Да. Конгениально политсоставляющей изменился и расклад в медийке: прославиться одной-двумя публикациями и стать кумиром электората после одного ударного бесконтрольного эфира — ныне невозможно. Во-первых, контроль (пусть и хрестоматийного западного образца, со ставкой на рефлекторную самоцензуру). А во-вторых, ничем не удается изумить пресыщенную сенсациями аудиторию. Вот опубликовала дочь президента Ельцина свои как бы мемуары в гламурном мужском издании, принадлежащем ее падчерице Полине Дерипаске. И вроде бы все для воспламенения медиаскандала там было. Рассказ про эротическое женское счастье, в зрелом возрасте обретенное в объятиях журналиста & главы президентской администрации Валентина Юмашева. И про то, как Анатолий Чубайс «убедил папу» создать неформальный штаб, «который назвали аналитичёской группой». И реплика, что, например, Дмитрий Медведев «никогда не будет привлечен к уголовной ответственности за решение ввести российские войска в Южную Осетию». Ну и? Электорат читательский не замётил.
И тогда Татьяна Борисовна двинула в блогосферу. Бог весть зачем. Вряд ли вслед за Гарантом, обозначившим тренд: это скорее мотивация для Анатолия Чубайса и прочих чиновников, дружно ломанувшихся в ЖЖ «по проложенной в пустыне лыжне». Что-то здесь другое, предчувствием перемен отмеченное. Так зачем скромная Таня Дьяченко пошла в народ? Гипотеза директора Института политической экспертизы Евгения Минченко: дочь жаждет взойти на трон отца в 2012 году. Движуха, как он предполагает, строится по образцу «президентских дочерей» Беназир Бхутто и Индиры Ганди с целью «реабилитации либерализма в России и придания ему нового лица». Сомневаюсь, что подруга Романа Абрамовича, рассказывающая, как ловко будущий мегаолигарх выкраивал начальный капитал в рядах Советской армии, и одним абзацем отвечающая на вопрос, почему он стал миллиардером, обозначит альтернативу потерпевшим фиаско «правым» лидерам. Привыкший к дебатам у «барьера» Владимир Соловьев сердится:
— Читал и не мог поверить, кого г-жа Юмашева считает идиотами — своих читателей, или она и вправду не осознает, что пишет? С такой простотой описывается схема финансирования политической жизни в России — предлагается де-факто считать это нормальным и естественным.
Даже в своей целевой группе жена бывшего журналиста Валентина Юмашева вовсе не популярна. Тогда зачем? Возможно, чтобы протестировать настрой публики. Или апробировать главы будущей книги (что мелковато, хотя первым на ее явление народу откликнулся блоггер-конкурент & НТВ-ведущий Сергей Минаев, сделавший писательскую карьеру именно на ЖЖ). А может просто подарок себе к юбилею сделать (17 января 2010 года ей исполнилось 50)?
Причем каждая запись в ее дневнике вполне сенса-бельна, казалось бы. И подписалось на нее за пару-тройку первых же недель больше, чем в этот же срок на блог Президента РФ. Но всё равно — не сенсация всесоюзного масштаба. Хотя я считаю, что сведения, широко известные в узких медийных кругах, приобретают в устах сдержанной дочери харизматичного президента особое звучание даже в контексте ее очевидных попыток гламуризировать эпоху ЕБН. Ну допустим, про то, что личное поздравление Бориса Ельцина ветеранам Отечественной сочинил Александр Минкин, которого «Борис Абрамович привел в штаб». И что тот же Минкин обнародовал сделанную Березовским запись беседы с Валентином Юмашевым и Татьяной тогда еще Дьяченко, о конфликте с Александром Коржаковым.
Тем не менее страна не вздрогнула, как бывало 20 лет назад после полосных репортажей «МК» или очередных разоблачений в «Московских новостях» Егора Яковлева (куда менее сенсационных, кстати, чем нынешние откровения Татьяны Борисовны). Так что фундаментальные сдвиги в восприятии печатного слова не имеют отношения к нивелированию журналистского ремесла, как полагают некоторые эксперты: все же дочь Ельцина ни разу не репортер.
Замечу при этом, что излагает она грамотно. Высказывались предположения, что за нее, как и за многих именитых блоггеров (типа Бориса Немцова или того же Анатолия Чубайса), строчат специально обученные щелкоперы. Или муж помогает. Знаю точно, что Юмашева, так же как и Мария Гайдар, ведет онлайновый дневник самостоятельно.
И в качестве коды заверю, что профессия репортерская изрядно самими пишущими скомпрометирована. И олигархи, развратившие нас во время войны компроматов шальными деньгами, повинны в этой беде лишь отчасти.
