Николь подскочила от возмущения:
– Конечно нет!
– А у нее в квартире нашли несколько десятков пакетиков кислоты.
– Не может быть! Это на нее совсем не похоже!
– Ну, значит, она держала их для своих дружков.
Девушка подалась к Мершу; он уже начинал действовать ей на нервы.
– Слушай меня внимательно. Сюзанна была революционеркой. И ее «дружки», как ты их величаешь, сражались на баррикадах. Может, они и покуривали время от времени какую-нибудь дрянь, но никогда не стали бы травить себя ЛСД и вырубаться на полсуток. У них другие жизненные идеалы. Они стремятся изменить наше общество!
Мерш поднял руки в знак раскаяния.
– Или же, – добавила вдруг Николь, – это было как-то связано с религией…
– Что это значит?
– Например, индусские свами, японские мистики или тибетские отшельники посвящают свою жизнь тому, чтобы достичь духовного освобождения, а с появлением Тимоти Лири хиппи начали думать, что можно ускорить этот процесс, принимая ЛСД, то есть расширить область сознания при помощи галлюциногена…
Мерш нервно смял сигарету в пепельнице. Его жесты были резкими, судорожными, словно у автомата. Николь подумала: этот тип наверняка принимает амфетамины.
– Чем ты будешь заниматься в ближайшие дни? – спросил он.
Николь внезапно почувствовала себя неуютно.
– Н-ну, я думала… В общем, я решила провести собственное расследование.
– Что ж, в добрый час.
Она ожидала, что Мерш расхохочется. Или начнет донимать ее унизительными наставлениями. Но он спокойно складывал в конверт фотографии.
– Хотя я могу предложить тебе кое-что получше, – сказал он, засовывая конверт в карман.
– Что именно?
– Нас.
– Вас?
– Я предлагаю тебе войти в состав нашей команды.
И вот тут Николь разразилась нервным смехом:
– Ха! Услышь я такое предложение раньше, я бы!..
II.Тень и минога
Вот так-то.
Эрве молча, как примерный мальчик, сидел сзади, пока эти двое изображали из себя Дюпона и Дюпонна[65].
Он испытывал смешанные чувства: с одной стороны, ему бы радоваться близкому знакомству с Николь, а с другой – ему очень не нравились ее высокомерные замашки опытной сыщицы, а главное, агрессивный тон, которым она разговаривала с его братом и который явно выдавал (он ведь не дурак, его не проведешь!) ее влечение к Мершу.
Эрве предполагал, что Жан-Луи первым делом кинется допрашивать этого самого Гупту, учителя йоги, но нет – тот поехал на набережную Орфевр, в 36-е отделение полиции, под предлогом розысков любителей ЛСД. Хотя… какое это имеет отношение к убийству?
Жан-Луи будто прочитал его мысли.
– Одно преступление влечет за собой другое, как намагниченные частицы, – объяснил он. – И разгадку нужно искать не на шоссе, а на обочинах, в канавах, где, как правило, и вершатся все темные дела… Похищения, убийства, наркоторговля – все это один замкнутый мирок. Вот там у нас больше шансов обнаружить убийцу…
Эрве никогда еще не слышал, чтобы его братец так разглагольствовал. Ну конечно – это специальный номер в честь их пассажирки с бульвара Инвалидов, прекрасной наездницы в ковбойском прикиде.
Но ничего – он, Эрве, еще скажет свое слово! Благо он мог похвастаться солидными познаниями во всем, что касалось ЛСД: будучи историком современного периода, он хорошо изучил данный вопрос. И мог изложить по памяти историю этого мощного галлюциногена, синтезированного в Швейцарии в середине двадцатого века, а затем тайно усовершенствованного в американских лабораториях в качестве препарата для лечения психических заболеваний.
Но вот уже в шестидесятые некий Тимоти Лири, исследователь из Гарвардского университета, произвел сенсацию, выпустив джинна из бутылки, то есть объявив, что ЛСД позволяет проникать в запретные области мозга и таким образом «открывать двери рая». Он проделал серию опытов на своих студентах, и постепенно легенда о волшебном зелье начала шириться. Лири провозгласил: «Завтра вы уже не будете спрашивать своих детей, вернувшихся из школы: „Какую книжку ты читал сегодня?“ Вы спросите: „Какие молекулы ты используешь, чтобы открыть новые библиотеки в своем мозгу?“».
В Соединенных Штатах ЛСД распространился мгновенно, как лесной пожар, загубив немало мозгов – сперва у интеллектуалов-битников, а затем у хиппи из Хейт-Эшбери.
Эта кислота, ставшая угрозой для целого поколения молодых американцев, была объявлена вне закона. Однако Лири, несмотря на несколько арестов, твердо стоял на своем и даже создал на основе ЛСД новую религию под названием «Лига духовных открытий», проповедующую «астральные путешествия», экспансию человеческого сознания в неведомые области, «третий глаз»…
Так неужели Сюзанна примкнула к этой новой конфессии? Неужели принимала это зелье в перерывах между демонстрациями? Трудно поверить. Эрве придерживался того же мнения, что Николь: эта девушка была воительницей, человеком действия, а не пассивной наблюдательницей событий.
