– En garde[98]! – выкрикнул он.
Лезвие шпаги рассекло воздух, и ее кончик замер у самой моей груди. Я взвизгнула и отшатнулась. У меня чуть сердце не разорвалось от испуга. Майкл вытаращил глаза, его рука, сжимавшая шпагу, дрогнула и опустилась.
– О черт… Вовсе не хотел тебя напугать… Прости. Можно на «ты»?
Я кивнула.
– Я когда-то занимался фехтованием. Извини, я виноват. – Он вернул шпагу на место, взял меня за руку выше запястья и крепко сжал. Я почувствовала, что его большой палец ищет точку, где можно нащупать пульс. – А вы… ты такая хрупкая, да? Нервная, чувствительная. Все эмоции на лице.
– Извини… – вырвалось у меня хриплым шепотом. Но с какой стати я решила извиниться?
Я очень остро ощущала прикосновение подушечки большого пальца Майкла, скользившей вверх и вниз по нежной коже моего запястья.
– Не за что просить прощения, – произнес он еле слышно, встретился со мной взглядом и стал смотреть на меня неотрывно. – Мне это нравится. Здесь столько всего происходит… А Эшли… она не…
Он не договорил фразу до конца. Уставился себе под ноги, на ковер, и замер. Пространство между нами странным образом наэлектризовалось. Я ощущала тепло его тела под фланелевой рубашкой, чувствовала пряный запах его пота. И вдруг мне пришла в голову мысль о том, насколько неподходящая пара Майкл с Эшли. Тренер по йоге и ученый-лингвист? Американка из среднего класса и ирландец-аристократ? Женщина, чьи интересы находятся исключительно в области человеческого тела, и мужчина, сосредоточенный на работе разума? Как это могло вообще случиться?
«Может быть, их связь замешана на сексе?» – гадаю я, вспоминая, как страстно они целовались в машине в день приезда сюда, и при этой мысли моя кожа становится горячей. Но теперь большой палец Майкла прикасается к моей руке, а еще я помню, как я плакала, а Эшли обнимала меня, и порывы ветра с новой силой налетают на окна, и стекла грохочут в рамах. Все это вдруг стало слишком близким и смутило меня. У меня пересохло во рту, я ощутила привкус предательства.
За деревьями замелькал блеск металла. По подъездной дороге ехала машина. BMW. Я отскочила назад, выдернула руку из пальцев Майкла:
– Эшли вернулась! Вам… тебе надо будет помочь ей донести до дома покупки, верно?
Я бросилась к двери.
Майкл растерялся, но последовал за мной – правда, неторопливо. Он обошел по периметру всю игровую комнату. Задержался около кубков, полученных за победы в гольфе и парусном спорте, брал с полок фотографии в рамках, рассматривал и ставил на место. У меня все еще бешено колотилось сердце. А Майкл, если и ощущал вину, если осознавал, что у нас с ним только что был особый момент, абсолютно этого не показывал.
На пороге двери, выходившей на заднее крыльцо, он остановился и устремил взгляд в сторону лужайки и озера, ставшего темно-серым и холодным.
– Ну вот, – проговорил он. – Теперь мы знакомы поближе, верно?
Его губы тронула лукавая усмешка, но в следующее мгновение, спускаясь по ступеням, он обернулся, прижал два пальца к глазам и указал на меня.
– Я тебя вижу, – тихо сказал он.
Неужели? Это показалось мне опасным, но боже мой, это было так хорошо…
В ту ночь я почти не спала. Волнение и недоверие не давали заснуть. А когда наконец сон сломил меня, мне приснилось гусиное перо, которое ветер кружил над озером, и оно никак не могло приземлиться. Я проснулась и долго лежала в темноте, испытывая ненависть к себе. Я не хотела быть такой женщиной. У него была подруга, подруга, которой я восхищалась. И тем не менее, когда он был рядом, меня неудержимо влекло к нему – и как я могла не обращать на это внимание?
Может быть, главная сила человека – наша слабость. Вот так думала я. Потребность любить и быть любимыми.
К рассвету я приняла решение встретиться с Эшли, чтобы вернуть хоть какое-то равновесие этому странному уравнению. К семи утра я облачилась в спортивный костюм для занятий йогой и, заняв наблюдательную позицию у окна, стала ждать. Но ночью похолодало, и лужайка покрылась корочкой инея. Эшли не пришла.
Все утро я ходила по дому из угла в угол и пыталась придумать повод явиться к коттеджу и постучать в дверь.
Я пришла туда сразу после ланча, с рюкзаком на плече, превратившаяся в комок нервов. Но как только Эшли открыла дверь, ее лицо озарилось радостной улыбкой. Она словно бы очень ждала меня всю неделю. (А может быть, и ждала, но только не так, как мне показалось в то мгновение.) Она раскинула руки, притянула меня к себе и обняла.
– О, вот кто к нам пришел! Я соскучилась! – мурлыкнула Эшли.
Тепло ее щеки, прижавшейся к моей щеке, притупило воспоминания о том, как к моему запястью прикасался большой палец Майкла. При этом от меня не укрылся его пристальный взгляд. Он сидит на диване в комнате, прямо напротив входной двери, и смотрит на меня в упор. Я зажмурилась и позволила себе погрузиться в оберегающее тело объятий Эшли.
