ильяма. Я так унижена. Какой смысл был во всем этом? Приехать сюда и делать вид, что что-то можно исправить, а на самом деле все разбито? Уничтожено, хуже просто быть не может. Если эти фотографии окажутся в газетах, это убьет меня. Я стану посмешищем для всего Западного побережья, для всей страны. Мне нужно прекратить все это, пока Лили Росс не сделала этого мне. Бог свидетель, от меня все равно здесь никакого толка, и даже Ванессе и Бенни будет лучше без меня».
А потом… ничего.
У меня перехватило дыхание. Я закрыла дневник матери и отшвырнула в сторону. У меня дрожали руки. Лили Росс. Значит, любовницей отца была не жена какого-то магната из Сан-Франциско, а официантка, разносящая коктейли в казино. Аферистка! Мать возлюбленной Бенни? О боже, еще и шантажистка! Неудивительно, что моя мать пришла в такое отчаяние. Общественное мнение – этого моя мать просто не смогла бы вынести. Чтобы весь мир узнал, каким провалом оказалось ее замужество и какая дешевка увела у нее мужа. Да, у маман были проблемы с психикой, она была нестабильна, но это… это конечно же стало последней каплей. Можно сказать, Лили Росс сбросила мою мать за борт «Джудиберд».
Я задумалась о словах отца: «Мы Либлинги. Никто не должен видеть, что происходит у нас в подвале, и никто этого никогда не увидит. Вокруг нас волки, которые только и ждут, чтобы напасть на нас при первых признаках нашей слабости». По всей видимости, к тому времени, когда отец сказал мне эти слова, он уже встречался с такими «волками», и звали их Лили и Нина Росс. Я попыталась вспомнить лица матери и дочери, с которыми познакомилась в кафе, куда мы зашли с Бенни попить кофе, но они уже успели стереться из памяти. Девушка запомнилась мне бесформенным темным пятном, а мать – чем-то наподобие дешевого пирожного с кремом. Они? Вот эти? Как только мой отец и брат могли увлечься ими? Как эти ничтожества сумели так быстро и успешно уничтожить всю мою семью?
Я встала и подняла с пола дневник матери и открыла его на последней странице. Прочла последнюю запись и перечитала вновь. Двенадцать лет сплошных вопросов – и вот наконец я получила ответы. У меня появилась пара козлов отпущения, которых я могла винить во всех бедах своей семьи. Это они стали той силой, из-за которой мой мир пошатнулся и сбился со своей оси. (Самоубийство матери, шизофрения брата – я ни капли не была в этом виновата. Виноваты были они!)
Лили и Нина Росс. Нечто жестокое пробудилось во мне при виде их имен, написанных каллиграфическим почерком моей матери. Это было просто невыносимо. Я схватила ручку и принялась яростно зачеркивать эти имена, но все равно их присутствие в дневнике маман казалось мне кощунством. Тогда я вырвала страницу с последней записью из ежедневника, скомкала ее, скатала в шарик, а потом вытащила из шкафа туфлю на высоком каблуке и начала колотить каблуком по бумаге. Я делала это до тех пор, пока бумага не рассыпалась на клочки, а каблук моей туфли не расщепился. Тогда я собрала обрывки бумаги, отнесла в библиотеку и швырнула в камин.
Гнев овладел мной, и мне не хотелось с ним расставаться. До конца дня я ходила по Стоунхейвену, охваченная жаркой, разрушительной яростью. Я швыряла на пол книги, разбивала в раковине винные бокалы. И каждый разбитый предмет создавал у меня такое чувство, будто я отвешиваю пощечины двум женщинам, чьи лица мне действительно хотелось разбить в кровь. Я обходила комнаты по кругу, и мне казалось, что если я сделаю достаточно кругов, то у меня получится каким-то образом перемотать обратно нашу жизнь на двенадцать лет назад.
А потом я выдохлась. Потому что конечно же есть хорошие эмоции и плохие, и злоба относится к последним. Это я хорошо знала. Не об этом ли говорила какая-то цитата на домашней страничке Эшли? Я включила ноутбук, нашла ее сайт и… Ну точно, вот и цитата: «Будда говорит: „Ты не будешь наказан за свой гнев. Ты будешь наказан своим гневом“». Мне стало плохо и стыдно в этот момент, как будто Эшли могла увидеть меня и понять, как безобразно я себя вела.
Я снова забралась в кровать под бархатное покрывало и, чтобы наказать себя хорошенько, принялась читать мотивационные цитаты, но это мне мало помогало. Тогда я приняла таблетку амбьена и проспала до утра.
Проснувшись на следующее утро, я чувствовала себя почти спокойно, если только не думала о «Джудиберд», стоящей в лодочном сарае на берегу озера.
А Майкл и Эшли так и не приходили.
Наступил пятый вечер со дня их приезда. Я стояла у окна спальни и смотрела в окно. BMW моих гостей медленно поехал по подъездной дороге к воротам. За рулем сидела Эшли. Она опустила окошко, ветер трепал ее волосы. «Интересно, – подумала я, – куда она поехала?» Чуть погодя послышался стук в дверь. Майкл? Я похлопала себя по щекам, чтобы прогнать бледность, связала немытые волосы в конский хвост и поспешила к входной двери.
Он стоял на заднем крыльце, покачиваясь на каблуках и сунув руки в карманы. Послеполуденный ветер дул с озера, раздувал его кудряшки, и они образовывали гало вокруг его головы.
