– Хорошо, давай попробуем иначе. – Я начинаю терять терпение. – У тебя была связь с Уильямом Либлингом, когда мы жили в Тахо, да?
Мать быстро искоса смотрит на меня и отвечает еле слышным шепотом:
– Да.
– Вы познакомились… дай-ка я угадаю… в школе, верно? На вечере перед началом учебного года?
В глазах матери мелькает удивление. Я понимаю свою ошибку. Школьные дела были прерогативой Джудит, а не Уильяма.
Я делаю еще одну попытку:
– Нет, вы познакомились в казино. В зале, где играют по-крупному? Он явился поиграть, а ты подавала ему спиртное.
Мать слишком быстро моргает. Я понимаю, что попала в точку.
– Нина, пожалуйста… Не надо. Забудем об этом, не так уж это важно.
– Но это очень важно. – Я смотрю на нее и размышляю. – Какой у тебя был план?
Мать медленно качает головой, смотрит на меня. Она явно гадает, сколько правды может выложить мне, а сколько пока что может утаить.
– Кража документов? Кредитных карточек?
Мать снова качает головой.
– Что же тогда? Как вы с ним договорились?
– Не было никакого договора, – сердито фыркает мать. – Просто он мне понравился.
Она так плотно наматывает поясок халата на руку, что у нее белеют костяшки пальцев.
– Черт! – вырывается у меня. – Но я же его видела, мама. Он был засранец. Не мог он тебе понравиться.
Мать лукаво улыбается мне:
– Ну что ж, зато мне очень даже нравилось, как он оплачивал наши счета.
И тут я вспоминаю, как той весной вдруг прекратились наши проблемы с деньгами. А я приписывала это хорошим чаевым матери в казино «Фон дю Лак». Но все же я не до конца верю ей. Выудить у воротилы бизнеса какие-то несколько сотен долларов на оплату горящих счетов? Ну нет, мать конечно же замахнулась бы на что-то покруче этого.
– А что еще?
Мать явно в растерянности.
– Ну ладно. Ты ведь его шантажировала, так?
В глазах матери вспыхивают злорадные огоньки. Я вижу, что ей ужасно хочется все рассказать мне, что она почему-то очень гордится собой. Ее губы кривятся в усмешке.
– Сказала, что беременна. Грозила сохранить ребенка. Припугнула его слегка, чтобы он мне денег дал на аборт. Тогда я бы уехала.
Мне хочется плакать. Какая пошлость, какая гадость.
– Но как? Разве тебе не понадобился фальшивый результат УЗИ и теста на беременность?
– Была одна девушка, со мной в казино работала. У нее плохи были дела, она залетела, и ей срочно потребовалась наличность. Она дала мне свою мочу, чтобы я пописала на тестер и показала Уильяму в случае чего. Кроме того, она собиралась сходить в клинику под моим именем и получить результаты УЗИ. Я собиралась дать ей пять тысяч долларов, когда все будет сделано.
Я обращаю особое внимание на слово «собиралась».
– Но ничего этого делать не пришлось, верно?
– Кое-что… изменилось. Неожиданно. – Мать вздыхает.
Я мысленно перебираю события того года. Вспоминаю шелковый шарф, который стала носить мать на шее, а еще ночи, когда она являлась домой на рассвете из-за «поздних смен» в казино, а еще то, что у нее слегка изменился привычный цвет волос. И тут мне приходит в голову ужасная мысль. – Ты тогда знала о том, что было между мной и Бенни?
Мать качает головой:
– Это началось до того, как я про вас узнала. Да и не знала я ничего наверняка, детка. Ты ведь мне ничего не рассказывала, ты была такой… скрытной. Настоящий подросток со своими секретами. В тот день, когда я познакомилась с Бенни в кафе, мне показалось… ну, вы так смотрели друг на друга, но наверняка я не знала. Не знала до тех пор, пока… – Она умолкает.
– Пока Либлинги тебе не позвонили? Пока нас не вышвырнули из города?
– Нет. – Мать какое-то время молчит. – В Стоунхейвене…
Ее глаза снова становятся темными и далекими. В Стоунхейвене? И тут все доходит до меня с убийственной ясностью. В тот день, когда отец Бенни застал нас с ним в постели… что он вообще делал в Тахо? Может быть, нас выдала Лурдес? Она ли подсказала ему, где нас искать? Или он направлялся в домик смотрителя на собственное тайное свидание?
– В тот день ты была с Уильямом Либлингом в Стоунхейвене, да? Когда он застукал нас с Бенни в домике смотрителя.
Ты была там.
Мать часто моргает. Ее глаза наполняются слезами.
– О боже, мама.
Мне плохо. Я представляю, как моя мать прячется в кустах около домика смотрителя и слушает, как Уильям Либлинг меня оскорбляет. Я помню, каково это было – стоять голышом перед незнакомым сильным мужчиной, который злобно выпалил, глядя на меня: «Ты – никто!» Теперь я просто в гневе на мать за то, что она не вбежала в домик и не защитила меня. Я вскакиваю с дивана и начинаю ходить из стороны в сторону перед журнальным столиком.
– Почему ты его не остановила?
Мать отвечает так тихо, что я едва различаю слова:
– Мне было стыдно. Мне не хотелось, чтобы ты знала, что у нас с ним что-то было.
Я резко останавливаюсь и замираю:
– А как ты вообще там оказалась?