Однако Жан-Луи эта версия нравилась куда больше, чем какой-то там тантризм или всякие псевдогуру с райской улицы Паради. ЛСД – это было нечто конкретное, реальный мир – с его дилерами, досье криминального учета и сведениями об арестах. Недаром Же-Эл с самого начала чувствовал себя неуютно в атмосфере, окружавшей это загадочное изуверское убийство с его эзотерической подкладкой и отсутствием мотива…
Эрве приник лицом к стеклу. Париж за окнами машины купался в солнечном воздухе: черный, грязный и все-таки прекрасный, со всеми его минувшими веками, с великолепными зданиями – шедеврами гениев архитектуры… Вся длинная история человечества мелькала перед его глазами, оставаясь позади.
А тут… вон какие дела…
И все-таки он был счастлив, сидя в этой тесной старенькой «дофине», с трудом одолевавшей булыжную набережную квартала Сен-Мишель.
Па-дам, па-дам, па-дам…
Несмотря на весь ужас этого убийства, несмотря на пренебрежение Николь, юноша наслаждался неожиданной, но благословенной радостью – созерцанием города, залитого ярким солнцем…
– Прибыли! – объявил Мерш, словно лейтенант своим патрульным.
– Я так и не поняла, зачем мы сюда приехали, – бросила Николь.
– И не старайся. Расследование – это в первую очередь устранение всех ненужных версий. Я хочу как следует покопаться в этой истории с наркотой.
Мерш все чаще и чаще изъяснялся на профессиональном полицейском жаргоне, богатом четкими формулировками и уверенными предположениями. Эрве никогда еще не видел своего брата таким. Неужели Жан-Луи решил отбить у него девчонку? Но, как ни странно, Эрве это нисколько не беспокоило: братья были так близки, что ревновать к старшему – все равно что ревновать к самому себе.
Когда «дофина», скрипя и переваливаясь с боку на бок, въехала во двор 36-го отделения полиции на набережной Орфевр, Эрве на минуту почудилось, будто они вернулись в прошлый век, в какой-нибудь «Жерминаль»[66]. Все тут было черным, от крыш до земли, – фасады, окна, подъезды. Казалось, эти здания, возведенные в конце прошлого века, то ли покрыты сажей, то ли сложены из вулканической породы.
Эрве был растроган. Он мог сколько угодно упиваться ненавистью к «полицейским ищейкам», выкрикивать весь май слоганы типа «Полиция везде, правосудие нигде!», «Полицейскому государству – нет!» или «Свободу нашим товарищам!», но сейчас ему казалось, что он попал в святая святых французской полиции, нарушив – даже в эти дни войны с ней – некое табу…
Здесь было тихо и безлюдно.
Мерш открыл дверцу машины, и Эрве спросил:
– А где же все?
– С вами. На баррикадах.
Они вошли в здание – Эрве впопыхах даже не заметил его номер. Мерш побежал наверх по ступеням старозаветной служебной лестницы, скрипучей, как дверь камеры, и затхлой, как древнее забытое досье. На каждой площадке Эрве заглядывал в коридор: нигде ни души…
– Куда же мы идем? – спросил он наконец, задыхаясь от бега.
– В «Монден»[67].
– Это еще зачем?
– Они занимаются наркотой.
И Мерш свернул в коридор, пропахший пылью и чернилами. Облупленные стены, тесные комнатушки. Эрве и Николь шли за ним. Мерш распахивал дверь за дверью – пусто, никого!
В конце концов он остановился на пороге одной из комнат. Там, в кресле, положив ноги на стол, прижав к уху транзистор, развалился парень. Бандитская рожа, сломанный нос, лохматые бакенбарды. Его, как и Жан-Луи, легко было принять за гангстера, если бы не наплечная кобура из потертой кожи с внушительным револьвером, – точь-в-точь Элиот Несс, герой фильма «Неисправимые».
– Вашэ! – окликнул его Мерш. – А где все остальные?
– Как – где? на работе! Облава в «Одеоне» – я не усек, правда, почему.
– Мать твою… Что там – наркота?
– Протестующие. Те, кто валил деревья прошлой ночью. Плюс банда сволочей, которые торгуют гашишем…
Жан-Луи вздрогнул; Эрве точно знал, что его брат знаком с этими типами. Неужели они его поставщики?
– А ты здесь какого черта делаешь?
– Сам видишь: радио слушаю.
Этот полицейский бездельник олицетворял собой положение дел в сегодняшней Франции: отсутствие работы, отсутствие горючего, а теперь еще и отсутствие телефонной связи… Ну и что же мы имеем в сухом остатке? Добрый старый транзистор. Все население страны в конце этого мая прильнуло к радиоприемникам, ожидая объявления о конце света.
– Ну и как новости – хорошие? – осведомился Мерш, усевшись на стул для задержанных по другую сторону стола. Казалось, теперь он чуточку расслабился.
– Левые сегодня собираются на стадионе Шарлети.
– Какие левые?
– Социалисты, профсоюзы.
– Неужели и Миттеран заявится?!
– Откуда я знаю… Но Мендес точно будет. И даже, может, толкнет речугу.