Как посчитало руководство службы безопасности, особый вклад в разоблачение противников Третьего рейха и установление их виновности внесли начальник берлинского отделения зондеркоманды X. Копкоф, эсэсовки Г. Брайтер и А. Гизе. Они были отмечены дополнительно. Копкоф сверх всех выплат получил двадцать четыре тысячи, а Брайтер и Гизе по пять тысяч марок. Этим двум «немецким овчаркам» Гиммлер «за боевые заслуги» вручил железные кресты II степени и почетные грамоты.
Копкоф посчитал себя несправедливо обойденным вниманием высшего руководства и решил это каким-то образом компенсировать. Он поехал на склад, куда направлялись конфискованные вещи и имущество арестованных, и приглядел себе кое-что из мебели и кухонного гарнитура супругов Шульце-Бойзен.
— Что стоит это барахло?
— Гауптштурмфюрер, оно не заслуживает вашего внимания. Мы можем показать вам и получше.
— Нет, я хочу именно эти вещи.
— Как вам будет угодно. Вообще, эти вещи довольно дорогие. Но вы знаете, что имущество преступников уценяется. Вам, человеку заслуженному и уважаемому, разумеется, предоставляется скидка.
— Хватит об этом. Итак, сколько стоят эти кресла, столик и кухня?
— За все, гауптштурмфюрер, двадцать марок.
— Вот мой адрес, по которому отошлите покупку.
Копкоф был доволен удачным приобретением, как если бы древний германец испил крови поверженного противника.
Что стало с членами зондеркоманды накануне и после крушения Третьего рейха?
По-видимому, Гиммлер был не вполне доволен усердием Паннцингера. Он был отправлен на Восточный фронт, получив назначение начальником охранной полиции и службы безопасности Восточной провинции в Риге. Но это могло быть и результатом обычных кадровых перемещений. В мае 1944 года его отозвали в Берлин и он стал во главе городского отдела гестапо, как прежде. В апреле 1945 года Паннцингер пытался в районе Зальцбурга (Австрия) с одной из частей СС уйти в Альпы и, возможно, далее на Запад, но был захвачен частями Красной Армии в плен.
В дальнейшем отбывал наказание в лагере на территории СССР. По правительственному соглашению между Советским Союзом и ФРГ он в 1955 году был передан германским властям. Перед отъездом из СССР бывший шеф «Роте капелле» дал согласие сотрудничать с советской разведкой. Однако в Пуллахе, местечке под Мюнхеном, где разместилась штабквартира разведслужбы ФРГ, он рассказал о своей вербовке. Штандартенфюрер — этот чин, соответствовавший званию полковника, эсэсовец получил в конце войны — согласился на сделанное западногерманскими разведчиками предложение стать агентом-двойником, проще говоря, «подсадной уткой» для советских разведчиков. Об этом стало известно в Москве, и коварно задуманная операция Федеральной разведслужбы обернулась против нее самой. Шеф ФРС заподозрил Паннцингера в двурушничестве и высказал в резкой форме недовольство его безрезультатной работой. Придя домой после предупреждения, Паннцингер, выпив последний раз шнапса, покончил с собой.
Копкоф продолжал преследовать борцов Сопротивления и даже возглавил зондеркоманду по расследованию покушения на Гитлера в его ставке «Вольфшанце» 20 июля 1944 года. В 1945 году он попал в плен к англичанам и дал подробные показания по всем известным делам, в том числе по «Роте капелле». Находясь в заключении и слушая радио, он обращал внимание на каждую фамилию и очень радовался, если встречалась знакомая. Он требовал в этом случае, чтобы его срочно препроводили к начальнику тюрьмы, и докладывал, что такой-то, опознанный им, являлся в прошлом коммунистом, и ему нельзя доверять на посту, на который он назначен. Довольно потирая руки, он возвращался в свою камеру: обезврежен еще один «красный». Копкоф вступил в контакт и с американскими спецслужбами, обучая их представителей выслеживанию и уничтожению «коммунистической опасности». Выпущенный на свободу, он поселился под своей фамилией в Рурской области.
Следователь Хебекер, наряду с другими участвовавший в допросах Ганса и Хильды Коппи, Гюнтера Вайзенборна, Вильгельма Гуддорфа, пытках Рудольфа фон Шелиа, Курта Шульце, Оды Шотмюллер, а также в истязаниях арестованных в Гамбурге и других, был интернирован англичанами. В январе 1949 года против него было возбуждено уголовное дело. Озлобленный, перепуганный и растерянный, он повесился в следственной тюрьме Падерборн.
Следователь Штрюбинг, допрашивавший Харро Шульце-Бойзена, его друга полковника авиации Эрвина Гертса, обер-лейтенанта Герберта Голльнова, ученого и инженера Ганса Генриха Куммерова и многих других, по окончании войны был интернирован, но бежал из лагеря и под чужой фамилией скрывался у родственников до 1949 года. Едва он выполз из своего укрытия и принял прежнюю фамилию, как тут же был задержан, и против него возбудили судебное разбирательство. Но очень скоро фемида ФРГ поняла, что совершила ошибку, что карать Штрюбинга за его ожесточенную борьбу против антифашистов ни в коем случае нельзя и что такие опытные и закаленные борцы против «коммунистической опасности» нужны современной Германии. Дело против него было прекращено.