«Сегодня я объяснюсь с Эшли, – сказала я себе. – Сегодня я докажу себе, что я ей друг, а не враг». Такой я понравилась бы себе гораздо больше, чем такой, какой мне хотелось стать.
Если бы я только знала правду, я бы не мучилась угрызениями совести.
Но правды я не знала, поэтому сняла с плеча рюкзак и подняла повыше.
– Как насчет прогулки? – спросила я.
Затем, когда я повела машину к югу вдоль берега озера, я сосредоточила свое внимание на Эшли – на Эшли, которая во все глаза смотрела на прибрежные особняки, пока я весело тараторила, рассказывая о местных достопримечательностях, на Эшли, которая подпевала мне, когда по радио звучала песенка Бритни Спирс (как меня порадовало то, что она тоже любит поп-музыку!). Майкл, сидевший на заднем сиденье и ворчавший насчет дурных вкусов Эшли в музыке, казался мне не таким уж важным, второстепенным. Я была удивлена, что он вообще решил отправиться с нами. (Или меня это не удивило? «Я вижу тебя». Время от времени я с дрожью вспоминала эти его слова.)
К тому времени, когда я остановила машину, у меня начало возникать ощущение, что равновесие восстановлено. Мы пошли вверх по тропе к видовой площадке. Майкл шел позади, а Эшли рядом со мной. Шагая на подъем, Эшли что-то негромко напевала под нос с самым рассеянным видом. «Похоже, она здесь чувствует себя как дома, – подумала я, – и даже лучше, чем я». По глупости я приписала это спортивности Эшли, ее дружбе с собственным телом, спокойствию в окружающем мире (Господи, какая горькая ирония!).
На видовой площадке я не была ни разу со времени моего возвращения в Тахо. Может быть, я не решалась приходить сюда, потому что это было наше место – Бенни и мое. Мы обожали уходить сюда, когда наши родители приезжали в Тахо летом, навестить бабушку с дедушкой. Дело было не в том, что мы с Бенни так уж сильно любили пешие прогулки: походы к видовой площадке чаще всего становились для нас средством побега от клаустрофобии, которую на нас навевал Стоунхейвен, где наши мать и бабушка ходили кругами, глядя друг на дружку, словно злобные львицы. На самой вершине подъема лежал плоский камень, с него открывался прекрасный вид на озеро. Я укладывалась на этот камень в бикини, включала транзисторный приемник и слушала музыку, а Бенни садился рядом и рисовал свои комиксы. Мы оставались там до заката, почти до сумерек, а в дом возвращались не спеша. Там нас всегда в это время ждал парадный ужин. Официанты в неуклюжих униформах, суп вишисуаз[99] в фарфоровых тарелках, отец, пьющий слишком много джина с тоником, и бабушка с дедушкой, хмуро глядящие на темные пятна на столовом серебре.
Мне нравились эти походы с братом. Там, наверху, молча глядя на горные вершины, мы с Бенни словно бы на время настраивались на одну волну, в кои-то веки переживали одно и то же. Такие мгновения были редки, и еще реже они стали после того, как Бенни начал сходить с ума.
Тропа, ведущая на вершину, не изменилась за пятнадцать лет – с тех пор, как я побывала тут в последний раз. На маршруте все еще сохранились отметки потускневшей желтой краской, обозначавшие расстояние в милях, но сосны подобрались за эти годы ближе к тропе, а лежащие на земле валуны теперь казались не такими огромными. Чувство было такое, будто за эти годы я стала занимать в мире больше места. Вместе с Майклом и Эшли я ощущала себя больше жизни, я чувствовала себя живой.
Но вдруг я слышу, что дыхание Эшли становится хрипловатым, а шаги не такими уж ровными. (Возможно, мне следовало обратить на это особое внимание, но я все еще ощущала твердую решимость стать ее другом!) Когда мы вышли на поляну неподалеку от вершины, Эшли остановилась и оперлась рукой о ствол сосны.
Я обернулась и стала ждать ее. Майкл сильно отстал, его не было видно.
– Все в порядке? – спросила я.
Эшли провела рукой по коре сосны сверху вниз, запрокинула голову и посмотрела на высокие ветви. Ее безмятежная улыбка вдруг стала жутко похожа на гримасу.
– Просто я впитываю все это. Пожалуй, постою здесь пару минут и… помедитирую.
С этими словами она закрыла глаза и как бы отключилась от меня. Я ждала, глядя вокруг. В небе начали собираться грозовые тучи. Особенно зловещая из них остановилась над вершиной горы по другую сторону от озера. Ветер взбил белые барашки на гребнях волн. Он дул к югу, где на побережье штата Невада находилась зона казино.
Интересно, долго ли она собралась стоять? Может быть, она решила, что я тоже медитирую? От необходимости стоять неподвижно мне стало не по себе, зачесалась кожа. Я инстинктивно потянулась к смартфону и собралась сфотографировать Эшли с закрытыми глазами, на фоне озера. У нее после физической нагрузки порозовели щеки, ресницы едва заметно подрагивали. Такая хорошенькая. Я сделала снимок, добавила несколько фильтров и начала набирать подпись; «Моя новая подруга Эшли», – как вдруг телефон просто-таки вылетел из моих рук.