— Ну и пусть! Свою краснокожую паспортину на дудаевскую или ельцинскую бумажку не обменяю никогда. У меня свои принципы в этой жизни. Если бы все было сделано на законных основаниях, против народа я не пошла бы. А против этой банды иду и буду идти. Они государственные преступники и ответят за содеянное.
За себя не опасаюсь ни грамма, я уже вам говорила… У меня телефон с ушами, за мной, наверное, следят, что ж, они показывают свою слабость. Я не собираюсь из себя героиню строить. Это только Ельцин у нас все рассказывал, как на него покушались. Покушались, покушались, а добить не смогли. Смех!
Мне не нужно набирать политические очки, я за славой главного патриота не гонюсь. Меня дело беспокоит, я всецело занята подготовкой второго этапа чрезвычайного съезда.
— И тогда вы сложите свои полномочия председателя президиума и передадите их — кому?
— Слагать с себя я ничего не собираюсь. Состоится съезд, и там мы определимся, что дальше делать. Это будет уже не съезд ради съезда, как в Воронове, когда нам важен был политический акт. На этот раз мы изберем правительство, главу государства. Все будет по закону.
…Закончив разговор, мы спустились в вестибюль, где нас уже ожидал Саид Умалатов. Оказывается, Сажи и ему назначила здесь встречу. Господи, что же за место-то такое? От Саида я и узнал, что названа новая дата выселения с Рублевского шоссе. От новости Сажи посуровела, но проговорила: «Пусть попробуют сунуться!» Действительно, в день, когда истек срок ультиматума, у Умалатовой отключили телефон. Пришлось Сажи обращаться за поддержкой к сочувствующим ей народным депутатам России. Телефон включили. Пока. Борьба за справедливость продолжается.
Во время событий осени 1993 года Умалатова выступила на стороне своего земляка Руслана Хасбулатова. После поражения сторонников Верховного Совета России на некоторое время примкнула к радикальным движениям левого толка: была одним из лидеров Фронта национального спасения, возглавляла Союз народного сопротивления. Выступает за «единую, неделимую, могучую Россию с сильной армией». В 1995 году создала блок «Наше будущее», который ЦИК не включил в избирательные бюллетени, обосновав свое решение «недействительностью подписей». На следующий год возглавила политическую партию «Мир и Единство». В 1999-м, 2003 годах Партия участвовала в выборах в Государственную думу. В 2001 году поддержала политику Путина, создав Общероссийское общественное движение в поддержку политики Президента Российской Федерации.
В октябре 2007 года ЦИК не включил партию в избирательные бюллетени, обосновав свое решение тем, что из 200 тысяч подписей граждан в поддержку партии 98 подписей недействительны.
В мае 2011 года вернулась на федеральные ТВ-каналы. Но ненадолго: лишь снялась в программе «НТВшники», посвященной Горбачеву.
Ведет дневник, в котором резко раздает оппонентам направо и налево. При этом ее ЖЖ в отличие, допустим, от блога Анатолия Чубайса не модерируется, то есть каждый волен оставить там комментарий. И оставляют. Порой употребляя ненормативную лексику. Будучи, по сути, политическим лузером, Сажи Зайндиновна тем не менее легко употребляет термин «сбитый летчик» в отношении идеологических неприятелей. Вот типичная запись из ее дневника (середина 2011 года):
«Если взять Ахеджакову, Басилашвили, Рязанова, добавить к ним Алексееву, Войновича, Сатарова и им подобных, то получится адская смесь из человеконенавистничества, предательства и эпистолярного иезуитства. Стареющие сбитые летчики из так называемой творческо-политической богемы любят писать и подписывать высокоидейные письма государственного масштаба. Часто, правда, глупые и противоречащие друг другу — как говорится, куда ветер дует. Главное — поймать момент — а тут тебе и потерянное внимание, и признание, и даже какое-то понимание. Пусть маргинальное.
Когда-то они писали (или «ими» писали) в поддержку Горбачева, потом отрекались от него, затем они облизывали Ельцина, чтобы вскоре полить его грязью. И так далее… Сегодня эти «общественники» выдали своему обществу очередное гневное послание, в котором яростно сетуют на «ухудшающуюся ситуацию в сфере выборов», «вакуум и паралич власти», «имитацию политического процесса» и т. д. Сетуют и наслаждаются собой, объясняя прессе, какие они умницы».
Про агентов влияния она писала в своем ЖЖ и в начале 2011 года:
«Никогда не доверяла медийным «говорящим головам». Особенно тем, что мелькают во всех программах подряд, скачут с одного ток-шоу на другое и то и дело учат нас, как правильно смотреть на вещи. В этой среде наиболее ярким персонажем является некий писатель Веллер. Кто это и почему его так много? Не берусь судить о литературных талантах Веллера — проза его по большей части ординарна и скучна, как писатель он невыразителен, простоват и даже пошловат. Как говорится, «не Тургенев». Он неинтересен. Но отчего он так обласкан телерадиопростран-ством, которое его позиционирует то современным русским мыслителем, то ярким историком, то чуть ли не «мозгом нации»? Ответ, на мой взгляд, прост — именно такие вел-леры сегодня как никогда востребованы. Они нужны для оболванивания общества, для насаждения в нем наиболее деструктивных «ценностей». Таких принято называть агентами влияния. Арбатова, Ерофеев, Журбин и пр. Веллер — ярчайший представитель этого гнилого сословия. И он популярен, как никто иной.
