– О нет. Просто замечательно.
Я улыбаюсь Ванессе, делаю еще глоток, но мысленно даю себе подзатыльник. Разве Эшли стала бы пить мартини? О господи, я сбилась со своей роли. Теперь уже поздно. Я делаю еще один глоток, побольше. Решаю успокоить нервы, снять напряжение.
Ванесса готовит что-то наподобие французского рагу. Сегодня нас явно будут угощать не в парадной гостиной, судя по расставленным на столе тарелкам. В кухне пахнет чесноком и горячим вином. Ванесса хлопочет, переходит от одной кастрюли к другой, добавляет специи, привычно убавляет пламя горелок и тараторит скороговоркой.
– Хитрость приготовления настоящего «coq a vin»[93] в том, что петух должен быть старый. Но вы не поверите, до чего же здесь отвратительный мясной магазин. Выбора никакого, а уж про петухов и говорить не приходится. Пришлось обойтись куриными грудками. И конечно, вино нужно обязательно французское. Божоле… ну, или бургундское. Тушить четыре часа, но если получится – все шесть. На мой взгляд, чем дольше, тем лучше, верно? Ха-ха!
Значит, она умеет готовить. Сюрприз для меня. Я помню, как на этой кухне батрачила Лурдес и готовила еду, к которой не прикасалась мать Бенни. Не Лурдес ли научила Ванессу готовить?
Лахлэн ходит за Ванессой по пятам, заглядывает в кастрюли и расспрашивает о том, как правильно нарезать мясо. Пожалуй, он чересчур усердствует со вниманием к кулинарии. Я сижу за кухонным столом, молча потягиваю мартини и все сильнее раздражаюсь. Насколько мне известно, Лахлэн ни черта не смыслит в приготовлении пищи, но я не устаю поражаться тому, как он ухитряется делать так, что его поверхностные познания в чем бы то ни было производят впечатление глубоких. Я уже слегка опьянела от джина, а от запаха пригоревшего жира у меня сосет под ложечкой.
Наконец я не выдерживаю и прерываю Ванессу, когда она объясняет Лахлэну свой метод подрумянивания мяса:
– Ванесса, прости, а у нас будет возможность большой экскурсии по Стоунхейвену? Мне так хотелось бы осмотреть дом целиком.
Ванесса тыльной стороной ладони отбрасывает прядь волос со лба и смотрит на почти пустой бокал в моей руке.
– Конечно. Я сейчас должна тут все закончить, так что, может быть, после ужина? Похоже, ты допила мартини. Хочешь вина? Я откупорила бутылку «Домен Леруа», нашла ее в винном погребе. Она была немного пыльная. Надеюсь, вино не скисло.
– «Домен Леруа»! Вот это чудо! – восклицает Лахлэн. – Я пробовал это вино, когда гостил в Холькхэм-Холле у графа Лестера. Ты с ним знакома? Нет? О, его винный погреб был просто невероятным. Легендарным!
Лахлэна понесло. Он говорит выпучив глаза. Граф… Господи боже. Он настолько прозрачен, что я просто поражаюсь, как Ванесса ему верит. Но я улыбаюсь и киваю, как будто бы тоже понимаю, что это значит, хотя для себя вино покупаю в ближайшем магазине в том отделе, где стоит выпивка не дороже десяти долларов. Ванесса ставит на стол графин и тарелки и наливает всем по бокалу вина.
Лахлэн театрально раскручивает вино в бокале и делает маленький глоток:
– Ах, Ванесса. Мы не заслуживаем такого роскошного вина.
– Конечно же заслуживаете. – Она явно довольна тем, что производит впечатление на Лахлэна. – Если ужин с друзьями недостаточная причина для хорошего вина, то я не знаю, что еще… В том смысле, что иначе мне пришлось бы выпить всю бутылку одной, а это же обидно, правда?
– Нет возражений, – отвечает ей Майкл и приветственно поднимает бокал: – За новую дружбу!
Ванесса смотрит на него. Выражение лица у нее слезливое. Я гадаю, не обрушатся ли на нас снова ее эмоции. У меня слегка кружится голова. Происходящее начинает мне надоедать, хочется вернуться в домик смотрителя. Сегодня вечером у меня нет сил изображать Эшли. Наверное, в моем бокале было слишком много джина.
Чтобы поднять бокал, мне требуется больше усилий, чем должно было бы.
– И за тебя, Ванесса. Порой Вселенная сводит тебя с такими людьми, с которыми тебе словно было предназначено судьбой познакомиться.
Мои слова звучат вполне в духе Эшли – нарочито сентиментально.
Ванесса улыбается мне, в ее глазах дико пляшут отраженные язычки пламени свечей.
– Если так, за Вселенную. И за невероятные встречи. Как тебе вино, нравится?
Может быть, я просто не знаток, но это вино мне кажется на вкус похожим на бензин. Я бормочу что-то невразумительно восторженное, после чего перевожу внимание на тарелку с едой. Курятина, плавающая в соусе, округлая масса картофельного пюре, розовеющего по краям в тех местах, где оно соприкоснулось с маслянистыми соками, остроконечные ростки спаржи, разваренные, тонущие в анемичном желтоватом айоли[94]. Я съедаю немного пюре. Кружится голова, а желудок немедленно протестует.
На лбу у меня выступает испарина. С какого момента здесь вдруг стало так жарко? Свет от ламп, висящих над столом, кажется мне нестерпимо ярким. Я отставляю свой стул подальше от стола. От этого движения мой кишечник сводит спазмом, и я понимаю, что меня вот-вот стошнит.
