– Почему Игнасио не донес на своего брата? Если бы он это сделал, все сложилось бы иначе. Возможно, он жил бы с Кларой и я никогда его не встретила бы, и все были бы счастливы, – с ноткой горечи говорит Элена. – Думаю, он был таким же бездушным, как и его брат.
– Не знаю. Он действительно обладал способностью держать дистанцию между преступлениями, о которых рассказывал, и своей личностью. Правда в том, что близость смерти делает человека непохожим на других. Репортеры из криминальной хроники вплотную сталкиваются со злом, живут с ним каждый день. Есть такое выражение: «Кто сражается с чудовищами, тому следует остерегаться, чтобы самому при этом не стать чудовищем. И если ты долго смотришь в бездну, то бездна тоже смотрит в тебя»[41].
– Что это значит?
– За время работы в газете я встречал многих репортеров, для которых тьма человеческой души была невыносима. Для других, наоборот, быть свидетелем событий и рассказывать о них – как наркотик. Кровь порождает зависимость. Мануэль к тому же обладал даром красиво связывать слова. Он, как почти все авторы детективных романов, стремился найти истину, раскрыть преступления, которые в реальной жизни оставались нераскрытыми. Репортеры криминальной хроники сталкиваются с коррупцией и безнаказанностью, мы не понаслышке знаем о хитросплетениях правосудия, отсюда и берется художественный вымысел.
– Игнасио был одним из тех, кто добивался справедливости?
– Раньше я бы сказал, что да.
– Раньше?
– Прежде чем ознакомился с его воспоминаниями.
Рамон встает и вытирает со стола пепел, насыпавшийся мимо пепельницы. Затем вновь наполняет свой бокал и подходит к окну.
– Скоро стемнеет.
– Ты хочешь, чтобы я ушла?
Рамон игнорирует вопрос и какое-то время молчит, глядя на прогуливающихся по парку людей.
– Закат длится гораздо дольше восхода; это недооцененная метафора жизни. Рассвет нашего бытия стремителен, остальное – долгий закат. Моя жизнь на пике сумерек, вот-вот наступит ночь, и именно сейчас ко мне попала рукопись, которая не даст спокойно спать. Мануэль даже с того света доставляет мне проблемы, как в нашей молодости. Рассвет своей жизни он провел во тьме; возможно, для него солнце никогда не всходило. Непрерывные сумерки в лучшем случае. Он жил в окружении самого темного зла человеческой сущности, как на дне морском, где обитают твари, словно вышедшие из фильма ужасов. Мы считаем их слепыми. Они слепы к нашему свету, но видят то, что находится в бездне и недоступно нам. Контакт со злом дал Мануэлю и Хулиану иное ви́дение. Они порождения тьмы, пытавшиеся жить при свете.
– Дело в другом.
– В другом?
– Тебе прекрасно известно, почему Игнасио не донес на брата.
– Да, по той же причине, по которой я освещал историю Людоедки и многих других: из честолюбия.
– Именно.
– Игнасио хотел стать выдающимся репортером, – говорит Рамон.
– Возможно, чтобы выбраться из нищеты и найти себя в жизни, – добавляет Элена.
– Для честолюбия существует много причин.
– Не будем ввязываться в эту дискуссию, есть кое-что поважнее: Хулиан вышел на свободу.
– Когда? Откуда ты знаешь?
– Это выяснил Эстебан дель Валье.
– Судмедэксперт.
– Да. Он считает, что девушек в Сан-Мигеле убил Хулиан. Узнав, что его выпустили из тюрьмы, и прочтя рукопись Игнасио, Эстебан почти в этом уверен, – объясняет Элена.
– Точно так же много лет назад убивали Святых. И все же нельзя утверждать, что это сделал он. Ты в курсе, что после ареста Хулиана убийства продолжались? Их так и не расследовали, почти все жертвы были женщинами-невидимками, до которых правосудию нет дела. Проститутки, нищенки.
– Сколько?
– Шесть вроде.
– То есть всего девять человек?
– Получается, так. А что?
– Я нашла коробку с девятью женскими туфлями. И все без пары.
– Не помню, все ли женщины были босиком или в одной туфле, – говорит Рамон. – Могу проверить в газетном архиве.
– В день убийства нам подбросили фотографии с телами, и на одной из них было написано: «Найди меня».
– «Найди меня»?
– Игнасио вылетел как сумасшедший. В следующий раз я увидела его только в морге.
– Думаешь, их убил Хулиан?
– Не знаю. Дело до сих пор не раскрыто, потому что девушки встречались с одним из самых влиятельных мужчин в Сан-Мигеле и полицейской шишкой.
– Эстебан уже сообщил прокурору о своих подозрениях насчет Хулиана? – спрашивает Рамон.
– Собирался, чуть позже я с ним свяжусь. Завтра хочу навестить дом в Роме. Узнать, как жил Игнасио. Хотя, возможно, его дети уже все оттуда вынесли.
– Я бы с радостью пошел с тобой, но завтра не могу, у меня несколько встреч, которые нельзя отменить.
– Лучше я сначала схожу одна, потом, если хочешь, пойдем вместе. – Элена встает и берет сумку. – Созвонимся утром. Я оставлю папку, чтобы ты сегодня мог ее прочитать.
34
Четверг, 19 сентября 1985 г.
