– Он хочет дать тебе урок?
– Я… не думаю. Просто хотим вместе поиграть.
– Ты играешь?
Джаспер пальцами провел по воображаемому пианино.
– Щекочу клавиши время от времени.
– Он сам тебе позвонил? – уточнила слегка шокированная Эмилия.
– Ну да, вчера.
Конечно, ей ужасно не понравилось, что она ничего об этом не знает. Но это не повод быть стервой. Бедный парень и так получил на этой неделе достаточно, черт возьми, и не его вина, что сейчас ее буквально все раздражает.
– Он сейчас у себя в студии. Проходи.
Джаспер последовал за ней внутрь. Она провела его через заднюю дверь мимо бассейна к студии – отдельному строению, которое ее отец называл пещерой абсолютного мужчины, с кабинкой звукозаписи, арсеналом инструментов, золотыми и платиновыми пластинками на стенах, полноразмерным баром и кухней, бильярдным столом, доской для игры в дартс, кинотеатром, шахматным столом.
Она открыла дверь в коридор и указала на стеклянную створку в его конце:
– Он там, внутри. Тот парень, который терзает свой слух.
– Спасибо, – сказал Джаспер. – Приятно познакомиться, Эмилия.
– Мне тоже. Еще раз извини за Текса.
Девушка нашла на кухне пинту мороженого «Бен и Джерри». Прислонившись к стойке, съела несколько кусочков «Черри Гарсиа». Потом налила воды, вернулась в комнату и легла в постель, чтобы послушать Сюзанну Вегу, свою единственную надежду на выживание.
Джо так и не позвонил. И, наверное, никогда не сделает этого. Девушка закрыла глаза. Могла ли она поступить иначе? Ей не следовало так часто заходить в его кабинет. Она должна была быть неприступной. Не становиться для него легкой добычей.
Любопытство вывело ее из задумчивости. Эмилия спустилась по лестнице и направилась в студию. Подойдя ближе, услышала приглушенные звуки, тем не менее достаточные для того, чтобы разобрать инструменты – фортепиано и гитара.
Она вошла в первую дверь и села в коридоре. Здесь музыка звучала гораздо громче. Сквозь стекло второй двери ей была видна задняя стенка пианино. Джаспер играл как профессионал. Ее отец пел. Это была песня, которой он занимался в последнее время. Инструменты звучали так, словно оба музыканта играли вместе уже много лет.
Мелодия закончилась, и они немного поговорили о синяке под глазом парнишки, о школе, о Красной горе и о музыке. Джаспер говорил о последовательности аккордов и импровизации. Затем Джейк наиграл новую песню, недавно им написанную. Джаспер легко подхватил ее.
Музыка была великолепна. Ко второму куплету Эмилия громко заплакала, потрясенная красотой игры юноши. Эта мелодия глубоко тронула ее.
Когда они закончили, ее отец, не скрывая волнения, сказал:
– Джаспер, ты опасен. Нам нужно это записать. Давай сделаем альбом вместе.
– Серьезно?
– Более чем. У меня куча новых мелодий, и я не представлял, что с ними делать. Теперь знаю. Как у классического музыканта у тебя нет проблем с импровизацией. Ты готов к записи альбома?
– К записи настоящего альбома?! Черт возьми, да, я готов к этому!
– Ты сам вообще пишешь? – поинтересовался Джейк.
– Конечно. Сейчас попытаюсь сообразить, что могло бы подойти нам обоим.
– Я готов пригласить барабанщика и басиста, так что подумай о квартете. Не рок, не слишком попсовое, что-то в духе Билли Джоэла или Элтона. Может быть, даже Брюса Хорнсби. Ты их слушал?
– Разумеется, я их знаю. Великие пианисты.
– Ты ведь на их уровне, не так ли? Настолько же хорош. Или даже лучше.
Джаспер рассмеялся:
– О, а вот об этом мне ничего не известно!
Он немного поколдовал над клавишами, перебирая ноты, и закончил быстрым пассажем. Эмилия отметила, как красиво звучат отголоски мелодии после того, как он отпустил клавиши.
– Вот над чем я сейчас работаю, – сказал Джаспер и сыграл вступительные аккорды медленной, но тяжелой мелодии в миноре. Эмилия закрыла глаза и заслушалась. Было похоже, что она и ее отец познают какую-то новую, незнакомую им доселе музыкальную силу. Юноша запел. У него был чудесный голос, чрезвычайно зрелый и прекрасно поставленный.
Ты можешь видеть прямо сквозь аккорды,
которые я играю,
Я знаю,
Ты можешь слышать прямо сквозь слова,
которые я пою,
Я знаю.
Черт возьми, ты же сама придумала этот сценарий!
Если и есть какой-то выход,
Я его не вижу,
Но это никогда не останавливало нас раньше.
Джаспер застучал по клавишам громче, и ее отец подхватил мелодию тяжелыми аккордами, ведущими в припев:
Кэролайн,
Ты – сердцебиение, выносящее дверь.
Кэролайн,
Разве мы не были здесь раньше?
Кэролайн,
Я никогда не стану тем, кто скажет, что все кончено.
