Та сумрачно повиновалась, чувствуя свое неожиданное поражение и искренне недоумевая по поводу его причины.
Между тем Мария Сергеевна повернулась к расстроенному супругу:
— Алексей…
Она взяла его под руку, отвела чуть в сторону и заговорила мягко, но внушительно:
— Послушай, нельзя ли полегче на поворотах? Посдержанней… Поспокойней… Подумай сам: скажет ли воспитанный человек даме что-нибудь подобное?
— Марья!.. Сергевна… Да не будь это твоя сестра, уж я бы давно ее… послал куда следует… — все еще горячась, но уже чуть смягчившись, оправдывался Алексей.
— Я понимаю: ты не в восторге от дискуссии, в которую тебя втянула Надежда, — продолжала Мария Сергеевна, уже сознательно избегая политической полемики, — но пойми: родных не выбирают, а Надюша — очень дорогой мне человек. Словом, попытайся принять ее такой, какая она есть, — она ласково, но настойчиво заглядывала ему в глаза.
Алексей покривил губы, несколько успокаиваясь. Мария Сергеевна, как никто, умела воздействовать на него умиротворяюще.
— Ну что ж… Раз это твоя сестра, то, видимо, мне придется мириться с ее существованием, — неуверенно произнес он. И добавил уже тверже: — Но только ради тебя!
Мария Сергеевна поднялась на цыпочки, чтобы благодарным поцелуем закрепить эффект. Алексей, не удержавшись, страстно притянул жену к себе, но та мягко возразила:
— Пойдем, Алеша… Ждут нас уже…
И, не отстраняясь, позволила себе немного пройтись в обнимку с Алексеем, благо на мосту не было видно знакомых.
Глава 8
— В чем дело? Зачем ты сорвала меня с работы? Разве ты забыла, что сегодня спуск корабля на воду? — с порога принялся возмущаться Алексей и тут же осекся.
Софья Павловна плакала на диване, Настасья утирала глаза концом фартука.
Алексей присел на корточки возле скорчившейся на стуле Марии Сергеевны и вгляделся в расстроенное лицо жены. Взял ее за руку и с тревожным участием поинтересовался:
— Маша, что?
Софья Павловна захлюпала носом. Мария Сергеевна сделала выразительный жест в ее сторону, и Алексей, подавив досадливый вздох, отправился к буфету отмерить теще лавровишневых капель.
Мария Сергеевна, поднявшись, приблизилась к окну и незрячими глазами уставилась на облетевшие кроны тополей и хмурое низкое небо. Сзади подошел Алексей, приобнял за плечи, повернул к себе и выдохнул:
— Все здоровы?
Мария Сергеевна прильнула к нему, собираясь с духом. Наконец чуть отстранилась и произнесла со скорбью в голосе:
— Алеша… Надежда арестована. Сегодня звонил Всеволод, он перепуган и недоумевает…
— Где она?
— На Лубянке. Ты не спрашиваешь, за что?
— Какая разница? Повод у них всегда найдется — уж всяко она не совершала ритуальных убийств и не грабила банки. Что мы можем сделать?
— Я уже говорила с Зиновьевым в Ленсовете. Его позиции подорваны, а выходов на Москву почти не осталось. Надежду обвиняют в связях с Троцким — а это серьезно по нынешним временам. Ты знаешь, как к нему относится Джугашвили. Он мстителен… — Мария оглянулась на причитавшую мать и, понизив голос, прибавила тихо: — Боюсь, ей грозит расстрел. Знаешь, я чувствую себя беспомощной, я как-то… растерялась… Надо собраться и подумать, к кому я могу обратиться.
— Вот что, Маша. Ты, кажется, не у тех помощи ищешь, — распрямился Алексей, — надо выше брать!
Мария Сергеевна посмотрела вопросительно, с затаенной надеждой.
— Пойдем. Одевайся!
Они вышли на стылую улицу, усеянную жухлой листвой. Алексей нанял извозчика и дал адрес. Подъехали к корпусам мединститута. Алексей попросил жену остаться во дворике на скамейке и направился прямиком к деканату. Через пятнадцать минут к нему выскочила перепуганная Лина в белом халате:
— Алексей?! Что приключилось? Меня сейчас вызвали — сказали, что у меня тяжело заболел брат. И я почему-то сразу подумала о тебе. Что — с женой что-нибудь? Преждевременные роды? Или… Сережа? Ну не молчи, ради бога!
— Лина, возьми пальто — и поедем. По дороге расскажу.
На сводах глубокого купола скорбели лики святых евангелистов, а обычно строгий образ Николы Угодника был так печален и милостив, что измотанные нервы Марии Сергеевны не выдержали — она разрыдалась. Вокруг священника было сизо от кадильного дыма, пронизываемого солнечным копьем из оконца, и слова молебна — нараспев — доносились как бы издалека… Алексей встревоженно оглянулся на жену, но остался на месте и дал ей выплакать горе. Капитолина стояла на каменном полу на коленях, погруженная в молитву. Подоспевший Беринг время от времени взволнованно взглядывал на девушку, но старался не отвлекаться от хода молебна и тоже просил о помощи.
По окончании молебна Николаю Чудотворцу, великомученице Анастасии Узорешительнице и святым мученицам Вере, Надежде и Любови с матерью их Софией священник благословил всех, дал приложиться к Евангелию и кресту и проникновенно напомнил, что все — в руках Божиих и потребно просить Господа и надеяться.
— Имя-то какое — Надежда! — растроганно провещал он. — Надеяться будем, а по неотступности наших молитв, быть может, и смилуется Господь…
Призвал он также, елико возможно, привлечь к молитвам и мать заключенной рабы Божией Надежды, уповая на великую силу материнской молитвы.
