е сама по собственным принципам проститутки.
Швырев уверял: поссорились они с Гюльджан три дня назад. Тем же вечером он снова пришел в бордель. В ночь убийства тоже находился там.
Видеокамера на входе его слова подтверждала. Хозяйка заведения Николь Гринина уверяла:
– Никуда не выходил. Сначала с Лейлой провел три часа, потом в общей гостиной сидел, чаи с ним гоняли, спиртного-то он не пьет. Ушел часа в четыре утра.
Вроде бы непричастен. Фургатову убили между полуночью и двумя часами ночи.
Но все равно чрезвычайно странно. Особенно в свете того, что Гюльджан у него на содержании состояла. И за несколько дней до ее смерти они расстались.
Да и во время предыдущего убийства он находился совсем рядом с местом преступления.
Теперь от разговоров про маньяка никуда было не деться.
В Москве нарастала паника, беременные женщины завалили оперативные службы звонками: то курьер не так посмотрел, то подозрительный мужчина в магазине помог картошку переложить из тележки на кассу, а потом шел следом целый квартал.
Кременская испугалась, видать, крепко – на опасное поле по-прежнему не вступала, – но и без нее хватало желающих. Прочие средства массовой информации активно драли глотку: «Беременные, спасайтесь!»
В Олонецкий парк шустрая молодежь немедленно начала водить платные экскурсии.
Адвокат Юрия Стокусова торжествовал и требовал немедленно освободить своего подзащитного.
Обыватели были уверены: обеих беременных убил один и тот же человек.
Но сам Савельев в этом сильно сомневался.
Марии Рыжкиной нанесли двадцать один удар. Причем первый из них, в сонную артерию, вероятно, оказался смертельным. Эксперты считали: действовал человек уверенный, физически сильный, не исключено, что охотник. Никаких зацепок на месте преступления не осталось – даже следы тщательно разметены вплоть до аллеи, где отпечатков уже тысячи.
Сожитель Марии, хотя активно отпирался, под этот образ подходил. Парень крепкий. И тюремный опыт имел – знал, как избавляться от улик. Но сейчас он находился в следственном изоляторе, так что второе преступление точно не совершал. По крайней мере, своими руками.
Тело Гюльджан тоже оказалось искромсано, но били ее по-иному. Как-то лихорадочно, неуверенно. Преступник, похоже, пытался попасть в сердце, но ни один из пяти нанесенных в район грудной клетки ударов не оказался смертельным. Умерла она в итоге от многочисленных разрывов внутренних органов и потери крови. Женщина активно сопротивлялась – под ногтями частицы кожи. Да и вообще, в отличие от первого эпизода, преступник хорошо наследил. Ночью шел сильный снег, но один отпечаток окровавленной обуви отчетливо сохранился – мужской ботинок сорокового размера. Также вблизи от места обнаружения тела нашли окурок – хотя Гюльджан никотин не употребляла. На ее шее проступали синяки, и перчаток на руках изверга не имелось – так что «пальчики» в распоряжении следствия тоже имелись. Как и группа крови – ее определили по остаткам слюны на «бычке». Правда, ни в одной картотеке их не нашлось.
Георгий Швырев безропотно согласился сдать генетический материал на анализ и предсказуемо оказалось: убивал не он.
Следствие активно отрабатывало связи погибшей Гюльджан.
«Девочки» из заведения Николь в один голос утверждали – с Фургатовой они отношений не поддерживали: «Она вообще нелюдимая была, даже когда работала у нас».
Квартирный хозяин упомянул соседку – та вроде бы видела, как Гюльджан однажды ночью садилась в машину. Но сведения выдала скудные:
– Импортная какая-то. Черная.
– А номер?
– Как я разгляжу – с третьего-то этажа? Видела только, что парень за рулем сидел.
Квартиру, где проживала покойная, тщательно осмотрели. Отпечатки – только самой Гюльджан, Швырева и квартирного хозяина. Соседка (проживала она на той же лестничной площадке) утверждала: всегда прислушивалась, что у жилички происходит. Посторонних та домой не водила.
Личных вещей оказалось негусто. Два платья, белье, недорогие предметы гигиены. Никаких дневников или иных записей.
Но под матрасом нашли приличную сумму денег – больше ста тысяч, в основном, некрупными купюрами. И другая странность. Личного имущества у Гюльджан минимально. Однако в квартире обнаружилось еще кое-что (хозяин от вещей открестился). Старомодное золотое кольцо с рубином. Женская шуба пятьдесят шестого размера (миниатюрная Фургатова в ней бы утонула). Новенький видеорегистратор (хотя авто Гюльджан не водила).
А вот мобильный телефон погибшей обнаружить не удалось – как и в случае с «новогодним» убийством.
Георгий Швырев назвал частную клинику, где Гюльджан наблюдалась по поводу беременности. Заведение оказалось простецким, принимало в основном иммигрантов, специализировалось на абортах. Лечащий врач Фургатову вспомнил:
– Ну, да. Беременность двадцать две недели. Протекала без особенностей. Женщина ответственная. Хотя ребенка из роддома забирать не собиралась, все лекарства по назначению принимала, витамины пила. С кем приходила? Мужчина такой… уже в возрасте. А последние два раза одна.
– Может, кто-нибудь в коридоре ждал?