Это в твоих руках,
Так что перестань хмуриться,
Кэролайн, и приходи ко мне,
Приходи ко мне… еще раз.
Они взяли мощный и мрачный аккорд и позволили ему звенеть в течение нескольких секунд; Джаспер закончил припев, шепотом повторяя:
– Еще раз…
Эмилия разразилась рыданиями, словно ребенок, такими, какие ты позволяешь видеть только своей матери, когда слезы приходят с громом и молнией, как потоки дождя в бурю.
Она послушала в их исполнении еще несколько песен, но убежала в свою комнату прежде, чем они закончили. Из окна своей спальни девушка видела, как Джаспер и ее отец выходят из студии и идут к бассейну. Она подкралась к лестнице и прислушалась. Отец поблагодарил его, и они договорились встретиться через пару дней. Эмилия вернулась в свою комнату и села за ноутбук. Ей хотелось побольше узнать о Джаспере. Она искала страницы в социальных сетях, но без фамилии это было безнадежно. Она уточнила у Сэди. Подруга ответила немедля, но она тоже не знала.
После ухода Джаспера Эмилия спустилась вниз. Ее отец, одетый в старую футболку с надписью «NPR»[41], стоял на кухне, прислонившись к кухонному столу, и макал красную редиску в маленькую металлическую жестянку с розовой солью.
– Посмотрите-ка, кто решил выйти, – пробубнил он с набитым ртом.
– Привет, пап.
– Как ты себя чувствуешь, милая? – Он протянул ей редиску, но она отказалась.
– Все еще паршиво.
– Знаешь, дочка, я живу уже давно. И знаю разницу между сердечной болью и гриппом. Что-то случилось между тобой и Тексом?
– Что-то вроде того. Зачем приезжал Джаспер? – Она сидела на металлическом табурете, болты которого давно уже нужно было подтянуть.
– Ты его знаешь?
– Немного. Он рассказал тебе, что синяк под его глазом – это работа Текса?
– Я сложил два плюс два, – ответил отец брезгливо.
Джейк никогда не был большим поклонником ее бойфренда. Сам Текс знал об этом.
– Передай Тексу, что я недоволен. Что я найду его, если он еще раз тронет Джаспера. И вообще, зачем он ввязывается в драки? Ни одному тренеру в стране не нужен игрок, которого нельзя контролировать.
– Я все равно с ним не разговариваю. С ним покончено. – Эмилия увидела облегчение в глазах отца.
– Между нами, я считал, что ты достойна лучшего. – Он шагнул к ней. – Чем я могу помочь? Не могу видеть тебя с разбитым сердцем.
– Мне просто нужно время. Вот и все.
– Хочешь посмотреть какое-нибудь кино? Это может отвлечь тебя от дурных мыслей.
– Чем мама занимается?
– Она останется в Сиэтле еще на одну ночь, благотворительная акция. Эбби отвела Луку на плавание. Так что мы с тобой остались вдвоем.
– Я могу сама выбрать фильм?
– Все, что захочешь.
– Даже романтическую комедию?
– Если только тебя не смущает, когда я плачу.
– Я захвачу салфетки.
Они улыбались. Да, он был потрясающим отцом.
14Койот пойман
Пьяный в стельку Отис в два часа ночи шатался по своим владениям. Он честно пытался заснуть, но понял, что зря теряет время. Тогда он спустился к овечьему загону и вошел в ворота. Животные прибежали, как только учуяли его.
Как обычно, Отис принес ведро зерна. Он сел на траву, скрестив ноги, и зачерпнул пригоршню. Овцы толкались, пробираясь к его руке, одна храбрее другой. Джонатан плюхнулся на землю и уткнулся носом в колени хозяина. Свободной рукой тот погладил собаку, что-то бормоча и улыбаясь. Овцы английской породы были коротконогими и пушистыми, как плюшевые мишки. Рост не позволял им поедать ягоды и листья, когда он запускал их в виноградник, чтобы они уничтожали сорную траву. Но недавно Отис поймал их, прыгающими на задних лапах и жующими лозы. И теперь овец не пускали на виноградник во время вегетации. Возможно, со следующей посадкой он вырастит лозы еще на фут или два выше, такие он видел в Тоскане.
Отис пододвинул черный контейнер и насыпал туда немного зерна. Животные бросились к еде, отчаянно пихаясь, будто он не кормил их неделями. Мужчина провел ладонью по их пушистой шерсти, словно потрогал облака.
Гладить овец, как собак, довольно необычно, но Отис провел с ними слишком много часов. Спускался к загону с отличным зерном и хрустящими крекерами. Его животные – куры, овцы, собаки – являлись пульсом его фермы, его вина. Вино же это было рождено самой природой, в нем присутствовало биение их сердец. Все слилось воедино и приобрело смысл благодаря Красной горе.
Он считал, что здесь можно выращивать самый лучший виноград в стране. В том, что он пытался создать, было ощущение не местечковой цели, а цели для всего направления в сельском хозяйстве, была немудреная, но такая чистая, исконная правда: воссоединение с землей. Добавляя жизненную силу винограду, добавляя жизненную силу почве, ферме и даже культуре. Красная гора должна был стать местом, которое искали провидцы и поэты, подобно Хейт-Эшбери