Крики прохожих. Всеобщая паника.
В этой суматохе – люди с воплями разбегались во все стороны – наркоторговец затравленно огляделся и вдруг, против всякого ожидания, толкнул двойную дверь кинотеатра «Брэйди». Эрве опомнился раньше остальных (Мерш в это время прятал револьвер в кобуру и успокаивал прохожих) и успел нырнуть в темный кинозал. Вот тут он был как у себя дома.
Первое, что он увидел, пробираясь в потемках по залу, было огромное, во весь экран, черно-белое лицо Барбары Стил, пронзенное гвоздями пыточной маски. И в его мозгу кинолюбителя тут же вспыхнуло название фильма – «La Maschera del demonio»[72], Марио Бава, 1960. Экранизация рассказа Николая Гоголя.
Миг спустя, оглядевшись, Эрве заметил наркоторговца – тот пробежал по центральному, слегка наклонному проходу зала и взобрался наверх по узкой лесенке сбоку от экрана.
«Роковая ошибка!» – подумал Эрве, знавший, что эта лесенка ведет к туалетам, всегда запертым надежнее, чем советские тюремные камеры. Таким образом, негодяй попал в ловушку. Эрве не раздумывая бросился за ним следом – под мрачную музыку Роберто Николози, гремевшую в темноте на весь зал. Потрясающий момент, просто фантастический – синхронность кинокошмара и реальной погони за преступником!
Дверь, ведущая к туалету, распахнулась, и в зале зазвучали недовольные возгласы: публике помешали смотреть фильм. Эрве, прыгая через ступеньки, тоже подбежал к этой двери и толкнул створку. Коридор был залит ярким светом. И тут он остолбенел.
Это было похуже, чем увидеть гремучую змею у своих ног, – и в каком-то смысле открывшееся зрелище вызвало у него такой же ужас.
В тесном закутке два араба со спущенными штанами предавались содомии, а на заднем плане беглец как раз запирался в самой дальней кабинке. Эрве пошатнулся… весь былой ужас перед этими сатирами подкатил ему тошнотой к горлу и даже выше – отдался болью в висках. Темно-багровые члены, грязные трусы, порочное действо, наталкивающее на мысль о сверле дрели… Эрве отступил назад, к распахнутой двери, хотя куда бежать? – впереди эта парочка любовников, а за спиной – кинозрители, орущие наперебой: «Фильм! Фильм!»… О господи!
В следующую секунду послышался шум спускаемой воды, и Эрве понял: продавец наркоты избавился от своего опасного товара.
– Какого черта ты тут делаешь?
Обернувшись, он увидел старшего брата; тот протиснулся мимо него, схватил обоих арабов за шиворот, вытащил их в коридор, пропахший мочой, спермой и дерьмом, и пинком отправил в зал, попутно свалив с ног Эрве.
Николь, как раз подоспевшая к месту действия, успела отскочить от парочки любовников и кинулась было наверх, но Эрве загородил ей дорогу.
А наверху Жан-Луи пытался выбить голыми руками дверь кабины, где укрылся наркоторговец.
Эрве был в состоянии шока. Ему чудилось, что туалеты дышат, что это подобие ада, маленького фаянсового ада с пожелтевшими унитазами, ядовитыми испарениями, загаженными листками туалетной бумаги и черными шлепками кала на кафеле.
Наконец дверь кабинки сдалась и рухнула. Жан-Луи отскочил, чтобы она не ударила его по голове, потом кинулся внутрь и выволок оттуда беглеца – на четвереньках, вопящего и громогласно рыдающего. Не давая ему опомниться, сыщик сунул его головой в писсуар, висевший напротив кабинок, подержал там с минуту и выдернул наружу, чтобы тот не захлебнулся. Наркоторговец отплевывался – моча текла у него изо рта, из ноздрей, из ушей – и с трудом переводил дыхание.
Свободной рукой Жан-Луи достал из кармана фотографию Сюзанны – еще живой. Эрве никогда не видел этого снимка; интересно, где это старший братец его раздобыл?
– Ты знаешь ее? – взревел Же-Эл, ткнув снимок под нос своему пленнику.
– Нет.
Мерш спрятал фото и покрепче ухватил беднягу за волосы на затылке – для нового купанья в моче.
– Да, да! – завопил тот.
Сыщик швырнул торговца на пол и наступил каблуком ему на шею.
– Прекрати! – воскликнул Эрве. – Ты же его убьешь!
Жан-Луи как будто слегка опомнился, нехотя ослабил нажим и, опустившись на одно колено, грозно крикнул:
– Ну, говори!
– Я ее знаю… да… – жалобно пробормотал тот.
– Она покупала у тебя наркоту?
– Да.
– И что она с ней делала?
– Откуда я знаю?! Это меня не касается.
В ответ Жан-Луи ударил свою жертву кулаком в горло, откуда тут же хлынул фонтан блевотины. Жан-Луи вовремя отодвинулся, предвидя такую реакцию, зато туфли Эрве получили сполна.
– Так что она с ней делала? – повторил его братец. – Я уверен, что она держала тебя в курсе.
– Она собралась… – (похоже, эта затея даже в такой момент веселила торговца), – собралась завести школу.
– Ты что – издеваешься надо мной?
– Да клянусь тебе! Какую-то духовную школу, где ученики узрят Господа Бога благодаря ЛСД!