– Не знаю.
Впрочем, администраторы уверяли: Гюльджан на прием являлась самостоятельно. Один раз пешком, другой – на такси подъехала.
И по-прежнему оставалось непонятно: зачем она глубокой ночью отправилась в Олонецкий парк?
Люся была существенно младше Нади и прежде охотно принимала почти материнскую заботу старшей подруги. Но сейчас роли поменялись. Кардинально. И причиной тому стал олонецкий маньяк. Теперь Люся (сама-то в «группе риска» больше не состояла) постоянно беспокоилась, чтоб Надя дома всегда засветло. И никаких, конечно, парков – даже днем.
Митрофанова вообще-то ждала, что тревогу забьет Дима. Начнет с удвоенной силой хлопать крыльями, встречать-провожать, а то и вовсе запретит выходить из дома. Она ведь теперь со всех сторон под угрозой. Животик стало отчетливо видно, да и Ксюша проклятая о ее положении на всю страну объявила. И маньяк на нее уже пытался напасть.
Но Полуянов, когда сама с ним завела разговор про зловещего серийного убийцу, лишь хмыкнул:
– Думаю, в панику впадать преждевременно. Вообще не факт, что здесь серия.
– Так ведь обе были беременные! И погибли одинаково, да еще в одном месте!
– Надюшка, – улыбнулся снисходительно, – а ты вообще себе маньяка представляешь? Как он выглядит, как рассуждает?
– Конечно! Я, может, видела его! Тогда с Люськой на даче!
– Хорошо, тогда попробуй подумать, как он, – говорит терпеливо, будто с ребенком. – Новогодняя ночь, все по домам, и вдруг в Олонецком парке одинокая беременная. Накатило, убил. Правильно?
– Ну да.
– А дальше-то что? Твой маньяк каждую ночь ходит туда же и ждет, что ему встретится новая жертва? Хотя все СМИ кричат про убийство, а беременные еще в январе перестали выходить на улицу после наступления темноты? И тем более посещать Олонецкий парк?! Подумай сама: какая вероятность, что очередная беременная окажется там одна? Глухой ночью?!
– Так эта Гюльджан ведь узбечка. Может, она газет не читала. Или вообще по-русски не понимает.
– Все она понимает, два года живет в России.
– То есть ее кто-то заманил в парк? Ты так считаешь?
– Не знаю. Но сдается мне, что во втором случае некто лично с Гюльджан сводил счеты. А под маньяка специально косил. Потому и те же декорации выбрал.
Надя от его логики растерялась, а Дима хладнокровно закончил:
– Может, маньяка, вообще нет.
– Но все пишут!
– Бумага, особенно газетная, что угодно стерпит, – фыркнул презрительно.
– А кто тогда убивает?
– Не знаю пока. Но есть у меня подозрение, что тут не мания, не страсть, а какая-то совсем другая причина. – Взглянул в ее растерянное лицо, добавил: – В общем, гуляй спокойно. Но в Олонецкий парк ночью не ходи – хотя я тебе и раньше не разрешал.
Димина логика настолько шла вразрез с общей тональностью, что Митрофанова даже не нашлась, что ответить. Но сама призадумалась. И с Люськой, конечно, обсудила неожиданную версию.
Та фыркнула:
– Он мыслит как бюргер.
– Почему?!
– Типичная буржуйская логика, – передразнила: – «Приличные беременные женщины ночами не гуляют!» Да что твой благополучный Димочка понимает? Он-то над тобой трясется, обеспечивает, оберегает. А я, да и многие такие, как я, – сами по себе. Никому не нужны. И идти нам некуда. Я, как с матерью поругаюсь, куда угодно готова бежать, хоть в новогоднюю ночь, хоть в парк.
– Но все равно странно! Два раза почти в одно время и в одном месте!
– Ты читала про эту Гюльджан? Одна в чужой стране. Денег нет. Мужика нет. Мозги, как у всех беременных, набекрень. У тебя, что ли, у самой не бывало – проснешься ночью, и такая тоска на сердце?
В подобных случаях Надя обычно прижималась к любимому Димочке, – он, не просыпаясь, ее обнимал, и она успокаивалась.
А Люська горячо продолжала:
– Да в такие минуты на что угодно готова! Хоть в окно, хоть бритвой по венам! Пойти по улице шляться – еще самый безопасный варик. Тем более что жила Гюльджан как раз рядом с парком.
«И тоже ведь логично», – в растерянности подумала Надя.
До чего беременность человека меняет! Прежде всегда имелось четкое собственное мнение – по любому вопросу. А теперь почти с любым, кто говорит горячо-убежденно, согласиться готова.
Страх в Надькиных глазах плескался отчетливо, так что Дима своей «антиманьячной» теорией ее намеренно успокаивал. А то ведь реально в Москве уже случаи: беременные женщины вообще отказываются на улицу выходить.
Для себя однозначного вывода – кто убивал, зачем, один ли человек – Полуянов пока что не сделал.
Но, конечно, съездил к Савельеву.
И тот скрывать не стал: пусть декорации одни, однако картина второго убийства существенно отличается.
О погибшей тоже кое-что рассказал. Дима для себя сразу отметил, что Гюльджан Фургатова незадолго до своей смерти вдруг начала очень прилично зарабатывать.