Британцев смерть застала, в основном, на оборонительных позициях, хотя тут и там было заметно, что некоторые стояли до последнего и, слишком поздно покинув позиции, были застигнуты на открытой местности. Одно скопление явно двигавшейся перед гибелью техники говорило о небольшой контратаке. Мертвое поле боя оставляло после себя горький привкус, ни одна из сторон не давала противнику пощады.
Безарина оскорбляло, что советские силы компенсировали численностью британское технологическое превосходство. Из всех страхов, которые периодически охватывали советский офицерский корпус, Безарин знал, что наибольшим был страх технологического превосходства НАТО, несмотря на все партийную пропаганду, уверявшую в обратном. Часто этот страх доходил до паранойи, боязни некоего секретного оружия, которое НАТО приберегло на черный день, не применяя в первый день войны. Безарин не имел никаких доказательств существования подобного чудо-оружия, но проклинал озадачивающее его превосходство стандартной западной техники.
Один занятный аспект боя демонстрировали тела убитых. Иногда группа погибших жуткой обгорелой бахромой обрамляли остов боевые машины пехоты или лежали полураздавленными вдоль дороги. Но наибольшее впечатление производило то, что поле боя было словно конкурсом машин и боевых систем, где люди быть лишь кукловодами. Конечно, это иллюзия, думал Безарин. С тревожащего процента советских танков были сорваны башни. Развороченные корпуса валялись обезглавленными животными. Никто из танкистов не мог выжить в этих чудовищных взрывах. Унося жизни экипажей, огромные стальные звери словно в последний раз мстили своим создателям.
Последние остатки тумана таяли среди деревьев, словно слазящая с костей разлагающаяся плоть. Небо оставалось пасмурным, но тяжесть ушла, последняя серость выжигалась поднимающимся все выше солнцем. Безарин смотрел вдаль. Он слышал, как где-то за пределами видимости прошли самолеты. Невозможно было сказать, чьими они были, и Безарин опасался наступающего ясного дня. Колонна двигалась быстро, за исключением нескольких остановок, когда регулировщики, до которых еще не дошли приказы не пропускали их. Пока Безарин хотел, чтобы они просто двигались быстрее, на максимально возможной скорости.
Нужно было двигаться быстро. Это была прописная истина, а Безарин тщательно изучал наставления. Если вы будете двигаться быстро, враг не успеет навести на вас артиллерию и авиацию, это обесценит его дальнобойные противотанковые ракеты. Нужно двигаться быстро, врываться на позиции врага и продолжать движение, пока не окажетесь в его тылу, чтобы противник был вынужден принимать бой не потому, что так хочет, а потому что у него нет другого выбора. В наставлениях все было очень просто. Но Безарин подозревал, что на практике все будет иначе.
Громкое «бум-бум-бум» раздалось справа от них. Стена деревьев наклонилась в сторону колонны, наполовину скрыв вспышки взрывов.
Правильным было бы приказать экипажам задраить люки, укрывшись за броней танков и боевых машин. Но командирам машин сейчас этого сделать было нельзя. Пока они продолжали соблюдать радиомолчание, приходилось полагаться на сигнальные флажки и ракеты. Командиры машин должны были подвергаться риску вплоть до того момента, когда танки не развернутся в боевой порядок. Безарин инстинктивно опускался все ниже в башню, укрываясь за открытой крышкой люка. Грохот ударной волны от пронесшегося на малой высоте самолета ударил с такой силой, что танковые шлемы совершенно не помогли.
А он даже не видел этих скотов.
Вдоль дороги тянулась неровная полоса берез. Березы, даже здесь, в Западной Германии. Любимые Анины березы. Безарин ощутил грязь на своем заспанном лице, мерзкую смесь пота и гари от выхлопов. Не слишком романтичная картина, Аня. Здесь нет лихих офицеров из старых романов. Только вот такие немытые воины.
Внезапно колонну впереди охватили поднявшиеся дым и пыль. Безарин видел, как зенитные самоходные установки бешено вращают своими увенчанными антеннами радаров башнями. Но они не стреляли. Яркий огненный шар взрыва охватил машины передовой роты, шедшей всего в нескольких десятках метров перед основными силами, вместо положенного по уставу километра. Казалось, что само пространство и время сжимались, искажалось необходимой спешкой.
Колонна не остановилась. Минуту спустя командирский танк Безарина отвернул с дороги, чтобы объехать пару горящих остовов боевых машин пехоты. Он слышал, как гусеницы перемешивают землю. Механик просто вел машину вперед. Безарин осмотрел подбитые машины. Пехотинцы сгорели вместе с ними. Никаких признаков жизни внутри. Они даже не увидели, что убило их, подумал Безарин. Это зрелище разожгло в нем желание быстрее найти противника, чтобы сполна отплатить ему.
Механик рывком вернул танк обратно на дорогу. Он имел обыкновение преодолевать препятствия резкими, бойкими движениями, от которых остальных членов экипажа швыряло на ближайшую стенку. Убью его когда-нибудь за этот идиотизм, подумал Безарин.
