В это самое мгновение перед нами возникает озеро – черный провал. Ванесса ждет нас на берегу. Она стоит, засунув руки в карманы парки. Ее бледное лицо в темноте похоже на луну. Ее волосы покрыты таким толстым слоем снега, что на них начинает замерзать ледяная корка, а по краям уже висят сосульки.
– Здесь, – говорит Ванесса и указывает на каменный лодочный сарай, стоящий совсем рядом, на берегу.
Постройка прячется в снегу среди сосен и ждет нас.
Майкл ботинком сбивает невысокий заледеневший сугроб у двери лодочного сарая, чтобы мы могли войти. Он тянет за дверную ручку, и старые доски трещат. Мы переступаем порог и оказываемся внутри. Наконец мы ушли от снегопада. Внутри лодочный сарай напоминает пещеру, отсыревший каменный храм. В доке, у нас под ногами, негромко плещется вода озера. Наверху, в стропилах, что-то шелестит. В темноте проступают контуры какой-то громадины. Это яхта, загнанная сюда на зиму. Серебристая надпись на борту: «Джудиберд».
Мы с Майклом стоим неподвижно и смотрим на это странное зрелище. И тут раздается жуткий скрежет и эхом отлетает от каменных стен. Я инстинктивно хватаюсь за рукоятку пистолета. Но как только под потолком сарая загораются лампы, я вижу, что звук издает всего лишь старая гидравлическая лебедка, с помощью которой яхта медленно опускается на воду.
Ванесса стоит у стены, держа руку на кнопке пульта, и смотрит, как «Джудиберд» скользит все ниже и ниже, и вот наконец дно яхты касается поверхности воды, и она начинает покачиваться на легкой волне.
– Как насчет… – бормочет Майкл.
Я вынимаю пистолет из-за пояса и навожу его на Ванессу. Она обходит вокруг яхты и снимает с ее кормы защитный брезент. Надо сказать, при этом она демонстрирует силу рук.
Наконец она отбрасывает брезент к одному борту, стирает грязь со щеки и поворачивается к нам:
– Идете?
Мы всходим на яхту.
«Джудиберд» – не грандиозная яхта, они ведь бывают колоссальных размеров, но когда-то она явно была впечатляющим судном. Всюду отполированное до блеска дерево и хромированная сталь. Однако многие годы за яхтой не ухаживали, и это сделало свое пагубное дело. На верхней палубе «Джудиберд» из дыр в кожаной обивке торчит наполнитель, краску на мостике покрывают желтые пятна. Алюминиевые рейлинги на носу стали серо-зелеными и шершавыми от коррозии. Ненадутый оранжевый спасательный плотик лежит на нижней палубе, деревянные весла валяются на корме.
«Что же за люди просто бросают свою яхту и дают ей гнить в темноте? – гадаю я. – Какое расточительство и упадок!» Знакомая спираль протеста разворачивается у меня в груди, и я хватаюсь за нее: «Дай выход своей злости!» Я поднимаю пистолет выше. Рука у меня высохла и уже не скользит по рукоятке.
В нескольких футах от того места, где мы стоим, есть дверь. Когда Ванесса открывает ее, мы видим лестницу, спускающуюся в темноту. Там каюты. Из открытой двери распространяется затхлый запах – пахнет плесенью, гнилью, лежалой одеждой.
– Там, внизу, две спальни, гостиная и туалет, – говорит Ванесса. – Большая спальня справа. Там и находится сейф. Прямо над зеркалом. Надо нажать на деревянную панель, и она откроется.
Майкл поворачивает голову к Ванессе:
– Какой код?
– Ноль девять семь четыре семь, – отвечает она. – Дата рождения моей мамы.
Майкл смотрит на лестницу, прищуривается:
– Темно. Там освещение есть?
– Выключатель у подножия лестницы.
Майкл смотрит на меня:
– Пойду гляну. А ты с нее глаз не спускай.
Он делает первый шаг по ступеням, наклоняет голову, чтобы не стукнуться об низкую притолоку, и поднимает смартфон на вытянутой руке. Фонарик льет тусклый голубоватый свет в глубь яхты. Майкл осторожно делает еще один шаг. У меня бешено колотится сердце. Еще шаг… Он отходит от двери, и в этот момент я даю ему хорошего пинка под зад.
Он клонится вперед и катится по оставшимся ступенькам. Я успеваю на краткий миг заметить его лицо, перекошенное ужасом и озаренное скачущим светом от экрана смартфона. И тут со мной рядом возникает Ванесса, захлопывает дверь, поворачивает защелку и сдвигает вправо засов.
Мы с ней неподвижно стоим на палубе, смотрим друг на друга и прислушиваемся.
Слышится стон, а потом злобный вопль:
– Сучки!
Голос Майкла звучит приглушенно. Мне слышно, как он взбегает вверх по лестнице неровным шагом (наверное, лодыжку подвернул) и бьется о дверь изнутри:
– Выпустите меня, мать вашу!
Наконец он перестал говорить с фальшивым ирландским акцентом.
Я смотрю на Ванессу. Она тяжело дышит и впивается ногтями в кожу на тыльных сторонах ладоней с такой силой, что выступает кровь.
– Дверь выдержит?
– Думаю, да, – отвечает она не слишком уверенно.
Какое облегчение наконец опустить пистолет, расправить плечи и размять онемевшие пальцы.
– Ладно, – говорю я Ванессе. – Вперед.