Абсолютно беспринципный и бесхребетный «глашатай истины» кочует с канала на канал, выставляя себя таким же абсолютным экспертом непременно во всех областях».
Поскольку лично я всегда был тотально деполитизирован — даже в комсомол отказался вступать в свое время, чем лишил себя возможности поступить в МГУ, — то не возьмусь оценивать политические тезисы Умалатовой. Что касается ее записей: для меня всегда в словосложении важно было КАК, а не ЧТО.
Глава 6.ИНТЕРВЬЮ С НИКОЛАЕМ РЫЖКОВЫМ
— Есть такое понятие — эквифинальность. То есть, как бы мы ни шли, какие бы правительства и программы ни были, какие бы конкретные политические и экономические шаги ни предпринимали вы, Павлов, Силаев, Гайдар или любой другой — все равно пришли примерно к такому состоянию дел. Это как в анекдоте: больного лечат разные врачи, разными лекарствами, а ему все хуже. Наконец говорят: ну, тогда остается только Богу молиться. А родственники отвечают: пробовали — хуже! Так вот, Николай Иванович, как вам кажется — не в такой ли мы ситуации, когда процесс распада объективен и его, по большому-то счету, никому не остановить?
— Если бы я не знал, что при жесткой командно-распределительной системе мы втягиваемся в стагнацию, а затем — в кризис, если бы я не знал, что в 82-м году рост доходов населения был равен нулю… Если бы не знал всего этого, то я и не включился бы в работу по перестройке (тогда еще такого термина не употребляли), не вошел бы в 82-83-м году в узкую команду, которую тогда создал покойный Андропов…
— Кто входил в эту команду?
— В ноябре 82-го года меня — совершенно неожиданно — избрали секретарем ЦК и Андропов ввел меня в команду, готовившую реформы. Туда входили и Горбачев, Долгих…
Об этой работе по подготовке реформ я не жалею. Ситуация была тяжелой, кризис зрел. Мы стали разбираться с экономикой, а с этого началась перестройка в 85-м году, где практически были использованы итоги того, что сделали в 83-84-х годах. Не пошли бы на. это — было бы еще хуже.
Но с вашим фаталистическим взглядом я вообще не согласен. Нет, от политики многое зависит. Не все, но многое. Если бы я считал иначе, то не взялся бы за это дело. Конечно, в 90-м году наше представление об экономике по сравнению с 85-м и даже с 87-м годом — это день и ночь! Наше мышление очень продвинулось. Когда в 88-м году впервые я ввел в нашу экономику понятие конкуренции, монополизма… да и, кстати, фермерства… на меня вот такими глазами смотрели.
Мы держались до 89-го года. В 89-м году рост экономики был уже очень небольшой — 1,5 процента. В 90-м году прошли через нулевую отметку, начался спад, пошел настоящий раздрай в экономике.
— Так вот, все-таки, Николай Иванович, может быть, это падение было объективно, ни от чего не зависело? Или иначе: ну, вот остались бы вы у власти, стали бы, скажем, Президентом России. Вы думаете, что не было бы в принципе того же, что мы имеем сегодня? Вы всерьез верите, что смогли бы задержать падение маятника?
— Конечно, переход от плановой к рыночной системе безболезненно пройти не мог. В этом смысле трудность переходного периода неизбежна при любом руководстве. Вы помните, что со мной делали в мае 90-го года, когда я выдвинул комплекс мер по переходу к рынку, в числе которых было и реформирование цен. Тогда Бунич крылатую фразу сказал о нас — «Шок без терапии». Да… С тех пор менялись премьеры, много было «шоков», а до «терапии» так и не добрались…
Так что приближение кризиса было неизбежно. Но какого? Программа Рыжкова-Абалкина (так ее называли) была умеренно радикальная. Я и сейчас считаю: этот путь, который мы не прошли, был оптимальным, а Абалкин был и остается крупнейшим экономистом. Мы не могли рисковать, не могли пойти на шоковую терапию из-за неподготовленности рыночной инфраструктуры, материальной и психологической неподготовленности людей. И если бы страна пошла этим путем — трудности тоже были бы. Но не было бы так, как сейчас. Была бы существенная разница — в этом я убежден, поэтому и согласился выставить свою кандидатуру на пост Президента России. Я понимал, что может опять выплыть программа типа «500 дней», другие шоковые варианты и все это ударит по людям. Только поэтому и пошел. Что мне, власть была нужна? Я от той-то власти не отошел. Да и четыре месяца после инфаркта! Но я стоял на митингах по восемь часов, хотя понимал, что рисковал. Зачем? Для того чтобы предупредить такое развитие событий, такую шоковую терапию, к которой мы пришли сегодня. Я проиграл выборы, но никогда не смогу упрекнуть себя в том, что мог, но не сделал…