Наступила пауза, в течение которой Жан-Луи размышлял над услышанным, Николь охраняла дверь туалета, а Эрве не делал ровным счетом ничего. Он уже начал оправляться от шока – и на том спасибо.
Мерш снова занес ногу и на сей раз пихнул наркоторговца лицом в лужу мочи. Голова с мерзким звуком стукнулась о плиточный пол, и Гоа уткнулся носом в ржавую водопроводную трубу.
– Что еще она тебе говорила?
Пленник пошевелил рукой, безуспешно пытаясь высвободиться.
– Отпусти меня, черт возьми! Я задыхаюсь!
Жан-Луи, поддавшись внезапному приступу жалости, убрал ногу. Но не успел его пленник откашляться, как тут же получил жестокий пинок.
– Ну, говори!
– Не знаю я ничего, будь все проклято! Идите на улицу Паради! Там она раздает эту дурь. Какая-то школа йоги…
Жан-Луи отошел от своей жертвы; на его лице заиграла широкая ухмылка, похожая на шрам от удара сабли. Или на трещину. Или на грим какого-то зловещего клоуна.
И Эрве впервые серьезно задумался: а не безумен ли его старший брат?
– Ну и хороши же мы! Ох хороши!..
Мерш лупил кулаком по баранке с какой-то мрачной радостью, с веселостью садиста. Да, старший братец пришел прямо-таки в ненормальное возбуждение. Тут, конечно, не обошлось без амфетаминов: он на несколько минут забежал в свое 36-е отделение, и, как видно, не зря.
Эрве не знал, что и думать. Сцена в «Брэйди» перевозбудила его, смешав прошлые страхи с жестокой реальностью настоящего, и этот «коктейль Молотова» буквально взорвался у него в голове.
А что же Николь? Она не произнесла ни слова и смирно сидела впереди, на пассажирском месте, крепко держась за приборную панель: Жан-Луи в своей эйфории гнал «дофину» на сумасшедшей скорости, то и дело въезжая на тротуар и на каждом вираже снося зеркала заднего вида у припаркованных машин.
– Итак, подведем итоги, – проговорил он. – Картина начинает проясняться. Несколько месяцев назад у Сюзанны случился духовный кризис. Политика – это, конечно, хорошо, но ей этого мало. Постель – тоже хорошо, но и она должна приносить какое-никакое духовное удовлетворение. И вот наша малышка обращается к религии. Притом не к первой попавшейся, а к индийской, индусской, восточной! Сюзанна ищет – и Сюзанна находит. Она начинает заниматься йогой. Сближается с учителем-индусом – этим самым Гуптой. Увлекается очень странными практиками, связанными с тантризмом. Выбирает в любовники всяких мао, которых считает кем-то вроде ангелов, – мол, эти непорочные создания помогут ей перейти в иную реальность. И вдобавок распространяет ЛСД, чтобы привлечь ко всей этой хрени окружающих – соучеников из центра йоги или студентов своего факультета… в общем, не знаю я точно кого… Господи боже мой! Да эта девчонка даже не подозревала, во что вляпалась!
Жан-Луи говорил с каким-то надрывным упорством. Он сидел в странной – если не комичной – позе, подавшись вперед, стиснув пальцами баранку и почти касаясь ее подбородком.
Они уже ехали по улице Паради; Эрве узнал эти места – отсюда было недалеко до центра йоги.
– Здесь! – внезапно воскликнул он. – Это здесь!
Жан-Луи резко свернул, и машина уткнулась в тротуар. Они, пошатываясь, вышли. Мастерские, лавчонки, склады… Хрусталь, фаянс, фарфор… Девятнадцатый век, когда здесь выделывали изящную посуду и хрустальные безделушки… А нынче – череда мрачных зданий, где, впрочем, до сих пор жива была память о ремесленниках с мозолистыми руками и грузовых повозках.
Ворота вели во дворы, дворы – в магазины, магазины – к подъемникам для товаров… Решетки, платформы, тачки и наверняка до сих пор во всех углах – бесконечные стопки и штабеля посуды…
А сегодня ко всему этому прилагался еще и бонус – отвратительная вонь от неубранного мусора. Они шли, перешагивая через валявшиеся дощатые ящики, ведра, полные очистков, – через все эти мерзкие отбросы, которые копятся в Париже, как цветы на могилах. И наконец открыли застекленную дверь центра йоги.
Жан-Луи уже приготовился заорать во всю глотку: «Полиция!» – и выстроить присутствующих лицом к стене для личного обыска, но здесь не было ни души. Эрве удалось усадить брата на один из пластиковых стульчиков (он инстинктивно чувствовал, что в этих индуистских стенах нужно вести себя потише) и тем самым несколько утишить его ярость.
Правда, это переднее помещение, обклеенное афишами и уставленное экзотическими статуэтками, выглядело вполне невинно и чем-то напоминало мелкое агентство путешествий.
А потом наконец появились индусы.
Поздоровались, представились. Индусы тут же сели рядком, точь-в-точь как в бюро по выдаче пособий безработным; каждый держал в руке глиняную плошку с chaп — чаем с молоком и пряностями, запах которого приятно щекотал ноздри.
Эрве мало что знал об Индии, если не считать второсортных индийских кинокартин, – он ходил смотреть их вместе с бабушкой по четвергам после обеда; там были сплошные почитатели богини Кали[73], женщины в сари с обнаженными пупками и махараджи в тюрбанах, пышных, как итальянское мороженое.