— На какой исход суда вы рассчитываете?
— Надеюсь, что правосудие будет правым, справедливым, хотя особых иллюзий и не строю.
— Вы же понимаете, оправдательный приговор будет означать поражение тех сил, которые праздновали победу в августе 91-го. Вряд ли это допустят.
— Если процесс не превратят в политический фарс и судить будут по закону, то у нас есть все основания думать о снятии всех обвинений.
— И все-таки вы, Олег Дмитриевич, морально готовы к тому, чтобы снова сесть за решетку, если того потребует суд?
— Я готов и жизнь свою отдать, если это хоть как-то послужит на пользу моей Родине. Впрочем, сказанное не означает, что я покорно подчинюсь насилию, неправому суду. Я же могу объявить голодовку, избрать иные методы борьбы. Нет, сдаваться я не намерен. Главное мое оружие — правда!
Председатель Совета директоров корпорации ОАО «Рособщемаш» свою работу характеризует так: «Я пытаюсь противостоять тому разрушению, которое происходит в ракетной технике. И моя функция заключается только в том, что я прихожу на радио и говорю: «Не надо так делать. Не надо ничего разрушать. Надо строить, а не разрушать». Надо больше совокупных средств, которыми располагает государство, направлять на научно-технический прогресс.
То, что сейчас, почему-то называют инновациями. Ну, инновации. Какая разница, слово такое или слово другое. Главное — смысл. Я по природе оптимист. Я считаю, что в Средневековье мы не выпадем. Человечество в конце концов встанет на путь познания и микромира, и макромира. Вот почему сейчас в Европе вместе с нашими учеными создается механизм познания микромира. Потому что и микромир, и макромир где-то сходятся в конечном счете. Сойдутся — мы будем знать каждую клеточку этого чуда».
Увлекается игрой в шахматы, бильярдом и, как и положено советской номенклатуре, охотой.
В 1998 году, не дотянув совсем чуть-чуть до 90, умерла мать Олега Дмитриевича — Галина Иосифовна Бредунова. У них с супругой (в девичестве Саенко Лилия Федоровна, 1937 года рождения) сын — Дмитрий Олегович Бакланов (1959 года рождения) и внучка Лилия (1980 года рождения).
Глава 10.ЕЩЕ ОДНА ПОПЫТКА ВИТАЛИЯ КОРОТИЧА
Перед отъездом Виталия Коротича в США (осенью 1991 года) я записал с экс-боссом «Огонька» достаточно пространное интервью. В середине декабря 91-го Виталий Алексеевич приезжал в притихшую столицу нашего разваливающегося государства. К сожалению, легендарный реаниматор «Огонька» отказался дать интервью «ВІ/IDy» в Шереметьево. Заметив: «Получится: вы здесь патриотически голодаете, а Коротич в очередной раз сваливает в Америку?» Пожалуй, он был прав. У нас не любят, когда кому-нибудь хорошо (или, во всяком случае, неплохо). Хотя… Виталию Алексеевичу довелось повоевать на своем веку. На сотню редакторов хватит, по-моему. На днях (напоминаю, это 1992 год. — Е.Д.) я позвонил в Бостон. И мы договорились, что бывший шеф самого перестроечного из журналов берется стать собкором газеты «Новый Взгляд» в США.
— Вы упоминали в нашей беседе о ненависти, а я знаю, что у вас была книга под названием «Лица ненависти».
— Это была для меня очень важная книга. Вы знаете, у меня есть такая вот традиция — отвечать за все, что я сделал. Поэтому я ее переиздал в 87-м (или 88-м) году еще раз. Здесь. Это книга о 1982 годе. Очень страшный год. Я был тогда в Америке. Она была на грани войны. И мы были на грани войны. В США как раз вышел «Рэмбо», вышел знаменитый фильм «Америка». Рональд Рейган говорил об империи зла. В это время люди в Америке, с которыми я позже стал дружить (Генрих Смит, Роберт Скайзер), писали о-России. Генрих Смит написал книгу о том, как тяжела и сложна Россия и как она переполнена злостью и безысходностью. Я же написал книгу о ненависти, которая впитывалась, вкачивалась в Америку. Книгу там знают. Она выходила на испанском, французском, английском. И книга для меня осталась важной до сих пор. В Америке (в 1990 году) я проводил семинар по теме ненависти. Если в стране воспитывается ненависть, то надо или начинать войну, или не заниматься этой ерундой. Мое мнение. Потому что, если ненависть не воплощена в войну, она взорвется внутри страны! Америка начала это ощущать. Ненависть, направленная на нас, но не воплощенная в реальные взрывы, начала взрываться там. Сегодня Америка уже успокоилась. Сегодня, мне кажется, должны успокоиться и мы. Это одна из главных моих тем: «Исследование философии ненависти и то, что она с нами наделала».
— Что будет с вашим депутатским статусом? В связи с тем, что вы будете большую часть времени, насколькоя понял, проводить все-таки за границей?
— Во-первых, что я сделал. Я организовал сейчас в Харькове (где я был депутатом) большое пожертвование от американских церквей на постройку госпиталей для лечения пострадавших в Чернобыле; помог организовать в Харькове огромный Международный моцартовский фестиваль-концерт. Что еще я сделал? Связался с губернатором штата Огайо (у них два танковых завода) для проведения совместной конверсии с харьковским заводом им. Малышева (где делали танки). И шесть директоров харьковских оборонных предприятий посетили США. Короче, я занимаюсь этим. Все-таки я буду в Харьков приезжать. Тут свято. Хоть, честно говоря, страны, которую представлял Верховный Совет СССР, уже нет. Я представляю Украину, живя за ее пределами. Может быть, я даже больше могу сделать там (в США), чем здесь. Здесь я обращался с письмами. Кого-то освободил, что-то еще сделал. Я был в Харькове, все честно рассказал, была большая встреча с избирателями, выступил по местному радио и телевидению. Вот так вот и сказал: «Ребята, пока что я ваш. Потому что вы — это конкретная точка на карте мира».