– Где тут туалет? – еле слышно бормочу я.
Ванесса не спускает глаз с меня. Наверняка я выгляжу ужасно. Она встает и указывает в сторону коридора. При этом она произносит что-то непонятное, и я на ватных ногах ухожу из кухни. Я едва успеваю добраться до туалета и извергаю в унитаз белесые остатки своего ланча. А что я ела? Ах да, я ела сэндвич с тунцом из ближайшего супермаркета. Булка по краям зачерствела, от сэндвича как-то уж слишком сильно пахло рыбой. Надо было посмотреть срок годности… Стены и потолок совмещенного санузла крутятся вокруг меня. Колени упираются в холодный мрамор, щека лежит на холодном фаянсе, кислота жжет пищевод.
Тихий стук в дверь. Возле меня возникает Лахлэн. Он опускается на корточки рядом со мной, бережно убирает волосы с моего лица:
– Что с тобой?
– Сэндвич с тунцом.
Я отворачиваюсь к унитазу, и меня снова тошнит.
– Господи… Не повезло тебе. Хорошо, что я взял сэндвич с индейкой, да?
Сливной бачок находится высоко и снабжен старомодной цепочкой. Дотянуться до нее я не в силах. Я прижимаюсь щекой к мраморному полу и закрываю глаза.
– Сегодня у меня ничего не получится, – бормочу я. – Давай отложим.
Лахлэн отрывает от рулона квадратик туалетной бумаги и промокает им мой лоб.
– Ничего страшного, – говорит он. – Я сам справлюсь. Ты только камеры мне отдай. Возвращайся в коттедж, а я останусь тут.
– Она подумает, что это странно: я уйду, а ты останешься, не пойдешь со мной, чтобы обо мне позаботиться. Так себе бойфренд. Неправдоподобно.
Лахлэн скатывает туалетную бумагу в тугой шарик и бросает в мусорное ведро:
– На самом деле, Ванесса будет рада провести со мной время один на один. Просто скажи мне сама, чтобы я с тобой не ходил. Ну, прояви заботу – скажи, что не хочешь портить ей вечер. Ты же у нас такая внимательная и участливая, бла-бла-бла.
– Ладно, давай так.
Я приподнимаюсь и встаю на ноги. Меня знобит, голова кружится. Лахлэн ведет меня в кухню. Ванесса ждет нас, сидя за столом, обеспокоенно вытаращив глаза. К бокалу вина она не притронулась. Похоже, так встревожилась за меня, что даже выпить не смогла.
– Эшли нужно отдохнуть, нам придется вернуться в коттедж, чтобы она могла прилечь.
Мы останавливаемся у края стола, и Лахлэн бережно опускает руку, которой он обнимал меня за талию, и незаметно похлопывает меня по спине, словно бы подсказывая: «Ну давай».
А я боюсь рот открыть – как бы не заблевать весь стол.
– Нет-нет, – выдавливаю я. – Ты оставайся. Нельзя же, чтобы пропала вся эта прекрасная еда, приготовленная Ванессой. Было бы обидно.
Ванесса качает головой:
– О нет-нет. Майкл, все в порядке. Ты нужен Эшли.
– Со мной все нормально, – выдыхаю я, хотя со мной все далеко не нормально. – Мне просто надо поспать.
Лахлэн смотрит на меня, драматично выгнув бровь:
– Ну, если ты так настаиваешь… Я задержусь ненадолго. Ты права. Будет жаль, если все это пропадет.
Я уже у входной двери. Мне хочется как можно скорее оказаться на свежем воздухе и совсем не хочется видеть, как Ванесса отреагирует на все это – то ли радостно улыбнется, предвкушая вечер наедине с «Майклом», то ли встревоженно нахмурится, переживая за меня. Сейчас это волнует меня меньше всего на свете. Я ухожу в темноту. Дождь кажется мне прикосновением прохладной руки матери к моему лбу. Я бреду к домику смотрителя, и годы слетают с меня один за другим, и вот я снова дитя в темноте, ищу спасения и зову маму.
Вернувшись в коттедж, я забираюсь в постель, но заснуть не могу. Меня сотрясает озноб, кишечник сводит спазмами всякий раз, как только я подношу к губам стакан с холодной водой, чтобы прогнать жуткий вкус во рту. Я курсирую от кровати до туалета и обратно раз шесть, и вот наконец что-то обрывается внутри меня, и я начинаю плакать. Я обезвожена, опустошена, мне так одиноко. Зачем я вообще приехала сюда? Я нащупываю телефон в складках постельного белья. Он тут же становится липким от пота на моих ладонях. Я набираю номер матери.
– Мама, – произношу я.
– Моя деточка! – Ее голос подобен теплой ванне с лавандовой солью. Он прогоняет всю дрянь из моей головы. – У тебя все хорошо? Какой-то у тебя странный голос.
– Все нормально, – говорю я. И тут же добавляю: – На самом деле нет.
Из-за волнения голос мамы становится более резким:
– Что случилось?
– Я чем-то отравилась.
Пару секунд моя мать молчит, потом тихо кашляет.
– Ох, моя милая. Дело в этом? Это не так уж страшно. Выпей немного имбирного эля.
– Тут его нет, – говорю я и позволяю себе погрузиться в детскую обиженность – как все несправедливо! Я соображаю, что моя мама не знает, где это – «тут», но она только утешающе воркует и лишних вопросов не задает. – Я поправлюсь. Просто мне захотелось услышать твой голос.
Я слышу тихое звяканье. Это льдинки качаются в стакане. – Я рада, что ты позвонила. Я скучаю по тебе.