Алексей приблизился, взял ее лицо в ладони, заглянул в глаза:
— Даша… Я и не думал оставлять тебя, просто сейчас мне нужно быть там… Я вернусь.
И тут Дарью прорвало — она зашлась в истошных рыданиях. И вдруг, зашатавшись, повалилась ему в ноги, отчаянно обхватывая их руками и прижимаясь лицом; на шум из кухни выскочила испуганная Анна. Алексей стоял растерянный, не зная, кого успокаивать. Наконец, в сердцах шмякнув вещмешок оземь, он обреченно уронил:
— Со всех сторон обступили, бабы, управы на вас нет… Да не еду я — не голосите! — и вышел прочь из хаты, крепко саданув дверью.
Глава 35
— Голубушка, я понимаю: ваша утрата безмерна, но все же не убивайтесь так, не надо. Поверьте: вы причиняете боль бессмертной душе Виктора этой неутешной скорбью. Вам ли объяснять, что неуместно христианам чрезмерно оплакивать почивших, — мягко втолковывала мать Мария, заваривая и подавая чай.
— Ах нет, матушка, я не о нашей временной разлуке скорблю… Но меня укоряет беспощадная совесть! Вот чего я действительно не могу простить себе: что недостаточно сильно любила его. Нет, не то: я не сознавала сама и не говорила ему, как он близок мне и дорог. И это теперь безвозвратно! Какая же я была дремучая, непроходимая дура, какое позднее и непоправимое прозрение! И каким всепоглощающим одиночеством я теперь наказана за свое безумие!
— И это не вполне так… У Бога все живы — и уж конечно, ваш муж видит и чувствует вашу любовь и духовную близость… И, разумеется, вы значительно утешите и облегчите его душу, если станете раздавать в память о нем милостыню…
— Матушка, вы всегда найдете верное слово! Благодарю за участие, за то, что остались сегодня со мной на панихиде… Век о вас буду Бога молить…
С большим трудом, после письменного обращения к руководству Русской православной церкви за рубежом и Сербской церкви Сережу и Степана удалось устроить на полный пансион в русский кадетский корпус.
Программа там была насыщенной: помимо основных предметов, преподаваемых на русском, довольно углубленно изучались сербский язык и литература. Корпус заслужил хорошую репутацию, и в нем училось немало сербских детей, выдержавших вступительные экзамены и отобранных по конкурсу.
Дарья поплакала, расставаясь, собрала детей, починила вещи. Алексей унимал ее и не позволял раскисать. Пришлось раскошелиться на паспорта. Отслужили молебен, поехали… Мальчики молча сидели на телеге: им было страшно уезжать одним в неизвестность. Их одолевала тревожная неуверенность, хотя утешало то, что им все-таки предстояло жить на чужой стороне вместе.
Добирались на поезде, потом на подводе. Ночевали на постоялом дворе. Потом снова тряслись целый день по немилосердной жаре. Наконец добрались, справляясь у местных, уладили в канцелярии формальности. Алексей проводил мальчиков до дверей, еще раз напомнил, чтобы старались держаться вместе, прижал к себе, перекрестил…
Развернувшись, он заметил у часовни группу черниц, приблизился. Одна — невысокая, худенькая, с ласковым взором тяжко усталых, но все еще молодых темно-вишневых очей — подошла спорою поступью. Спросила коротко:
— Привез?
— Привез, в корпус пошли.
— Ну, слава Богу… Господь все устроил, не зря хлопотали. За ребятишек не беспокойся, я присмотрю. Скучать поначалу будут — так наведывайся и письма пиши.
— Разумеется…
— На молебен о начале учебного года наутро останешься?
— Не смогу, выехать засветло надо.
— Ну что ж, с Богом. Ангела-хранителя в путь… Благословение у батюшки в дорогу получи.
Он еще постоял. Потом поднял на нее глаза:
— Мать Мария… Прости ты меня за всё… окаянного.
— Бог простит. И ты меня прости — за искушения… И если обидела чем…
Они поклонились друг другу. Алексей — очень низко, в ноги:
— Помолись за нас…
— Не сомневайся, Алеша.
Они разошлись в разные стороны. Уже навсегда.
ЧАСТЬ 4Атанасия
Вот, вернулся и я сюда:
Смерти на свете нет -
Да, любимая, да! -
Нет, любимая, нет.
Нам было страшно,
Когда мы строили
Под немецким обстрелом баррикаду:
Владелец пивной, парикмахер, невеста ювелира -
Все из трусливого десятка.
Глава 1
После раздела в 1938 году Чехословакии, оккупации в марте 1939 года Подкарпатской Руси венгерской армией и боев с ней уже на территории Словакии Алексей, не ожидая ничего хорошего, отправился в Краков и принял там участие в создании Чехословацкой военной группы — первоначально нелегального чехословацкого военного формирования на территории Польши. С конца мая его сослуживцы стали на пароходах отбывать во Францию — их было более тысячи, многие вступили там в Иностранный легион. Но Алексей остался на польской земле: им двигало желание заступиться за родной край.