— Виталий Алексеевич, вы не боитесь повторения переворота, но теперь настоящего путча полковников, которые все сделают грамотно и более решительно?
— Я боюсь вот чего. В стране — то ли умышленно, то ли по глупости — создается инфраструктура будущего переворота. Сейчас миллион человек, в среднем, партийных работников вышвырнуто. Это где-то с семьями — три-четыре миллиона людей. Многие политработники армейские выкинуты на улицу. Это здоровые, с хорошими связями, серьезные люди, которых разогнали. В Киеве — Военнополитическая академия Военно-морского флота. Во Львове, в других местах есть училища. Эти ребята не виноваты, что их там учили. Сегодня они — никто. Нарастают производственные и продуктовые трудности. Завтра может случиться, что люди выйдут на улицы. Наша страна все время жила в условиях страшного изоляционизма. Мы жили таким образом, что если делается автомобиль, то части для него производятся там, там, там — внутри Советского Союза. Весь мир летает на боингах, мы летаем на своих. Весь мир смотрит видеомагнитофоны производства Японии, Южной Кореи, а мы свои делаем. У нас в пять-шесть раз больше номенклатура производства товаров, чем в США! Мы все — от зубных щеток до ракет — делаем сами. В этом смысле очень страшна сегодняшняя дезинтеграция. Харьков один из главных центров военно-промышленного комплекса. Заводы там закрываются, завтра десятки тысяч людей выйдут на баррикады. Купить все комплектующие детали, которые недопоставили Грузия, Украина, Литва, невозможно даже в Швейцарии. Потому что это уникальные детали. Сегодня дезинтегрированный Советский Союз стоит на грани взрыва. У этого взрыва будут хорошие лидеры. И такие фашистики вроде Жириновского. И бывшие коммунистические партработники. Злые. Которые понимают, что в случае развала они могут опять оказаться той единственной силой, которая будет реставрировать свою власть. Я боюсь фашистского переворота, я боюсь того, что нам угрожает не только чилийский вариант (полковничий путч). Я почему-то думал, что у нас будет так: вот такие Алкснисы, Петрушенки сделают свое дело. Быстренько пересажают, перетолкут тех, кто им не нравится. Через месяц-два генералы сделают следующий переворот. Арестуют этих придурков, будут их судить, расскажут всему миру о том, как демократическим принципом в стране реставрированы и победили. Но страна уже будет тихая. Здесь тысячам пяти заткнуть рот, и — «все в порядке». Я вот этого боялся. Но теперь, когда произошел этот идиотский опереточный путч, я боюсь уже Жириновского. Боюсь фашистов. Боюсь того, что было в Германии в 1933 году, когда просто дали ребятам сначала рубашки, потом сказали, что жиды все украли. Они пошли бить это подлое племя. После этого им сказали, что виноваты капиталисты (кооператоры по-нашему). Они пошли-побили их, а потом: «Сегодня вам принадлежит Германия, а завтра весь мир». Вот этого я боюсь. Они где-то уже топчутся. Одна из телекомпаний западных прислала за мной автомобиль, чтобы я им вечером дал интервью. Меня вез водитель, и я ему сказал: смотри какой хороший автомобиль. Удобней, чем на нашем ездить? — Да если бы нам, — опять же сказал про это подлое племя, — не мешали, то мы такие бы автомобили сделали! Лучше! За год! Жиды же нам ничего не дают делать. — Правда? — спрашивал. — Не дают совершенно? А может, пустим к нам Форда, чтобы он у нас развернулся? — Нет, мы своего не отдадим.
Я уже несколько раз на наших улицах встречался с этим. И относиться к этому иронически нельзя. Это серьезная опасность. 17-й год? Когда вышли сначала женщины, стуча ложками в пустые кастрюли на улицах Петрограда, а за ними и армия стала разбегаться. Мы стоим перед тем же самым. В Первую мировую войну солдаты просто взяли и пошли домой. Сегодня солдаты пошли по своим республикам, в свои национальные армии. Повторится один к одному то, что было в момент свержения Временного правительства, и я очень боюсь новых большевиков. Вот, собственно, почему надо страну накормить. Я везде на Западе об этом кричу. Встречался с Бейкером, с Чейни (министром обороны США. — Е.Д.). Говорил одно: денег нам не надо. Если вот удастся предотвратить общими усилиями социальный взрыв, не дать возможности провокаторам разгуляться, то мы будем спасены. И мы, может быть, возвратимся в человечество. Смотрю на Тверскую. Я так представлял себе нэп. Нищие какие-то, первые лоточники. Так это начиналось, наверное. Если не подавить это сейчас, то к весне начнет разворачиваться. Может, приватизируются предприятия. Может, продадим что-то. Может, у нас кто-то купит наши автозаводы. Я говорю эти вещи, которые могут показаться кощунственными. Но в Америке около трехсот миллиардов иностранной собственности, и Америка продолжает существовать! А у нас ни копейки. Нефтепроводы текут, дома заваливаются, но все — наше. Вот нашелся бы какой-нибудь глупый, кто купил бы отель «Россия» (мы беседовали сидя в моей машине напротив гостиницы «Россия», где директор телекомпании «ВИО» Саша Горожанки