— Ах, как страшно!
— Убирайся, — сказал Ниидэ. — И учти: будешь наживаться на собственных детях — тебе не миновать тюрьмы.
— Я не из пугливых, — пробормотала О-Канэ, поднимаясь. — Властями ты можешь детишек стращать, а не меня! В тюрьму посадят! Ой-ой, у меня сейчас кожа на животе лопнет от смеха. — Приговаривая так, О-Канэ бочком выбралась из комнаты и, пошатываясь на непослушных ногах, покинула больницу.
— Нет, так нельзя, — пробормотал Ниидэ. — Последнее время я веду себя непозволительно грубо. И чего я так раскричался. Она ведь просто темная, глупая женщина. И это не вина ее, а беда. И все это из-за крайней бедности и тяжелых условий.
— Я так не думаю, — возразил Нобору. Ниидэ удивленно поглядел на него.
— Бедность или богатство, плохие или хорошие условия, на мой взгляд, не имеют отношения к сущности человека, — пояснил он. — Почти год я сопровождал вас во время обходов больных на дому и за это время сталкивался с разными людьми. Были среди них достаточно образованные и обеспеченные, но уступавшие обыкновенным простолюдинам. Встречались мне и совершенно неграмотные бедняки — прекрасные люди, перед которыми хотелось низко склонить голову.
— Хочешь сказать, как за ядовитым растением ни ухаживай, оно все равно останется ядовитым? Так, что ли? Но человек научился делать из ядовитых растений чрезвычайно эффективные лекарства. Нет слов, О-Канэ плохая мать, но если ее только поносить и унижать, она от этого лучше не станет. Напротив, будет еще зловредней. А нужно из плохого человека научиться извлекать то, что в нем есть хорошего, — точно так же, как из ядовитых растений извлекают полезное лекарство. При всех обстоятельствах ведь это все-таки человек!
— Скажите, — тихо спросил Нобору, — а ваша идея вернуть в больницу Цугаву тоже основывается на этой точке зрения?
— С чего это ты приплел сюда Цугаву?
— Хочу узнать: чем вы руководствовались?
— Желаешь, чтобы я накричал и на тебя?
— По-видимому, так это и будет, — холодно ответил Нобору. — Но вам нет необходимости возвращать Цугаву в больницу, потому что я намерен здесь остаться.
— А кто тебе это разрешил? — Ниидэ сердито с узил глаза.
— Вы.
— Я?!
— Да, вы изволили разрешить.
— Ничего не выйдет, я не допущу. — Ниидэ рубанул воздух рукой. — Тебя назначают на высокий пост — дело решенное!
— «Именно нашей больнице нужны настоящие врачи» — разве это не ваши слова? Я и сам только здесь понял, что врачевание — акт милосердия, — настаивал на своем Нобору.
— О чем ты болтаешь? — резко перебил его Ниидэ. — «Врачевание — акт милосердия...» — Он почувствовал, что говорит слишком возбужденно, глубоко вздохнул и понизил голос. — «Врачевание — акт милосердия...» Этот вздор, эти бредни придумали для себя врачи-шарлатаны, у которых одна цель — заработать побольше денег. Они свое подлое поведение прячут за столь высокими словами, чтобы скрыть неутолимую жажду к бесчестному обогащению.
Нобору стоял перед ним, не решаясь прервать.
— О чем говорить, если медицина не способна по-настоящему вылечить даже простуду, — продолжал Ниидэ, — врач не может правильно поставить диагноз и ищет во тьме на ощупь, опираясь лишь на жизненные силы больного. Мало того, врачи в своем большинстве — шарлатаны, не желающие трудиться.
— Тогда тем более странно, что вы намереваетесь избавиться от моих услуг, а Цугаву вернуть в больницу, — перебил Нобору.
— Не надо путать одно с другим.
— Вы сами знаете, что я ничего не путаю. И позвольте вам заметить: я останусь здесь, даже если ради этого придется применить силу. Я своими глазами однажды видел, какой вы обладаете силой, но и это не заставит меня уступить. Ваша воля, можете выгнать меня, но...
— Ну и глупый же ты человек.
— К этому и вы приложили руку.
— Да, глупый! Это в тебе говорит юношеский задор. Смотри, потом пожалеешь, но будет поздно.
— Значит, вы позволите мне остаться?
— Уверяю тебя, будешь горько сожалеть об этом.
— Поживем — увидим. Во всяком случае, позвольте вас поблагодарить. — Нобору склонил голову.
Ниидэ ничего не ответил и вышел из комнаты.