Позднее он работал в Федеральном ведомстве по охране конституции ФРГ (контрразведывательная служба), где успешно применял накопленный в гестапо опыт, и даже продвинулся по службе.
А как обстояло дело с парижским отделением зондеркоманды «Роте капелле»? В июле 1943 года шефом парижского бюро был назначен гауптштурмфюрер СС Хайнц Паннвиц. Он попытался активизировать деятельность команды, в том числе тянувшуюся с 1942— 1943 годов радиоигру с Москвой. С этой целью он провел несколько допросов советского разведчика Винсента Сиерры — Кента (Гуревича), но ничего нового не услышал. После этого Паннвиц утратил интерес к пленнику. Внезапное и невероятное бегство Треппера в сентябре из-под носа Паннвица в Париже поставило гауптштурмфюрера в крайне тяжелое положение. Это бросало на него тень, его могли обвинить в ротозействе. Без Треппера невозможно было и думать о дальнейшем продолжении радиоигры, оказавшейся на грани срыва. Паннвиц опасался, что беглец обо всем случившемся доложит в Москву, и тогда, кроме Восточного фронта, ожидать нечего. И это в лучшем случае!
По распоряжению Паннвица гестапо расстреляло нескольких заложников из числа агентов советской разведки, работавших с Треппером и находившихся в тюрьме Фрэн, после чего занялось его усиленными поисками. Что касается ускользнувшего от гестапо резидента, то у него действительно была возможность связаться с Москвой, но он не особенно спешил с этим. Отто обдумывал, как и что сообщить Центру, чтобы на него не пало подозрение в предательстве. Но даже если бы он с риском для жизни проинформировал Директора о происшедшем, это не было бы большой новостью для руководства Разведупра. О радиоигре военные разведчики знали и исподволь внедряли в умы гестаповцев мысль о проигранной Германией войне и бесполезности дальнейшего сопротивления, которое могло принести немцам лишь новые жертвы. Не кто иной, как сам Паннвиц, первый задумался над этим вопросом и пришел к заключению о необходимости разрыва с нацистами. Но как это сделать?
Паннвиц пошел на сближение с Кентом, видя в этом шанс на спасение: надо попытаться уйти с ним к русским. По глубокому убеждению Паннвица, на Западе его ждала только кара за то, что он натворил в Чехии. Но как осуществить такой замысел на виду зондеркоманды, как представить советскому разведчику доказательства искренности своих намерений порвать с нацизмом? Паннвиц вывозил Кента в загородные рестораны Парижа. Предварительно выпив, он рассказывал советскому разведчику о себе, причем делал это, как правило, в присутствии сотрудников команды О. Баха и В. Ленца, которым, судя по всему, доверял.
Однажды Паннвиц приказал привести в служебный кабинет Кента.
— Ты задолжал рейху, пора возвращать долги, Сиерра, или как там тебя зовут.
— Какие долги?
— Даром есть хлеб и жить на этом свете — большое счастье, которого ты можешь лишиться. За все надо платить!
— Смерти я не боюсь!
— Отлично, значит, будешь радистом вместо Жильбера (Отто). Иначе — расстрел!
Кент был вынужден сделать вид, что согласился с предложением Паннвица.
Бах и Ленц, беседуя в дальнейшем с Кентом, осторожно намекнули на то, что гауптштурмфюрер мог бы пойти на сотрудничество в обмен на предоставление ему возможности укрыться после войны на территории СССР и сохранение жизни.
Разведчик задумался. Что могло скрываться за доброжелательной манерой поведения сотрудников зондеркоманды и их на первый взгляд откровенными разговорами? Неужели это новая ловушка? Но с какой целью? Сопоставив слова и дела Паннвица, Кент исключил подобную возможность. Постепенно он пришел к выводу, что Бах и Ленц действовали по поручению своего шефа и это было своего рода маскировкой. Сам Паннвиц тянул время, не спешил проявлять инициативу. В случае, если ретивые гестаповцы пронюхают о его беседах с пленником и донесут, у Паннвица стопроцентное алиби. Просто он поручил подчиненным лишний раз проверить Кента, прежде чем поставить перед ним важную задачу.
Разведчик согласился с правилами предложенной ему сложнейшей игры и даже дополнил ее кое-какой инициативой. Он привлек на свою сторону и завербовал в качестве радиста австрийца Германа Стлуку, тяготившегося службой у немцев и желавшего избежать расплаты за то, что когда-то натворил в полиции. Он сохранил после аншлюса австрийский паспорт и считал это свидетельством собственной добропорядочности.
Маргарет Барча, подруга Кента, находившаяся в тюрьме вместе с ним, сблизилась с секретаршей и любовницей Паннвица Эллой Кемпе и через нее получала дополнительную информацию о настроениях патрона и его намерениях.
Услышав о том, что настроение Паннвица все более ухудшалось по мере того, как Восточный фронт неумолимо приближался к границам Германии, а высадка союзников в Нормандии показала, что все пути к отступлению отрезаны, Кент решил, что наступило время для решительного шага, и сделал Паннвицу предложение о сотрудничестве с советской разведкой. Паннвиц потребовал гарантий сохранения ему жизни после войны. В рамках радиоигры немцев с Москвой Кент получил шифротелеграмму Директора с предложением завербовать Паннвица. Разведывательное управление обещало обеспечить его безопасность, как только кончится война. Выполняя поставленную задачу, разведчик завербовал Паннвица и его секретаршу Кемпе. Уникальный случай в истории разведки!