Главное блюдо – лосось с лаймом – только что поставлено на стол, как вдруг трапеза прерывается звонком мобильного телефона. Темноволосая женщина сует руку в карман джинсов, вынимает смартфон и смотрит на экран, сдвинув брови. Застольная беседа на время прерывается. Женщина отвечает на звонок. Одними губами она произносит «мама». Брюнет и блондинка понимающе кивают. Она встает из-за стола, беспомощно пожимает плечами и выходит из комнаты, начав разговор со своей собеседницей.
Блондинка и брюнет, оставшиеся за столом, смущенно улыбаются друг другу. Блондинка смотрит на безупречно сервированное блюдо – стоит ли подождать? – а мужчина набрасывается на лосося с такой страстью, будто смертельно проголодался. Чуть погодя и блондинка расслабляется и берет вилку. Лосось в лаймовом соусе на тарелке брюнетки остывает.
Она тем временем быстро шагает по особняку, через холодные, темные комнаты, которые кажутся все темнее и холоднее по мере того, как женщина удаляется от тепла, света и звуков в столовой. Она громко говорит по телефону, но, удалившись на безопасное расстояние, она вдруг перестает разыгрывать спектакль. Звонок был фальшивым, конечно. Для этого существуют особые приложения.
Женщина оказывается в парадной гостиной особняка, где на нее с портретов неодобрительно смотрят умершие плутократы. Затем она срезает путь и проходит через малую гостиную в кабинет. Кабинет находится в основании круглой башни, находящейся в самом центре особняка, поэтому в плане это помещение круглое, и по всему периметру здесь разместились деревянные книжные шкафы, украшенные резьбой. В нишах рядом с каждым из шкафов разместились какие-нибудь предметы – большая ваза цвета морской волны, фарфоровая корова, лампа с шарообразным плафоном, затейливые будуарные часы. Письменный стол, крышка которого из красного дерева блеском напоминает поверхность озера, пуст, за исключением старомодного чернильного прибора и старой фотографии в серебряной рамке, на которой запечатлена мать с двумя маленькими детьми.
Женщина подходит к столу и медленно поворачивается на месте по кругу, изучая взглядом кабинет. Она пристально смотрит на картину на стене напротив письменного стола. Это пейзаж маслом, изображающий сцену охоты в Британии: стая собак гонится за лисой по вересковой пустоши. Женщина подходит ближе к картине и рассматривает ее более внимательно. Картина чуть заметно отстает от стены. В одном месте на раме потемнела позолота. Женщина достает из кармана пару латексных перчаток, надевает их и берется за раму в этом самом месте. Она осторожно тянет картину на себя, и та уходит в сторону. За ней обнаруживается дверь сейфа.
Женщина замирает и внимательно прислушивается, но в доме тихо, лишь время от времени издалека доносятся приглушенные взрывы смеха. Они, словно иглы, пронзают тишину. Женщина изучает взглядом дверцу сейфа. Она размером с экран телевизора, не больше картины, маскирующей ее, и более или менее современная – с электронной клавиатурой. При всем том сейфу явно пара десятков лет.
Затянутыми в перчатки руками женщина осторожно набирает комбинацию цифр – дату рождения, недавно позаимствованную из размещенных в Интернете свидетельств о рождении: 062889. Она ждет щелчка и открытия замка. Но ничего не происходит. Женщина пробует другие варианты – 061989, 280689, 198906, но по-прежнему ничего получается. Она прижимается ухом к металлической дверце сейфа, словно взломщица сейфов из старомодного кинофильма, но даже если бы она знала, к какому звуку нужно прислушиваться, ответом ей безмолвие. Ее пальцы работают с нарастающим отчаянием. Женщина достаточно много прочла о сейфах и знает, что у нее всего пять попыток набора секретного кода – после этого сейф автоматически заблокирует клавиатуру.
Она сосредоточивается и делает еще одну попытку: 892806.
Сейф издает жалобный электронный писк. Сувалды с металлическим лязгом отъезжают внутрь дверцы. Женщина открывает дверцу и смотрит в темное нутро сейфа.
Там пусто. Сейф пуст.
Я вглядываюсь внутрь него, не веря собственным глазам. Вижу свое фальшивое кольцо в стиле арт-деко – Ванесса положила его в маленькую серебряную пиалу. При тусклом свете кольцо выглядит тоскливым мыльным пузырем, забытым в мыльнице. А позади кольца ничего нет. Ни перевязанных ленточками или стянутых резинками пачек наличных, ни бархатных шкатулок с драгоценностями, ни монет из драгоценных металлов.
Мне плохо. Все зря.
Но нет, это не так. Сейф не совсем пуст. У самой дальней стенки небольшая стопка бумаг и несколько прозрачных папок. Я осторожно беру первую папку, открываю и заглядываю внутрь. Но это всего-навсего документы. Многие из них пожелтели от времени. Я быстро перебираю их – деловые бумаги, свидетельства о купле и продаже недвижимости, государственные облигации, свидетельства о рождении, разные правовые документы… У меня нет времени их просматривать, да и неинтересно. Возможно, в этих бумагах есть важные сведения об истории Стоунхейвена и его обитателях, но для меня все это ценности не имеет.
Я кладу папки на место и осторожно перебираю бумаги, лежащие ближе ко мне. И здесь ничего стоящего. Просто старые письма.