Нет, не люблю я журиков. И не потому, что журналист в принципе профессия сомнительная, позволяющая (как и наука) удовлетворять собственное любопытство за казенный счет, а потому… Но вот пример из практики. Будучи издателем влиятельного делового еженедельника «Профиль», вычитывал в редакционной системе содержание номеров накануне сдачи. Натыкаюсь на фразу в материале об Александре Вайнштейне — «вошел в анал истории». Так и написано. С одним «н». Ну, звоню опытному заместителю главреда, курировавшему «культурный» раздел издания (сейчас, между прочим, уже главному редактору), и обращаю должностное внимание на прелестное словосочетание. Ээээ… и что же я слышу от умиротворенного подчиненного в ответ? «Так ведь еще корректура не читала». Так вот, автор двусмысленного перла, завотделом этого журнала получает втрое больше, чем главред провинциальной газеты вместе с директором провинциальной школы (вместе взятыми с участковым врачом). Ну и я хочу понимать, за что я плачу, как читатель и потребитель перлов, прежде всего. Потому что, когда я натыкаюсь на подобные шедевры — я плачу. Так себе каламбур, конечно: в анал истории не протиснется.
Глава 4.ЧТО-ТО С «ПАМЯТЬЮ» МОЕЙ СТАЛО
Мысленно перебрал имена всех сколь-нибудь заметных фигур из числа тех, что известны экстравагантностью политических взглядов и эксцентричностью поступков, граничащих порой с выходками. Владимир Жириновский, Валерия Новодворская, Нина Андреева, Виктор Анпилов, Александр Невзоров… Нет, Дмитрий Васильев, пожалуй, покруче будет. Крайний в шеренге. Дальше — кто?
Не знаю, как у вас, но у меня первая ассоциация — бравые плечистые ребята, задрапированные в черное, на рукавах рубах не то крестики, не то свастики. От всего этого необъяснимое словами ощущение чего-то тяжелого и давящего, вызывающее единственное желание — отскочить скорехонько на обочину и переждать: не приведи господи на дороге попасться, мокрое место останется.
…Я дал волю воображению. Рисовал, как же должно выглядеть жилище Дмитрия Васильева. Не может быть, чтобы ТАКОЙ человек жил в обычной квартире. Действительность, как это частенько случается, не сочла нужным считаться с фантазиями.
Единственная жилплощадь в подьезде старого, дореволюционной постройки трехэтажного дома, где внизу булочная, а на втором этаже — ирония судьбы — пункт охраны общественного порядка. «Память» охранять или от «Памяти»? Ну, а третий этаж… Нет, логова с вооруженной до зубов охраной я не увидел. Это напоминало нечто среднее между классической коммуналкой и полулегальным штабом конспираторов. В комнатах толпился народ — преимущественно молодой, где-то в глубине квартиры плакал ребенок, лаяла собака, что-то аппетитное жарили на кухне. На обшарпанных, давно не видевших ремонта стенах висели лозунги. «Памяти», политическая карта мира почему-то была утыкана черными флажками. В коридоре на огромных размеров сундуке пылились два мегафона, в углу стояли бело-желто-черные знамена, надетые на металлические прутья с палец толщиной. Почему-то сразу подумалось, что эти прутья, заменяющие древко, при желании можно использовать совсем в иных целях…
Хозяин приглашает в гостиную, где много икон, старинных фотографий и портреты Николая II и самого Дмитрия Дмитриевича. Кроме нас, к столу присаживается молодой человек, назвавшийся адъютантом Его Превосходительства (честное слово, так и сказал, видно, фильмов о Кольцове насмотрелся). За моей спиной располагаются еще четверо парней, которые на протяжении всего разговора будут создавать соответствующий фон, дружно посмеиваясь над резкими репликами Васильева и недовольно гудя после моих, по их мнению, бестактных вопросов.
— Дмитрий Дмитриевич, пока я договаривался об этой встрече, ваши помощники столь подробно расспрашивали меня о газете, ее тираже, учредителях и т. д., что невольно возникло ощущение: прежде чем быть допущенным к «телу», надо доказать свою лояльность по отношению к вам. Вы действительно фильтруете журналистов и газеты?
— Нет, нас не ваши политические взгляды волнуют, а то, насколько издание авторитетно и популярно. Размениваться на беседы для никому не известных листков я не могу.
Обычно я журналистам не отказываю. Кажется, только от эскимосов из Гренландии не приезжали, а так отовсюду были, в том числе и из Израиля.
— Ну и как?
— А никак! Я не каннибал, человечиной не питаюсь. Это некоторые ваши коллеги тряслись так, что подбородки веревочкой приходилось привязывать. Шли сюда, словно на заклание. Иные напарников с радиотелефоном под домом оставляли. Я им говорил: «Микрофончик-то выключи, фонит». У меня единственный принцип: журналист — совесть нации, поэтому должен писать чистую правду.
— Вы действительно такого высокого мнения о предназначении нашего брата?
— Я описываю идеальную ситуацию, говорю о сути. Не моя вина, что этот идеал извращается. Если бы журналисты честно выполняли свой долг и служили Отечеству, а не тем, кто им платит, то, наверное, в мире было бы меньше бед. Люди вашей профессии иногда могут сделать больше вреда, чем танки.
Приезжала, например, из Израиля одна такая Дора и давай орать, что всех евреев надо отправить в кибуцы. На это я сказал: вы антисемитка. У нас даже фонограмма того разговора осталась.
— Вы все разговоры записываете?
— Нет, но это не важно.
— Ладно, давайте тогда другое проясним: если бы я назвался евреем и попросил аудиенцию…
— Почему сразу евреем? Дались они вам! Я же о евреях ничего плохого пока вам не говорил.