Перед отъездом в Краков Михаил Кляпин с товарищами заехал за Алексеем. Во дворе он увидел все семейство Ярузинских. Дарья с удрученным лицом, с молчаливой невысказанной мукой цеплялась за мужа и умоляюще заглядывала ему в глаза. Сережу со Степаном мобилизовали в Чехословацкую армию еще осенью 1938 года, и теперь ей было страшно провожать в неизвестность еще и мужа. Неясные, жуткие предчувствия томили ее. Алексей, опасаясь вызвать взрыв душераздирающих причитаний ласковым прощанием, чуть отодвинул Дарью в сторону, в последний раз пожал руку отцу, перекрестил дочерей. Потом поднялся в седло и махнул товарищам:
— Вы вот что: езжайте — я вас в Пряшеве догоню. Мне тут по делу еще надо…
Он повернул коня к нежно зеленевшему березовому леску в низинке. Конь прочавкал копытами по раскисшему болотцу, вынес Алексея на возвышенность — к старому светлому бору, наполнявшему воздух смолистым запахом нагретой солнцем хвои. Алексей спешился, прошел, крестясь, мимо часовни, задумавшись о своем. Бочком зашел в оградку, поправил калитку, присел.
— Ну, здравствуй, жена… Вот, Маша, снова я к тебе, родная… — Он немного помолчал. — Попрощаться пришел: настал час снова за оружие браться. Про детей много рассказывать не буду: ты, верно, оттуда и сама всё знаешь, но очень мне хочется с тобой про них поговорить. Сергей — разумник, труженик, не робкого десятка сын наш… И девчонки наши славные: Любаша — рыжик неугомонный, котенок ласковый, утеха мне — в память о нашей любви, точно как ты говорила тогда… Аннушка — строгая, красавица — в тебя пошла… Эх, Машенька, быть бы тебе с нами, да вишь как жизнь повернулась… — Алексей, разволновавшись, задрожавшей рукой потянулся к внутреннему карману за кисетом. — Марьюшка, зорька алая, улетела ты, словно горлинка, — а как жить без тебя, не поведала! Когда же я-то к тебе, душа моя, — не дождусь всё никак… Ты уж моли там Господа Бога, чтобы и мне к тебе поскорее…
Склонив голову на грудь и обхвативши ее руками, он сидел напротив высокого потемневшего креста, прислушиваясь к сосновому шуму в вышине, а ласковый ветер тихонько ворошил его поредевшие пепельные кудри.
Глава 2
Все летние месяцы 1939-го Чехословацкая военная группа находилась в лагерях, получая указания от польских властей, меняя дислокацию. А первого сентября германские войска перешли границы Польши. Уже третьего сентября вышел официальный декрет о создании на основе этой группы нового формирования — Чешского и словацкого легиона. И меньше чем через две недели часть легионеров, включая Алексея, была отправлена для усиления обороны Тарнополя*2* от немецких налетов. Но в это время с востока уже подходили части Красной армии.
Тарнопольская группа Алексея не попала в число легионеров, окруженных красноармейцами в районе села Раковец восточной Польши, поэтому он так и не узнал, что в числе интернированных и переданных НКВД легионеров находился его Сергей — совсем неподалеку…
Алексей остался на территории Польши. Позже он вступил в ряды Армии Крайовой. Варшавское восстание, начавшееся 1 августа 1944-го и продолжавшееся почти два месяца, явило героизм простых повстанцев, но также и показало, насколько люди, воодушевленные стремлением к освобождению родной земли, могут оказаться заложниками в потаенной игре политических сил, лидеры которых давно привыкли жертвовать тысячами человеческих жизней, как фигурами на шахматной доске. Даже правительство Польши в изгнании не стало важным субъектом в многоходовой игре Лондона и Вашингтона с одной стороны, Москвы — с другой. По вопросу о начале восстания не было единого мнения и в руководстве Армии Крайовой, не все в нем обладали и достаточной информацией. Что уж говорить о тех, кого оно призвало поднять оружие?
Через несколько дней после начала восстания Алексей вместе с другими повстанцами участвовал в бою за концлагерь Генсювка, освобождая заключенных, которых немцы уже за несколько дней до этого начали методично уничтожать. Большинство освобожденных присоединилось к восставшим.
Еще в августе, когда становилось яснее, что передовые части Красной армии неумолимо приближаются к Варшаве, Алексей с горечью наблюдал всё более резкие несогласия между сторонниками и противниками начала восстания. Пока линия фронта проходила далеко, было проще: вот — родная польская земля, а вот — ненавистные оккупанты немцы. Но что принесет Красная армия? От большевиков хорошего тоже не ждали, — у многих свежа была память о том, какими методами они устанавливают свое «царство справедливости». Уж Алексею об этом точно не нужно было рассказывать. Правда, известно было и другое: входя в восточную Польшу, они повели себя довольно осмотрительно — не так, как на территории России в Гражданскую. В общем, когда Алексея спрашивали о его мнении, он чаще отмалчивался. И все больше приходил к пониманию: узел завязывается такой, что распутать его — не получится. Значит, он будет разрублен. И разрублен силой гораздо большей, чем та, которой обладает здесь Армия Крайова. Но если не восстать против немцев теперь, то зачем тогда вообще были все эти годы в подполье? Имелся у него к фашистам и свой счет: старшие Ярузинские с приходом немцев оказались в таком же бесправном положении, как и все поляки, а дядя Анджей попал по какому-то доносу в концлагерь и из него не вернулся. Алексей поддержал подготовку к восстанию.