10:47
Ее будит лай.
Она резко открывает глаза.
Пытается втянуть воздух, наполнить легкие.
От приступа кашля грудь пронзает боль.
– Элена?
Когда кашель отпускает, она пробует ответить, но голос не слушается – вместо него вырывается всхлип. Она вдыхает через рот – в глотке першит, губы и язык горят.
– Элена, очнись. Не спи.
– Луси…
Лусина приехала в отель «Гиллоу» вечером, в четверть восьмого. Элена поджидала ее у стойки регистрации. С шести часов она принялась ходить по комнате. Включила телевизор, прослушала заставку начавшегося телесериала и стояла перед экраном до первой рекламной паузы. Потом выглянула в окно, откуда виднелась улица Исабель-ла-Католика, запруженная гудящими машинами, уличными торговцами и пешеходами, так непохожая на улочку в Сан-Мигеле, где находится «Посада Альберто».
– Я могла бы жить в этом городе, с тобой, – размышляла она вслух. – Наверное, мне бы здесь понравилось. Возможно, однажды я перееду – оставлю гостиницу, маму, тетю и ее роман с отчимом. Может, мне стоит затеряться в толпе, стать невидимкой.
Телевизор прервал ее монолог-диалог неизвестно с кем. Элена выключила экран, пошла в уборную и в пятый раз за час справила малую нужду.
– Все из-за нервов…
Вымыв руки, она привела в порядок волосы и накрасила губы. Затем вышла из номера, положила ключ от двери в сумку и спустилась к стойке регистрации. Не мешает чего-нибудь выпить, чтобы успокоить тревогу, охватившую ее целиком, до самой макушки. Лусина застала Элену за вторым коктейлем и третьей тарелкой арахиса; за это время она еще трижды ходила в уборную.
– Почему ты так долго?
– Роды не идут по расписанию, это не производственный процесс. И кроме того, после развода я впервые ехала сюда за рулем одна – бывший не разрешал мне самой вести машину, – и, чтобы найти отель, пришлось трижды спрашивать.
– Ладно, ты наконец здесь. Давай поднимемся и оставим твой чемодан. Я ужасно волнуюсь. Еще десять минут – и поехала бы без тебя.
В такси они назвали водителю адрес – ни одна из них не захотела вести машину в незнакомом городе.
– Надеюсь, у нас будет время прогуляться до Калье-де-Месонес, посмотреть, где жила Исабель. Может, кто-нибудь из соседей ее помнит.
– Мы здесь не для прогулок, – резко бросила Элена.
– Долго, по-твоему, мы пробудем в доме Игнасио?
– Не знаю, сколько потребуется.
– Необязательно срывать на мне злость.
– Я не срываю.
– Твой тон говорит сам за себя.
– Какой тон?
Лусина не ответила. Закатив глаза, Элена раздраженно тряхнула головой, пожала плечами и уставилась в окно.
– Можем пройтись по окрестностям завтра. В конце концов, мы остановились в центре, – уступила она.
Не поворачивая головы, Элена покосилась на спутницу, которая сосредоточенно смотрела в окно, затем перевела взгляд на стекло и встретилась со своим отражением. «Это не ее вина», – мысленно сказала она призраку, плывущему в свете автомобильных фар.
– Думаю, он приезжал в Сан-Мигель из-за тебя, а не ради меня. И эту папку оставил тебе. Твоей вины здесь нет. Как и в том, что я не могу забеременеть, – добавила Элена неожиданно для самой себя.
– Не драматизируй, мы не знаем, зачем он приезжал. И кем на самом деле был человек, называвший себя моим отцом. Хотела бы я знать формулу, позволяющую тебе зачать. Увы.
Элена пару раз похлопала ее по ноге, вздохнула и только теперь заметила сосновый ароматизатор, висевший на зеркале заднего вида вместе с двумя четками: одними из белых искусственных жемчужин, другими – из деревянных бусин. На приборной панели, лицом к пассажирам, маленькая фигурка Девы Марии Гваделупской с молитвенно воздетыми руками раскачивалась в ритме песни Хуана Габриэля[42], льющейся из радио.
– Как думаешь, что мы найдем в доме? – спросила Лусина.
– Понятия не имею. Скорее всего, ничего. Наверняка дети Игнасио уже все вынесли.
– Я хотела бы познакомиться с братьями.
– Строго говоря, они тебе не братья. Это сыновья какой-то испанки, отдавшей их в приемную семью.
– Возможно, я как-нибудь наберусь смелости и разыщу их.
– Зачем?
– Ну, чтобы они знали, что у них есть… Нет… Черт, ты права – к чему?
– Сегодня я виделась с Рамоном, другом Игнасио.
– И?
– Душа-человек. Игнасио явно поскупился, описывая его. Очень славный, добрый, с прекрасной энергетикой. Он подтвердил почти все: насчет брата и что встретил Игнасио, когда того звали Мануэлем. Что Хулиан убил Клару. Но Рамон не знал о твоем существовании и хочет с тобой познакомиться. Он дал мне копии всех статей из «Ла Пренсы», которые написал о Людоедке… Твоей бабуле, – подмигнула Элена.
– Ха-ха, очень смешно.
Элена слегка подтолкнула ее локтем:
– Еще он дал мне копии статей Игнасио об убийствах Хулиана.