Ванесса находит на стене еще один пульт, нажимает кнопку, и подъемная дверь в дальней стене лодочного сарая со скрежетом и стоном ползет вверх. На половине пути она застревает – то ли мешает лед, то ли за годы бездействия дверь заржавела. Ванесса от испуга таращит глаза, а я в страхе думаю: «О боже, что же теперь будет?!», но тут дверь содрогается и поднимается до самого верха. Через минуту перед нами предстает озеро. Снег падает так густо, что почти ничего не видно уже футах в пяти впереди.
Еще одна причина испугаться: Ванесса достает ключ из ящичка в кокпите, поворачивает его в зажигании, но ничего не происходит. Но вот она делает вторую попытку, и тут мотор оживает и ревет. «Джудиберд» вся дрожит от возбуждения, будто пес на поводке.
Ванесса включает освещение на яхте, и мы медленно выходим из эллинга под снегопад.
Я слышу, как Майкл мечется по каютам под палубой и сыплет проклятиями. Потом он начинает стучать в потолок, и стеклопластик содрогается у нас под ногами.
– Все нормально? – спрашиваю я у Ванессы.
Она сидит за штурвалом в кокпите и смотрит на пелену снега с таким видом, будто в такую погоду выводила яхту на озеро каждый день. Она просто потрясающе спокойна.
– О, все прекрасно! Просто восторг!
Но я вижу, как судорожно она сжимает руками штурвал. Суставы у нее на пальцах становятся красно-лиловыми от холода.
– А ты… – говорит она. – Ты выглядела так правдиво, что я даже боялась, как бы тебя не стошнило там, в кухне.
– Чуть было не стошнило, – признаюсь я.
Ванесса смеется – немного натужно и истерично. Между тем я вовсе не пыталась ее рассмешить. Я гадаю – то ли она напрочь отрешилась от реальности, то ли просто не верит в происходящее. Майкл с силой бьет в потолок прямо под ногами у Ванессы. Она вздергивает брови, но тут же успокаивается.
Ванесса ведет яхту прямо вперед, во мрак. Я мысленно молюсь о том, чтобы она знала маршрут, потому что я впереди не вижу ровным счетом ничего. Когда мы покидаем эллинг и проходим какое-то расстояние по озеру, я оборачиваюсь, чтобы посмотреть на огни Стоунхейвена, но берег полностью занавешен снегом. Мы в другом мире. Как будто на луне.
Через несколько минут Ванесса останавливает яхту. Далеко мы отошли от берега? Может быть, на полмили? Я не могу понять, но наверняка до берега далеко. За те несколько минут, что мы находимся под открытым небом, снег успел засыпать все открытые поверхности яхты. Внизу, под палубой, Майкл наконец затих, и когда Ванесса выключает мотор, «Джудиберд» оказывается словно бы в коконе пугающего безмолвия. Яхта покачивается на волнах. Ванесса встречается со мной взглядом. Похоже на затишье перед бурей, вот только снежная буря в разгаре. Снег сыплется нам на волосы, лепится к ресницам и тает на замерзающих пальцах.
Я думаю о том, что теперь будет.
– Ты должна пойти в полицию, – сказала я ей. – Его арестуют. Может быть, где-то уже издан ордер на его арест.
Я сидела на кровати в номере Ванессы в «Шато Мармон». В сердце было больно и пусто. После долгого дня у меня не осталось ничего, кроме этой убежденности: я переживала за то, что натворила. Переживала настолько, что была готова помочь Ванессе, пусть даже она пока не понимала, что я ей нужна. Мне было больно, но я чувствовала, что должна ей помочь.
Ванесса прижимала к шее воротник гостиничного махрового халата.
– Я уже звонила в полицию, – сказала она. – Надо мной посмеялись.
– Да, но теперь у тебя есть я. И я дам показания против него.
Ванесса посмотрела на меня, удивленно моргая. Ее длинные ресницы касались нижних век.
– Но разве тебя тогда не привлекут к суду? За содействие?
– Скорее всего, да, – кивнула я и сглотнула подступивший к горлу ком.
Еще десять лет к моему будущему приговору. Но я примирилась с этим, пока ехала из Эхо-парка до «Шато Мармон». Я была готова к благородству, к порке, к правильному поступку, наконец. Но Ванесса покачала головой. С этим она не пожелала мириться.
– Нет. Никакой полиции. Никакого шумного суда. Никакой публичности. Ты только представь себе: Ванессу Либлинг обвел вокруг пальца мошенник, брачный аферист! Об этом же станет известно всем. «Vanity Fair», «New York Magazine», все на свете блоги на свет выволокут всю историю нашей семьи. Тогда мне конец. И Бенни тоже конец. А потом… моей малышке. Она вырастет и все узнает про своего отца, каким он был. Я не могу так с ней поступить. Ей нельзя стать О’Брайен. Нет, она должна носить фамилию Либлинг.
Видимо, в этот момент Ванесса заметила выражение моего лица, яснее любых слов говорившее: «Так вот что тебя волнует?»
Она пожала плечами и немного распрямила плечи:
– У меня ничего не осталось, кроме моего имени.
– Ну хорошо. Мы поедем туда и вместе встанем против него. Двое против одного – может быть, этого хватит, чтобы он сам ушел.
Ванесса снова покачала головой:
– Ты сама говорила, он ни за что не уйдет, если мы просто вежливо попросим его об этом. Думаю, он очень даже способен на жестокость. Видела бы ты, как он упражнялся со шпагой моего двоюродного деда. – У Ванессы на шее напрягаются жилы. – К тому же, даже если он уйдет сейчас, мне по