И все же я их быстро перебираю – просто на всякий случай, – и одно из писем привлекает мое внимание. Оно написано шариковой ручкой на листке бумаги для скоросшивателя – в линейку, с тремя дырочками. Такой бумагой пользуются школьники по всей Америке. Почерк женский, аккуратный.
Внутри меня что-то замирает. Мне знакома эта бумага. Мне знаком этот почерк.
Я вытаскиваю письмо из стопки бумаг и начинаю читать. У меня такое чувство, будто бы вокруг моей груди обвилась змея и начинает меня душить.
15 октября 2006
Уильям!
Я понимаю, ты решил, что все кончено, когда я уехала из города, но знаешь что? Я передумала. Я поняла, что мое молчание стоило тебе слишком дешево. Я стою больше, чем ты дал мне в прошлом июне.
Как тебе известно, у меня есть доказательства нашей связи – фотографии, чеки, письма, записи разговоров по телефону. Теперь я предлагаю тебе купить у меня все это за пятьсот тысяч долларов. Прилагаю некоторые фотографии, которые у меня имеются, чтобы ты знал, что это не пустые слова. Если ты предпочтешь не платить мне пятьсот тысяч долларов, я пошлю эти фотографии твоей жене. А потом пошлю их копии инвесторам из твоего совета директоров. А потом еще в газеты и на сайты, любящие светские сплетни.
У тебя есть время до первого ноября перевести деньги на мой счет в Банке Америки.
Ты это должен мне и Нине.
Искренне твоя,
Змея, обвившая мою грудь, сжимает ее с такой силой, что у меня перехватывает дыхание и комната начинает вертеться вокруг меня.
Звенит в висках… но нет, это звон будуарных часов. Почти восемь минут прошло с того момента, как я ушла из столовой. Я быстро убираю письмо в сейф, засовываю его в стопку бумаг, закрываю дверцу и запираю ее дрожащими руками. Ничего не видя перед собой, я возвращаюсь обратно через темные комнаты, иду на звук голосов и пытаюсь в уме сложить кусочки головоломки своей жизни, но у меня ничего не получается. Все потеряло смысл. А может быть, наоборот, вдруг обрело.
Моя мать. Я представляю ее в те годы – секс-бомбу в голубом платье с блестками. Потом вижу ее в дряхлеющих мясистых руках Уильяма Либлинга. И содрогаюсь.
Мне нужно поговорить с ней. Мне нужно ее увидеть.
Через некоторое время я на ватных ногах вхожу в столовую и часто моргаю от яркого света и жара, исходящего от камина. Две пары глаз смотрят на меня. Я изображаю (хотелось бы верить) спокойную, дружелюбную улыбку. Но Лахлэн чувствует: что-то не так. Глядя на меня, он крепко сжимает губы. Он явно сильно встревожен, хотя и старается этого не показывать.
А Ванесса словно бы ничего не замечает.
– Ну, вот и ты! Майкл рассказывает мне о своем романе. Просто до смерти хочется поскорее прочесть его! Можно хотя бы одним глазком взглянуть?
Она улыбается Лахлэну, на ее щеках появляются ямочки.
Лахлэн не отвечает ей сразу, поэтому она поспешно переключает внимание на меня и сдвигает брови:
– Эшли, постой… Все в порядке?
Запах лососины наполняет мои ноздри, я вот-вот задохнусь. Пламя свеч на столе качается, они шипят из-за сквозняка, который я принесла с собой. Я изучаю взглядом Ванессу. Интересно, знает ли она о письме? Я чувствую себя ранимой и уязвимой. Ванесса смотрит на меня широко открытыми глазами. Сейчас она похожа на ухоженную, лоснящуюся домашнюю зверушку. Но тут я вспоминаю: ведь я – Эшли. Даже если Ванесса наткнулась на это письмо в бумагах отца, у нее нет никаких причин связывать подпись «Лили» с женщиной, которая сейчас стоит перед ней.
Я кутаюсь в теплую защитную оболочку Эшли и храбро импровизирую:
– Дело в моей маме. Ее положили в больницу. Мне нужно ехать домой.
Лахлэн вне себя от злости. Он ходит из угла в угол по гостиной. На его шее вздулись вены, он нервно ерошит кудрявые волосы пятернями.
– Господи, Нина, что это значит – там пусто? Куда же все подевалось?
– Не знаю, – отвечаю я. – Спрятано где-то еще, скорее всего. В другом сейфе. В банковской ячейке. Положено на счет в банке.
– Черт побери! А ты была так уверена!
– Прости, но ведь двенадцать лет прошло. Все меняется. Мы с тобой понимали, что риск серьезный, что дело с дальним прицелом.
– Ничего ты не говорила про дальний прицел. Ты говорила, что дело верное. Наша большая игра.
Мне хочется швырнуть в него стул.
– По крайней мере, код до сих пор работает, поэтому мне удалось заглянуть в сейф и все увидеть.
Лахлэн плюхается на диван с самым мрачным видом:
– И что с того?
– Ну… Я бы не сказала, что в этом доме нет ничего ценного. Некоторые вещи здесь стоят несколько сотен тысяч долларов. К примеру, старинные напольные часы. Я вернусь в дом, проведу инвентаризацию и составлю список вещей, достойных внимания. Мы не уйдем с пустыми руками.