Майкл кашлянул и смущенно улыбнулся мне:
– Ну… Кажется, я тебе еще не рассказывал о школе, в которой преподаю, верно? У меня там потрясающий класс. Такие способные, умные, такие любознательные дети…
С этими словами он начал разглагольствовать о том, какое это немыслимое счастье – передавать знания пытливым юным умам. Тирада получилась такая длинная и громкая, что мне стало ясно – он говорит все это только для того, чтобы заполнить неловкую паузу.
– Майкл, перестань.
Он умолк, взял вилку и нож и принялся сосредоточенно поглощать еду. Я слышала, как звякает по фарфоровой тарелке его нож, когда он отрезал от ростков спаржи аккуратные кусочки.
Цок, цок, цок.
– Майкл, – снова проговорила я.
Он не отрывал глаз от лососины с таким видом, будто, если бы он отвел взгляд, рыба бы уплыла с его тарелки и бесследно исчезла.
– Какая вкуснотища, – проговорил Майкл, подцепив вилкой аккуратный кубик рыбной мякоти. – Я много лет так не ел. В Америке не так часто встретишь людей, ценящих хорошую кухню.
Я наклонилась ближе – так близко, что могла говорить почти шепотом:
– Не бросай меня вот так. Между нами определенно что-то происходит, да? Я же не сошла с ума.
Майкл не донес лососину на вилке до рта. Его рука замерла. Он скосил глаза на дверь, словно где-то там совсем рядом стояла Эшли. Затем он посмотрел на меня и тоже наклонился ближе к столу:
– Ты не сошла с ума. Но, Ванесса, все сложно.
– Не думаю, что все так сложно, как ты думаешь.
– Я помолвлен, – проговорил Майкл. – Раньше я не говорил тебе об этом. А я – человек слова. Я не могу с ней так поступить.
Ну вот, наконец мне представилась возможность, которой я так ждала.
– Но она не та, за кого себя выдает.
Рука Майкла дрогнула, кусочек лосося соскользнул с вилки, упал на скатерть и разбрызгал розовые капли. Майкл принялся промокать скатерть и джинсы салфеткой. Я смотрела на него и видела на его лице настоящий парад эмоций – смятение, тревогу, недоверие, отрицание.
– Не понимаю, о чем ты, – в итоге проговорил он.
Я была готова поведать ему всю ужасную историю, пробежаться по двенадцати годам своей жизни, но времени не хватило: мы услышали шаги Эшли, идущей по коридору.
– Послушай, нам надо поговорить с глазу на глаз, – быстро прошептала я.
Майкл смотрел на меня ошарашенно. На пороге появилась Эшли – покрасневшая, испуганная. Она сжимала в руке смартфон с такой силой, что у нее костяшки пальцев побелели.
Майкл вскочил со стула:
– Эш? Что случилось?
Эшли обвела комнату диким взглядом, будто бы только что очнулась и почему-то оказалась здесь.
– Моя мама в больнице, – пробормотала она. – Я должна ехать домой. Прямо сейчас.
Эшли уехала на рассвете. Я проводила взглядом ее машину, удаляющуюся по подъездной дороге. Колеса буксовали на свежевыпавшем снегу. Неужели это конец? Неужели все закончилось? Я была почти разочарована. Отчасти мне хотелось знать, что она задумала, и могла ли я этому помешать.
А как же Майкл? В суматохе, последовавшей за сообщением Эшли, о десерте и кофе не могло быть и речи. Крем англез[107] остался в холодильнике. Майкл и Эшли поспешно ушли в домик смотрителя, чтобы посовещаться, как быть, так что я не успела спросить, уедут ли они вместе.
«Если он уедет с ней, значит, он с ней останется, – подумала я. – Если не уедет – останется со мной».
И вот теперь, стоя в гостиной у окна и глядя на то, как удаляется по подъездной дороге машина, я увидела, что Эшли сидит за рулем старенького BMW, а рядом с ней никого нет. Она уехала одна.
Я победила.
Сосны подступали к кромкам подъездной дороги. Эшли повернула влево, и машина скрылась из глаз.
Я поднялась наверх, вытащила из-под подушки пистолет и спустилась в игровую комнату. Блики пламени, горевшего в камине, весело плясали на клинках шпаг и мечей. Я вернула пистолет на его место над каминной доской. Больше он мне не понадобится. Она уехала! Я победила!
Звякнул смартфон. Снова пришла эсэмэска от брата.
«Прекрати со мной обращаться как с ребенком! Это Нина или нет?!»
У меня все еще слегка кружилась голова от осознания победы. Теперь, когда эта особа удалилась от меня, я могла сказать ему правду:
«Ты был прав. Это была она. Но больше ее здесь нет. Эта женщина стала для нас плохой новостью. Для всех лучше, что она уехала».
«Погоди. Я не понимаю – она уехала? А что она говорила? Почему она оказалась в Стоунхейвене? Она искала меня?»
«Без понятия. Она так и не призналась, что это она. Но теперь это не имеет значения, потому что она уехала. И не вернется».
«Уехала? Со своим бойфрендом?»
«Ее бойфренд остался. Он здесь».
«Значит, еще есть шанс».
«Какой шанс, Бенни? Для чего?»
«Для МЕНЯ. Она в Портленде?»