Колонна двигалась через остатки рощи, мимо черных скелетов обгоревших деревьев. Среди обугленных стволов все еще что-то горело оранжевым пламенем. Здесь располагался передовой командный пункт. Британский. Наконец, Безарин оторвался от созерцания обгоревших бревен и изуродованных трупов и решительно сосредоточил взгляд на дороге.
За потрепанной войной деревней, толпа советских машин технического обеспечения и ремонтников расположились во дворе сравнительно нетронутой фермы. Слабо поврежденная техника стояла рядом, чтобы вскоре вернуться в бой. На мобильном кране ремонтников, словно на дыбе, висел большой двигатель танка. Несколько солдат сосредоточено работали, некоторые сидели и завтракали. Они помахали руками танкистам, спешившим на фронт. Но Безарину показалось, что ремонтники махали самим танкам — «до скорой встречи». В целом, ремонтники демонстрировали поразительное равнодушие к войне, от которой их отделял, возможно, десяток километров. Сидя на ремонтируемой технике или на капотах своих машин, они напоминали солдат, присевших отдохнуть в свободную минуту на учениях.
Колонна без предупреждения остановилась на окраине другой деревни. Остатки тумана развеялись, и Безарина снова начала нервировать их открытая позиция.
Разведывательная машина появилась из-за домов и двинулась вдоль колонны. Безарин заинтересованно высунулся из люка. Машина остановилась у командирского танка.
— Майор Безарин? — Крикнул сержант, пытаясь перекричать гудение двигателя.
— Так точно, — кивнул Безарин.
— Командир полка ожидает вас на главной площади.
Наконец-то, подумал Безарин. Машина разведчиков двинулась дальше, ища в колонне следующего командира. Он приказал механику покинуть строй.
Безарин завел танк в маленький городок. Урон здесь был малым, как будто он был захвачен без боя, или бои миновали его, или о нем забыли. Однако не было видно никаких гражданских. Только солдаты в советской форме. Заправщики, численностью до роты, расположились на главной площади, прямо перед церковью. Машины стояли очень плотно, так что Безарин направил свой танк в переулок и, спешившись, двинулся на поиски командира.
Безарин перепрыгивал через заправочные шланги с мастерством опытного футболиста. Он подумал, что вонь топлива и выхлопов была первым, что ассоциировалось со службой в танковых войсках. Пороховыми газами воняло только после стрельбы, а вот от необходимости заправлять машины и «наслаждаться» ароматами выхлопов деваться было некуда. Когда он обошел сзади один из своих идущих в голове колонны танков, неровный звук подсказал Безарину, что его двигатель был в плохом состоянии. Но не было времени копаться в моторном отсеке. Он просто надеялся, что этот танк выйдет из строя уже после боя. Сейчас каждая машина была бесценна.
Безарин записал номер танка, надеясь вернуться к данному вопросу, когда появится время. Член экипажа соседнего танка осторожно отдал ему честь. Безарин знал, что он имел репутацию нетерпеливого и дотошного командира. Хотя солдаты тщательно исполняли все его распоряжения, он не думал, что кто-то его особенно любил. Назначение в батальон Безарина означало повышенные требования и более тяжелую работу, чем в любом другом батальоне полка. Безарин всегда требовал, чтобы все было сделано правильно. Он понимал, что в самом русском характере заложено искать путь наименьшего сопротивления, и поэтому решительно боролся с наплевательским отношением и некачественной работой, потому что понимал, что они слишком часто заставляет жить от проблемы до проблемы. Когда его батальон выходил на учения, он должен был удостовериться, что солдаты научились всему, что положено. Когда нужно было выполнять техническое обслуживание, независимо от того, насколько простое и тривиальное, Безарин не успокаивался, пока не убеждался, что его подчиненные все сделали, а не просто проспали время в своих танках.
Расплатой было отсутствие у него близких друзей в полку. Другие офицеры относились к нему со смесью подозрения и зависти, и было ясно, что он заставлял их нервничать. Он знал и то, что командир полка испытывал к нему личную неприязнь. Но Безарин показывал такие результаты на учениях и так улучшал показатели в полку, что подполковнику Тарашвили приходилось терпеть его и позволять командовать своим батальоном так, как он считал нужным. Ходили слухи, что командир полка приторговывал военным имуществом. Были эти обвинения справедливыми или нет, но Безарин мало уважал его как человека. Он не считал, что Тарашвили понимал что-то в военной науке, за исключением тех обязанностей, исполнение которых требовалось, чтобы не навлечь на себя проблем. Безарин не верил, что командиру полка вообще была интересна его служба.
Теперь шла война, а он ждал всю ночь, не получая никаких сведений о ситуации. Его уважение к командиру полка упало еще сильнее.
Безарин заметил группу офицеров, работавших над разложенными на капоте машины картами. Когда он подошел, Тарашвили поднял на него глаза и улыбнулся.