ые чашки.
– Мигель Переда и Умберто Франко обвинили Игнасио Суареса на основании сюжета романа. Не понимаю, почему сейчас это неактуально. Кроме того, мы будем искать бывшего заключенного.
– У меня нет времени на гипотезы из мыльной оперы. Я думал, вы позвали нас ради чего-то серьезного.
Прокурор размашистым шагом выходит из комнаты, оставляя дверь открытой. Со своего места секретарша Мигеля Переды наблюдает за растерянными лицами Эстебана дель Валье и судьи Кастильо. Эстебан замечает ее взгляд.
– Я постараюсь навести справки о Хулиане Конде, – говорит Кастильо.
Судмедэксперт медленно кивает и, пожав руку судье, уходит.
Семнадцатый фрагмент
Сегодня утром я принял просроченный аспирин – увидел дату, лишь когда возвращал коробку на место. Я побежал в ванную и засунул палец в рот; надеюсь, мне удалось отрыгнуть все. Мысль о том, как именно я умру, превратилась в навязчивую идею; я столько раз наблюдал за чужой смертью, что не могу не думать о собственной. В этом я неоригинален: судя по всему, люди – единственный вид, озабоченный будущим и смертью (хотя, возможно, однажды наука докажет обратное).
Странно, что у меня нашелся просроченный аспирин: еще одна моя навязчивая идея – сроки годности.
Одинокие шесть месяцев, которые я провожу в столице, наводят на подобные мысли; быть может, стоит переехать к Элене.
Я не раз представлял, как умру здесь, а мое смердящее, изъеденное червями тело найдут через много дней. Свидетельство того, что я не осуществил вышесказанное и некому позаботиться о моих останках. Беспокойство передалось мне от Лупиты, проститутки из коммунального дома. Мы с ней продолжали видеться после того, как покинули комнату Исабель. Она стала единственной, с кем я свободно мог говорить о своих родителях, потому что беседа с Рамоном больше походила на интервью.
Я подкараулил Лупиту через шесть месяцев после смерти матери. Дождался, пока она выйдет из дома: у меня так и не хватило смелости появиться там снова.
– Что ты здесь делаешь, малыш? – спросила она, поравнявшись со мной.
– Жду тебя.
– И для чего же?
– Поговорить.
В течение дня Лупита выполняла поручения, покупала еду, отсыпалась, навещала парочку «коллег», как она их называла: в результате побоев от клиентов женщины стали инвалидами и жили на благотворительность. Лупита бросила работу в борделе, когда их начали закрывать по решению властей. Она оплачивала комнату на Калье-де-Месонес, потому что там жила ее мать, а после смерти матери и закрытия публичных домов занялась уличной проституцией. Некоторое время Лупита подрабатывала в борделе, который притворялся салоном, затем хозяйка, давняя знакомая, открыла в качестве прикрытия ресторан и звала ее, когда появлялись клиенты. Как-то раз Лупита поведала мне, что одно время трудилась в роскошном заведении и получала до семидесяти пяти песо за клиента. Она платила фиксированную сумму полиции, чтобы ей позволяли работать, и определенный процент владельцам отелей, а на оставшиеся деньги жила, пока однажды ее не арестовали. Уличная проституция подразумевает недобросовестную конкуренцию, в результате чего Лупита попала в полицейский участок. Сутенер, оплативший штраф, потребовал вернуть долг в тройном размере.
– Как ты без мамы, малыш? Веришь или нет, нам с товарками ее не хватает. Она многим помогла с залетами. Всего одна умерла.
– Одна?
– Мы знали о риске, твоя мать не была врачом. От врачей помощи не дождешься, они дерут не по-божески и тоже не гарантируют, что все пройдет гладко и мы выживем.
Лупита мечтала, чтобы ей устроили хорошие похороны с «приличной могилой», как она выражалась, и откладывала на это деньги. «Приличная могила, малыш», – повторяла она во время наших бесед.
Было бы пошлостью сказать, что я потерял с ней девственность: я предпочитаю думать, что таким образом заключил договор присутствовать на ее похоронах.
Хулиан убил ее 12 декабря. Срок истребования, так беспокоивший Лупиту, наступил во вторник. В день своей покровительницы она отправилась в район Ла-Вилла, чтобы помолиться Деве Марии Гваделупской. Минуло три месяца после смерти Пилар Руис.
Однажды Хулиан появился с медальоном святого Раймунда Нонната, покровителя беременных женщин и нерожденных детей[38], которому Лупита каждый день вверяла души своих двух некрещенных младенцев. «Вверяю их тебе», – говорила она, целуя медальон, который сегодня висит на моей шее.
Хулиан не возвращался домой несколько дней; я работал, занятый наполовину мыслями о брате, наполовину – написанием полицейских заметок о грабежах и преступлениях на почве страсти. Иногда ссылался на убийства Святых, чтобы подогревать интерес читателей: я был уверен, что в любой момент Хулиан снова убьет.
– Ты убил Лупиту, ублюдок? За что?
Он не ответил и положил медальон на простыню. Уже рассвело, когда он разбудил меня: открыв глаза, я увидел болтающуюся перед лицом цепочку.