– Решил узнать, вы тут живы? – проговорил Майкл. Его гипнотические голубые глаза изучили мое лицо, он озабоченно сдвинул брови: – Так у вас все хорошо?
Да! Теперь у меня все стало хорошо. Для меня его вопросы означали, что он думал обо мне. От меня не ускользнуло и то, что он дождался момента, когда Эшли уехала, а уж потом пришел ко мне.
– Просто немного простудилась, – ответила я. – Теперь мне лучше.
– А мы уж было подумали, что вы нас избегаете. Эшли особенно переживает – не обидела ли она вас чем-то?
– О нет, нет, вовсе нет. – Чувство облегчения охватило меня, сердце забилось спокойнее. Сколько времени я истратила на самобичевание понапрасну! И почему я всегда так поступаю с собой?! – Она расстроена? Эшли?
– Да нет. Просто она думала, что вы хотите с ней позаниматься йогой, и немного удивилась, что вы не выходите и не присоединяетесь к ней.
– Скажите ей, что завтра я обязательно приступлю к занятиям.
Взгляд Майкла скользнул за мое плечо, в глубь кухни. Нервная улыбка тронула его губы.
– Так вы пригласите меня зайти? Эшли уехала в город, а мне отчаянно хочется отдохнуть от работы.
– О? Да! Хотите зайти? Я могу приготовить чай.
Я повела Майкла к кухонному столу.
Он растерялся, уставившись на тарелку с остывшей яичницей, которая простояла на столе не меньше трех дней.
– А покажите мне какую-нибудь другую комнату. Дом у вас такой большой. Очень любопытно увидеть его целиком.
Майкл обвел взглядом полдюжины дверей, уводивших из кухни в другие помещения, и кивком указал на самую дальнюю – думаю, наугад.
Я проводила его к этой двери, он ее открыл, удивленно кашлянул и рассмеялся:
– Что это такое?
– Игровая комната.
Я переступила порог следом за ним и включила свет. Эта комната была одной из тех, которыми я никогда не пользовалась, потому что какой смысл в игровой комнате, если не с кем играть? Мало что в мире так тоскливо, чем игра в одиночку. Я обвела взглядом комнату. Бильярдный стол, серебряные шахматы в углу, собиравшие пыль. Я подумала: не предложить ли Майклу партию в бильярд? Но Майкл уже направился к противоположной стене, где над камином висели пара пистолетов с рукоятками, украшенными золотом и перламутром.
Он стал внимательно их разглядывать:
– Они заряжены?
– Нет! Патроны заперты в одном из шкафов. Кажется, эти пистолеты когда-то принадлежали Тедди Рузвельту. Или, может быть, Франклину Делано Рузвельту.
– Но они исправны?
– О да. Помню, однажды мой дядя пристрелил белку из одного из них…
Это был тот самый дядя, который потом устроил заговор в совете директоров против моего отца. Наверное, мы могли это предугадать.
– Мой брат чуть с ума не сошел тогда. Он был веганом. – Я тут же поправила себя: – Он и сейчас веган.
Майкл оторвал взгляд от пистолетов и посмотрел на меня:
– Не знал, что у вас есть брат. Вы с ним дружны?
– Да, но вижу я его редко. Он живет в клинике. Шизофрения.
– А… вот как. – Майкл кивнул с таким видом, словно записал эти сведения на будущее. – Наверное, это тяжело.
– Да, очень.
Порыв ветра ударил по окнам, стекла зазвенели в рамах.
– «Вей, зимний ветер, вей. Ты зол, но люди злей»[97], – процитировал Майкл и улыбнулся мне. – Знаете, это напоминает мне мою родину, Ирландию. Наш фамильный замок стоял у моря, и ветер бил по скалам с такой силой, что если ты стоял на стене, то тебя могло запросто сдуть шквалом и бросить вниз, на каменистый берег.
– А где теперь живут ваши родственники?
– По всему миру. Родители погибли в автокатастрофе, когда я был маленький. А мы с братьями и сестрами разбрелись по свету. Были у нас дрязги из-за наследства. – Майкл подошел к шахматной доске, взял пешку и словно бы взвесил в руке. – Вот почему я покинул Ирландию, понимаете? Не по душе мне были все эти свары из-за денег. Я решил, что буду сам зарабатывать себе на жизнь где-нибудь в таком месте, где моя фамилия никому особо не известна. Вы понимаете, о чем я?
Я облокотилась о край бильярдного стола. У меня слегка закружилась голова.
– Понимаю.
– Да? Впрочем, еще бы. – Майкл искоса глянул на меня. – Мы с вами очень похожи, верно?
Похожи? Я покрутила эту мысль в голове и почувствовала, что она мне нравится. (Не нужно ничего объяснять! Чтобы тебя понимали! Разве не этого хочет каждый человек?)
– А где был ваш фамильный замок? В детстве мы с родителями путешествовали по Ирландии. Наверное, не меньше сотни замков осмотрели. Может быть, я его видела?
– Вряд ли.
Майкл резко поставил пешку на доску и пошел к стене по другую сторону от камина, где висели мечи и шпаги. Их было не меньше тридцати, эту коллекцию собрал один из моих предков, помешанный на оружии. Майкл снял одну из шпаг со стены, тяжелую, серебряную, с рукояткой, украшенной резьбой, и взвесил ее в рук. Затем он нацелил шпагу на меня и сделал выпад.