Мать снова молчит.
– О, ради бога, мама. Я двадцать раз спрашивать не буду. Просто скажи.
Мать смотрит на туго обернутый вокруг пальцев поясок халата, сжимает его еще сильнее и тут же отпускает. Когда снова начинает говорить, ее голос звучит медленно и с натугой. Она словно бы взвешивает каждое слово, отмеряет чайной ложечкой.
– Его жена уехала из города, – произносит она, вспоминая давние события. – Он привел меня туда, к тому домику. Я первый раз оказалась в Стоунхейвене, но в большой дом он меня не повел. В тот день я как раз собиралась сказать ему, что беременна. Тест у меня был с собой… и контейнер с мочой моей знакомой – на тот случай, если бы он не поверил. Но он открыл дверь коттеджа, и мы тут же услышали, как вы… – Голос матери слегка дрожит. – Я выбежала, а он тоже хотел, но задержался. Ну, я спряталась и стала ждать. – Она встречается со мной умоляющим взглядом. – А потом он вернулся и был просто в бешенстве. Так злился, так злился!
– На меня?
У моей матери поднимается и опускается кадык.
– На нас. Он решил, что вы с Бенни… что мы с тобой сговорились. Что мы вдвоем нацелились на его семейку. Он просто был вне себя от этой паранойи. После этого у меня всякие мысли отпали заговорить с ним о моей мнимой беременности.
В ее голосе вдруг появляется что-то вроде обиды обвинения, и я в ужасе понимаю, что она может вправду винить меня за то, что я помешала ее шантажу.
– В общем, вот как все вышло. Все было кончено. Он меня бросил.
– И заставил нас уехать.
Долгая пауза.
– Да? Так, мама? Вот почему мы так срочно снялись с места? Он решил убрать нас из Тахо, потому что хотел разлучить нас с Бенни?
Я задаю этот вопрос, но уже понимаю, что это не так и никогда не было так. Я помню, как в тот день мать все время отмалчивалась, как не хотела толком ответить мне, что же такое сделали Либлинги, чтобы прогнать нас из города. Она не меня защищала, а себя.
Мать приподнимает голову и смотрит на меня. Ее глаза полны слез.
– Нам были нужны деньги, Нина… наши счета. Без него я не смогла бы… Это было слишком трудно.
Я тяжело опускаюсь на диван, пружины стонут под моим весом. Из подушки вылетает легкое облачко пыли. Ну конечно. Письмо. «Мое молчание обошлось тебе слишком дешево. Я стою больше, чем ты мне заплатил в прошлом июне».
– Мы уехали из Тахо, потому что ты шантажировала его? Господи, теперь все понятно. Ничего удивительного, что Бенни со мной потом разговаривать не пожелал.
– Нина. – Моя мать жмется к углу дивана. – Мне очень жаль насчет Бенни. Но ведь то, что у тебя с ним было, это же… это не могло длиться долго.
– Ну и как же вы сторговались, мама? – кричу я, глядя на мать, и понимаю, что почти наверняка меня слышит Лайза в своем доме по соседству, но не могу сдержать охвативший меня гнев. – Что ты от него потребовала?
Из глаз моей матери текут слезы по впалым щекам.
– Я сказала, что расскажу его жене о нашем романе. У меня имелись компрометирующие фотографии на всякий случай. Они были сделаны, когда мы… – Она умолкает. – В общем, я пообещала уехать из города, если он расплатится со мной. И что ты оставишь его сына в покое.
Я вспоминаю тот день, когда я пришла домой, а возле дома стояла машина, загруженная нашими вещами. Вспоминаю, что она мне тогда сказала: «Все получилось не так, как я надеялась». Ложь. И я впервые понимаю, что из города нас выгнала не мстительная семейка, решившая, что мы им не подходим, что мы ужасны. Нет, мы спасались бегством, мчались сломя голову, потому что моя мать не смогла сдержаться. Это она обрекла нас на ссылку, а не они.
И я понимаю, что они были правы. Мы оказались куда хуже их.
– Сколько, мама? – спрашиваю я. – Сколько он тебе дал?
Она отвечает еле слышно:
– Пятьдесят тысяч.
Пятьдесят тысяч. Какая жалкая сумма за продажу будущего дочери. Я гадаю, как бы сложилась моя жизнь, останься я в Тахо-Сити, в теплых объятиях школы «Озерная академия», вооруженной прогрессивными идеалами, если бы в том году я не уехала, считая себя неудачницей, отверженной, ничтожеством.
– Господи, мама. – Я долго сижу на диване, обхватив голову руками. – А потом ты отправила письмо. Несколько месяцев спустя, когда мы жили в Лас-Вегасе. Ты шантажировала его и требовала еще денег. На этот раз ты запросила намного больше – полмиллиона.
Моя мать вздрагивает, она напугана.
– Откуда ты знаешь об этом?
– Я видела письмо, которое ты ему написала. Оно до сих пор лежит в сейфе в Стоунхейвене.
– Ты его видела? В Стоунхейвене?
Она едва шевелит губами, слова словно бы застревают у нее в глотке. Я осознаю, что пока не успела объяснить матери, как и почему я оказалась в Стоунхейвене.
– Погоди… Нина…
– Потом объясню. Мама… ты его еще шантажировала потом?
Мать медленно поворачивает голову ко мне. Ее взгляд туманен и далек, словно она смотрит на меня со дна аквариума.