Все вместе они вышли из церкви. Вокруг слышались окрики извозчиков, ругань торговок, промаршировал взвод артиллеристов… Все казалось дальним, чуждым и неправдоподобным — как будто выбрались на суетливую улицу из иного, горнего мира. Капитолина взяла под руку Марию Сергеевну и повела по дорожке, к выходу из ограды собора, тихонько беседуя. Алексей с благодарностью пожал руку Берингу, и они, не торопясь, последовали за женщинами — в молчании.
Капитолина проводила Марью Сергеевну до самого дома и поднялась с ней наверх: проведать и успокоить своего любимца Сергуньку, потолковать с Софьей Павловной. Та как будто ждала Лину, чтобы разделить с ней переживания: долго не отпускала, рассказывала и жаловалась. Девушка, как могла, утешала и вызвалась сходить в аптеку, чтобы пополнить опустевший пузырек с лавровишневыми каплями. Далекая от веры Софья Павловна недоуменно спросила:
— Но что именно означал ваш экстренный сбор и совместный поход в церковь?
Капитолина с милой улыбкой пояснила, что по завету приснопамятного отца Серафима в случае большой беды они собираются вместе — следуя слову Спасителя о том, что «Там, где двое или трое собрались во Имя Мое, — там и Я среди них». Софья Павловна ответила озадаченным, с оттенком подозрительного недопонимания взглядом — Капитолина постаралась перевести разговор на другую тему.
Мария Сергеевна тем временем отрешенно отмалчивалась и погрузилась в себя. Потом села писать письмо какому-то высокопоставленному партийному чину. Алексей искоса посмотрел на расклеившуюся, грузную Настасью с распухшими глазами — и сам отправился собирать Сережу ко сну, уложил и нарочито спокойным голосом рассказывал сказку, поглаживая сына по плечику.
Беринг дождался Капитолину и предложил подвезти — та уклонилась под благовидным предлогом. Последние полгода они почти не виделись: Капитолина избегала капитана, хотя при встрече вела себя безукоризненно вежливо и даже предупредительно. Она наотрез отказалась возвращаться на прежнюю квартиру, несмотря на весьма настойчивые уговоры и доводы Марии Сергеевны. Алексей же, едва заговорив с Капитолиной о переезде к Берингу, сразу понял ее настроение — и только посмотрел удрученно и сожалеюще.
Девушка жила теперь в перенаселенной коммуналке, где по утрам собиралась немыслимая очередь в единственные туалет и ванную, а обшарпанные стены наводили тоску. Произошедшее между нею и Берингом произвело глубокое впечатление на Капитолину, и с тех пор девушка сильно изменилась — стала тихой и задумчивой. В последнее время ей все чаще приходили в голову мысли о тайном постриге в монашество в миру. Высокое, непередаваемое счастье испытанной в храме благодати манило ее. Она разрывалась между учебой и церковью. Оставаясь по вечерам в церкви, чтобы помочь с уборкой, она выходила последней, поторапливаемая недовольным старостой, вздыхая и с сожалением оглядываясь на иконы в притворе.
Духовник ее порыв не поддержал — и благословил Капитолину сперва закончить образование, а о прочем подумать после.
Глава 9
С тех пор как Капитолина покинула их дом, Виктор Лаврентьевич не переставал терзаться — и упрочился в мысли, что любит эту чистую девушку с душою ребенка. Общения с Аллой Милославовной он теперь тщательно избегал. Он искал встреч с Линой и несколько раз поджидал у института, но у девушки всегда оказывались какие-то срочные дела, требующие безотлагательного участия. Стало ясно, что она тяготится его присутствием. Он оставил попытки к новому сближению.
Через некоторое время Мария Сергеевна вынуждена была провести с ним беседу, убеждая, что злоупотребление спиртным — не выход из ситуации. Когда Беринг возвращался из очередного похода, она теперь часто приглашала его в свой дом, и особенно — по воскресным дням. Деятельная Мария Сергеевна исподволь начала привлекать его к работе фондов по оказанию помощи вдовам погибших в Гражданской войне. Занимаясь распределением пожертвований, Беринг как бы невзначай старался включить в списки раздавленных и обездоленных «бывших» — нынешних лишенцев: встречаясь с ними, он повидал немало личных трагедий. Страдания людей постепенно привели его к выводу о незначительности собственного горя — к чему, собственно, и подводила его рассудительная Мария Сергеевна.
Алексей теперь относился к Берингу с ровным дружелюбием, хотя по-настоящему дружеских отношений у них не складывалось. Они были слишком разными, но Беринг входил в круг общения Марии Сергеевны, так что им поневоле приходилось время от времени видеться. В сущности, подобные различия должны бы стать преградой и между Марией Сергеевной и Алексеем, но они покрывались взаимной преданной любовью, а в последнее время — и возникшей внутрисемейной привязанностью. Мария Сергеевна делилась с мужем тревогами и радостями, опиралась на него, во многих случаях советовалась и, в свою очередь, выслушивала рассказы мужа о происшествиях на работе, сочувствуя и сопереживая. Спроси его, Алексей теперь, не задумываясь, мог бы подтвердить, что его связывает с Марией настоящая дружба. В случае разногласий они как бы наперед прислушивались к внутреннему состоянию друг друга: не опечалит ли супруга это слово или действие? Случались, правда, и настоящие размолвки: вспышки нервной и злой усталости и выяснения отношений. Они потом переживали и сердились, но долго оставаться разлученными не могли. Алексей прижимал и целовал в волосы Марию Сергеевну, и супруги, все еще обмениваясь — уже мягк