«Что за чушь, Бенни! Я понятия не имею, куда она поехала. Все, что было, было давно, и от этого не было ничего хорошего ни для кого из нас. Нам с тобой обоим лучше забыть об этом и жить дальше. И НЕ СХОДИ С УМА ИЗ-ЗА ЭТОГО. Прошу тебя, не думай о какой-то не заслуживающей доверия девчонке из своего детства, ладно? Она тебе не годилась и плохо на тебя влияла. А я тебя любила и люблю».
Мой смартфон тут же начал звенеть. На экране появилось имя Бенни. Я не стала отвечать. Я надела зимние сапоги и парку и чуть-чуть подкрасилась блеском для губ. А потом открыла заднюю дверь и вышла в сад. Снова пошел снег. Морозный ветер кусал щеки, а я была рада, потому что знала, что стану румяной и живой.
Я оставила на снегу аккуратную цепочку следов, шагая по тропинке к домику смотрителя. Передо мной, впереди, раскинулось озеро, сонное и серое. Перелетные гуси исчезли. Сосны покачивались под весом снега на ветвях, а когда я проходила мимо, осыпали меня мягкими снежинками.
Майкл открыл дверь коттеджа так быстро, что я подумала – может быть, он меня ждал?
– Ты остался, – сказала я.
Он подмигнул мне:
– Я остался.
Я подышала на замерзшие руки и потерла ладони.
– Ее зовут Нина Росс, – сказала я. – А вовсе не Эшли Смит. Я давно знаю ее. Она жила здесь. Она лгунья и притворщица, и она охотится за твоими деньгами. Она и за моими охотилась. Ее семейка разрушила мою семью. Ты не должен ей верить.
Майкл посмотрел за мое плечо, в сторону озера. Его взгляд метался из стороны в сторону. Он словно бы искал что-то на поверхности воды. А потом он вздохнул, потянулся ко мне, положил руки мне на плечи и сжал их до боли.
– Черт бы меня побрал… – проговорил он, глядя на кроны сосен у меня над головой.
А потом он меня поцеловал.
Буря бушевала, ветер выл, деревья стонали и качались, а внутри стен Стоунхейвена все вот-вот должно было перевернуться. Скоро Майкл узнает все, что мне известно о его невесте. Скоро он ей позвонит и скажет, что их помолвка расторгнута и что он не хочет, чтобы она возвращалась в Тахо. (Я услышу, как он кричит в трубку, находясь в шести комнатах от меня.) Очень скоро он перенесет свои вещи из домика смотрителя ко мне в дом.
Скоро… очень скоро мы с ним поженимся.
Глава двадцать седьмаяВанесса
Неделя вторая
Мой муж! Мне нравится наблюдать за ним, когда он этого не замечает. Когда он убирает снег на дорожке, ведущей к пристани, и его мышцы напрягаются всякий раз, когда он орудует лопатой. Когда он сидит у окна и трудится над своей книгой, и зимний свет озаряет его фигуру, склонившуюся над лэптопом. Он сидит, рассеянно убрав за ухо спутанные пряди кудрявых волос, и не отрывает голубые глаза от экрана. У него лицо героя романа Джейн Остин – мужественное и земное. Или все же он больше похож на героя романа кого-то из сестер Бронте? Надо мне было более серьезно заниматься английской литературой.
Так или иначе, я просто не могу на него насмотреться.
Он уже обосновался в Стоунхейвене так, словно всегда жил здесь. Он укладывается на диваны с шелковой обивкой, не снимая туфель, и ему плевать, что подошвы оставляют черные отметины на ткани. Он ставит банки пива на инкрустированный буфет красного дерева, и на дереве потом остаются туманные белесые кольца, которые невозможно убрать. Он курит сигареты на веранде и, поскольку у меня нет пепельницы, пользуется фарфоровой тарелкой с золотой монограммой «Л».
Моя бабушка Катрин была бы в ужасе от его поведения, а я в восторге. Он спустил этот дом с небес на землю, он стал здесь главным, присвоил Стоунхейвен себе, а у меня так никогда не получалось.
Мы женаты уже две недели. Много месяцев я томилась в Стоунхейвене, он казался мне клеткой, а теперь мне вовсе не хочется отсюда уезжать. Мы с Майклом немного говорили насчет медового месяца – не слетать ли куда-нибудь в теплые тропические края? Бора-Бора! А может быть, Эльютера[108]? Куда теперь модно отправляться на отдых? Я давно этим не интересовалась. Но за окнами падает снег, и мы потягиваем мартини, сидя на диване в библиотеке, и нам так уютно, что я не вижу никакого смысла куда-то ехать. Я столько лет непрерывно куда-то ездила и летала. Наверное, искала что-то, чему даже не могла придумать название, и вот теперь я это нашла, и это такая радость – жить здесь и никуда не стремиться.
Непрерывная, отвлекающая болтовня у меня в голове, все эти мучительные писклявые и басовые звуки, – они полностью исчезли. Я чувствую себя исключительно в настоящем моменте. О, псевдо-Эшли мной бы очень гордилась!
Я перестала заходить в Инстаграм. Не опубликовала ни одной фотографии со дня нашей свадьбы. Майкл не одобряет социальные сети. Он почти все время прячет от меня мой смартфон. Но это просто замечательно! Я все чаще ловлю себя на том, что мне больше не нужно одобрение полумиллиона незнакомых людей. Единственный человек, чье мнение что-то значит для меня, сидит рядом со мной. И честно говоря, это такое счастье – отказаться от всего этого, от рефлекторной тяги к этому пустому квадрату, от изнурительной искусственности, наступающей тогда, когда ты выходишь на сцену и просишь, чтобы о тебе судили.