Продолжаешь играть?
Она пыталась разобраться, испытывает ли он к ней что-нибудь или просто играет.
Коннер притянул женщину к себе, обнял за талию и прижался щекой к ее щеке. От него исходил тот же приятный мужской запах. Николь захотелось уткнуться ему в грудь и полностью отдаться его воле.
— Я еще не решил.
Учитывая его характер, это было больше, чем она ожидала. Коннер был предельно осторожен и постоянно оборонялся. Любое сказанное слово уже можно считать драгоценным подарком.
— Вот и я не решила, — подхватила Николь, глядя на него снизу вверх.
— На чем ты поедешь домой? — спросил он.
— На такси, а что?
— На парковке меня ждет водитель. Я тебя подвезу.
— С чего такая милость?
— Просто хочу подольше побыть с тобой.
— С какой целью?
— Николь, не будь такой подозрительной. — Коннер засмеялся, достал из кармана телефон и набрал короткое сообщение.
— С тобой иначе нельзя, — заметила она.
— И все же излишняя подозрительность ни к чему. — Он ухватил ее за локоть и повел к выходу. — Я жду рассказа о твоем детстве.
Рэнделл нажал на педаль, и черный «роллс-ройс-фантом» помчался по улицам Манхэттена. Николь откинулась на спинку сиденья. Коннер протянул руку и стал накручивать на палец ее рыжий локон.
— Как же с тобой трудно, Коннер, — пожаловалась она.
— Я знаю.
Если бы он отказался от своих убеждений и у них начался роман, его жизнь, возможно, стала бы проще. Но как долго это может продлиться? Весьма вероятно, все закончится после одной-двух ночей. И все вернется на круги своя.
— Ты упомянула о секретах своей семьи, — произнес Коннер. — Что это за тайны?
— Не верю, что тебе это интересно.
— Не увиливай. Меня интересует все, что связано с тобой. Вчера я искал сведения о тебе в Интернете, но не нашел ничего, кроме твоих статей. Я хочу узнать тебя как женщину, а не как журналистку.
Николь заерзала на сиденье и внимательно посмотрела на него:
— А вот это уже интересует меня. И что же ты хочешь узнать?
— Все. Можешь начать с семьи.
— Здесь нет ничего особенного. Никаких мрачных тайн. Просто ложь и отчаяние. Обстановка дома была невыносимой. Мама впадала в тяжелые затяжные депрессии. Ей прописывали сильнодействующие лекарства. Сначала она их пила, потом отказалась. При этом в семье запрещалось обсуждать то, что с ней происходит. Ее депрессии мы скрывали от отца. Мама считала, что это всего лишь «моменты грусти». Так она их называла…
— А отец? — спросил Коннер.
— Папа много работал и ничего не знал. Хотя, вероятно, догадывался, но молчал. — Николь посмотрела в окно. — Когда я была маленькой, папа часто уезжал в командировки. Его отсутствие только усугубляло мамино состояние.
Коннер помолчал, прежде чем задать следующий вопрос:
— Она когда-нибудь пыталась покончить с собой?
Николь закрыла глаза:
— Один раз. Мне было четырнадцать лет. После этого случая отец отказался от командировок, и к нам переехала мамина сестра. Чтобы следить за матерью.
— Это помогло?
— Да, ей стало лучше. — Николь повернулась к Коннеру. — Видишь, ничего интересного. Никаких драк и семейных ссор.
— Хорошо, что вы не ругались. Но все же такая ситуация травмирует детскую психику. Кто первым понял, что мама хотела убить себя?