Я бросился на брата, повалил на пол и хотел ударить, как вдруг он поднял руку и сказал:
– Хочешь знать, где она?
Я замер как вкопанный.
– У стены похоронного бюро в районе Докторес. Если поторопишься, найдешь ее первым.
Хулиан дал точный адрес, и мне не составило труда ее отыскать.
Я позвонил в полицию и анонимно сообщил об убийстве, а сам явился следом: они уже начали привыкать к моему присутствию.
– Припозднился, горемыка, – сказали мне. – Вот же совпадение, что всегда приходишь ты.
– Я не прихожу, меня посылают.
Хулиан оставил ее в той же позе, что и двух других: идентичной снимку моей матери в тюрьме.
Я не смог обуздать желудок, и меня вырвало – впервые из-за совершенного Хулианом убийства.
– Что, еще не закалил брюхо? – смеялись полицейские, хлопая меня по спине.
– Смерть в результате удушения, как и с другими, – констатировал один.
– Она была проституткой, – сказал второй, – но работала не здесь, а ближе к центру города.
– Такая же рана на лбу, и одной туфли нет, – заметил кто-то еще.
– Что с туфлями? – спросил я Хулиана, когда он вернулся домой после нескольких дней отсутствия. Он пожал плечами и проспал трое суток.
Я попросил подругу Лупиты, тоже проститутку, забрать ее тело из морга и поискать в комнате деньги на похороны. Часть из них она наверняка взяла себе, в дополнение к одежде, обуви, украшениям. «Ей они уже не пригодятся, в отличие от меня».
Я позаботился обо всем необходимом для прощания и похорон, купил гроб и написал эпитафию. Я наблюдал за погребением издалека: не хотел, чтобы обитатели дома на Калье-де-Месонес меня видели. Я заплатил священнику за благословение, дабы Лупита счастливо добралась в рай для проституток, и в связи с ее смертью опубликовал три заметки, породив гипотезы, размышления о предыдущих жертвах и разговоры о серийных убийцах.
32
Воскресенье, 18 сентября 1985 г.
8:00
Элена медленно сворачивает брюки, сомневаясь, класть их в чемодан или нет. Она думала об этом целый день и накануне вечером решила отправиться в Мехико, чтобы найти ответы на вопросы об Игнасио. Вчера она сообщила Эстебану и Лусине:
– Хочу съездить в тот дом в Роме, я никогда там не бывала. Хотя мы с Игнасио обычно виделись в его квартире в Поланко, я знала о существовании этого места еще до прочтения рукописи – нашла ключи, должно быть оттуда. И записную книжку Игнасио с номерами нескольких людей, в том числе Рамона Гарсиа Алькараса, его друга. Я весь день собиралась ему позвонить, сделаю это завтра. Если кто-то и может нам что-нибудь рассказать, так это он.
– Наверное, мне стоит поехать с тобой, – предложила Лусина. – Как странно: я занимаюсь тем же, чем и Фелиситас, – принимаю роды и провела несколько абортов. Я не считаю убийцей ни себя, ни своих пациенток. У женщины может быть масса причин для аборта. Очень легко их судить, но никто не знает, что у этих женщин на душе.
– Не знаю, я так долго пыталась забеременеть…
– Если все написанное Игнасио правда, его мать, помимо прочего, убивала младенцев. Ты не убийца, – сказал Эстебан.
– Не могу выбросить из головы его слова о дурных генах…
– Ты бы убила кого-нибудь? Как думаешь, ты на такое способна? – спросила Элена.
– Нет. Не знаю.
– Ты не такая, как семья Фелиситас, не волнуйся, у тебя есть другие недостатки. – Элена улыбается, отводя глаза.
– Да, пожалуй, я поеду с тобой в Мехико.
Элена закрывает чемодан, затем снова открывает, устремив взгляд на свой шкаф. Она нервничает из-за встречи с Рамоном, хотя по телефону он оставил приятное впечатление.
Вчера после обеда, когда она наконец решилась позвонить другу Игнасио, никто не ответил, и Элена подумала, что, возможно, номер не тот. Через полчаса, показавшиеся вечностью, она предприняла вторую попытку. На этот раз трубку сняли.
– Рамон?
– Я слушаю. – Хрипловатый мужской голос. Элена представляла себе молодого человека, а не мужчину под семьдесят.
– Меня зовут Элена. Элена Гальван, я…
Она не знала, как представиться, но он сам закончил фразу:
– Подруга Игнасио.
– Да. Подруга Игнасио.
Рамон сказал, что хотел подойти к ней в день похорон писателя, но не нашел подходящего момента, а потом его окружили репортеры, знакомые из СМИ, и, когда он наконец освободился, Элена уже ушла. Она поведала ему о папке, зачитала несколько отрывков. Решив, что лучше встретиться лично на следующий день в доме у Рамона, они попрощались.
Сегодня с утра пораньше Элена пошла в больницу навестить Хосе Марию. Почти полчаса она говорила с ним о своих страхах, о гостинице, о матери. Элена чередовала хорошие и плохие новости. Ей до сих пор трудно поверить, что ее мать и отчим пребывают в одинаковом состоянии оторванности от жизни. Самая нелепая романтическая история в мире, сказала она Хосеме.