Мерш резко шагнул вперед, отчего клубы дыма его сигареты взвились кверху:
– Да что же ты такое говоришь, черт возьми?!
Врач вынул из кармана руку и предостерегающе воздел палец к неоновым трубкам на потолке.
– «Слюна миног содержит антикоагулянты, так что эти создания могут высасывать кровь из жертвы на протяжении многих часов. Зачастую рыба погибает либо от большой потери крови, либо от инфекции, попавшей в нее из зубов миноги…»
Жан-Луи швырнул сигарету на пол и яростно расплющил ее каблуком. Потом устремил на Эрве и Николь умоляющий взгляд, означавший: «Удержите меня, не то я сейчас превращу его в фарш!»
Тем временем врач без малейшего почтения к останкам Сесиль положил на ее тело книгу и перевернул страницу со словами:
– А теперь смотрите!
Мерш подошел к нему – точно бык, которого ведут на бойню. Эрве и Николь шагнули следом; девушка находилась на грани обморока.
Чудовище разевало огромную, безупречно круглую пасть с беспощадно острыми зубами, расположенными по спирали.
Оно не походило ни на какое другое существо: туловище этого монстра казалось всего лишь придатком к его грозной пасти, отдаленно напоминавшей трубу пылесоса или пожарный брандспойт.
Врач постучал пальцем по фотографии:
– Вот тут-то и заключается самое интересное! Зубы, которые вы здесь видите, полностью состоят из кератина.
– А что это такое? – почти беззвучно спросила Николь.
– Я уже говорил в прошлый раз, – ответил врач, взглянув на Жан-Луи. – Кератин – это природный протеин, мертвое вещество, которое не регенерирует, но остается нетленным. И вот пример: из него состоит рог носорога. Некоторые другие млекопитающие также содержат его в своей плоти, которую он делает непроницаемой. Кератин не растворяется в воде.
И врач перевернул страницу – он хотел, чтобы его все хорошо поняли.
Подводные снимки демонстрировали рыб, которые спокойно давали пожирать себя маленьким черным созданиям, чьи тела, подобно огонькам, колебались в подводном течении, а рты хищно впивались в тела беззащитных жертв. Круглые глаза этих бедолаг не выражали никакого ужаса, их агония была мирной…
– Значит, наши жертвы, – сказал Мерш, закуривая новую сигарету, – позволили этим гнусным тварям высосать себя?
– И да и нет.
– А ты не можешь выражаться яснее, черт подери?!
– Пожалуйста. Да – потому что следы укусов на телах твоих жертв явственно указывают на миногу. Нет – потому что жертвы не были в воде, ни в речной, ни в морской.
– И каковы же твои выводы?
– Это протез.
– Что-о-о?
– Вернее, имитация челюсти миноги, а может, нечто вроде рукава с остриями, какие носили древние гладиаторы.
– Ты это серьезно?
– Ну надо же как-то объяснить то, что мы видим. Убийца, несомненно, использовал некий аксессуар. Но самое интересное вот что: каков бы ни был этот «рукав», он снабжен настоящими зубами миноги… А их не то чтобы можно отыскать на каждом углу – или, вернее, в каждой сточной канаве…
Мерш был потрясен.
Что касается Эрве, он безуспешно пытался собраться с мыслями, которые, едва возникнув, тотчас испарялись, как при сильном испуге. Врач тем временем начал объяснять, отчего эти укусы напоминают засосы:
– Убийца вонзал клыки в тела своих жертв и втягивал их кровь через кожу, пока сосуды не начинали лопаться. Это нечто вроде поцелуя… поцелуя смерти…
– Ты идешь или как?
Эрве с трудом очнулся от кошмарных мыслей: он пропустил конец беседы… Что ж, тем хуже. Вернее, тем лучше. С него и так уже было достаточно.
Он покорно шагал следом за остальными к выходу из здания. Все услышанное поразило его до такой степени, что уличный воздух не принес никакого облегчения. Пережитый ужас вогнал его в ступор…
Жан-Луи присвистнул, словно подзывая собаку.
– Эй, поехали! Наведаемся к Гупте. И на этот раз его буду допрашивать я!
Они уже было направились к «дофине», когда Николь вдруг остановилась.
– В чем дело? – спросил Мерш.
Девушка была бледна как смерть.
– Значит, после Сюзанны и Сесиль следующей жертвой могу стать я?
Жан-Луи ответил не сразу. Нахмурившись – не то из-за яркого солнца, не то от замешательства, – он наконец сказал:
– Я тоже об этом думал.
– О чем именно?
– Ну, о чем-то вроде серии. Эдакая цепочка дружбы… Может, именно это и привлекло убийцу.
Николь содрогнулась, словно ее ударило током.
А Жан-Луи продолжал, стараясь говорить как можно мягче:
– Я поставлю пару сыщиков около твоего подъезда. – И добавил с ехидной усмешкой: – Конечно, прикажу им одеться в штатское.
Улица Фобур-Сент-Оноре. Улица Петит-Экюри. Улица Мартеля. По какой-то неведомой причине видимость на этих тесных улочках Десятого округа сильно понизилась. К семнадцати часам, казалось, уже наступили сумерки. И Мершу, которому обычно все было нипочем, вдруг почудилось, что грядет какой-то апокалипсис, конец света…
Однако, доехав до улицы Паради, он выдвинул более здравую теорию – иными словами, не такую безумную. На улице бушевал пожар. Густой черный дым окутывал дома, стлался по мостовой, застил небо.
Они еще немного проехали вперед, но вскоре застряли в скопище других машин. Мерш выключил мотор и открыл водительскую дверцу, которая поддалась с замогильным скрипом. Его молодые спутники тоже выбрались наружу… В этом черном мареве все трое выглядели серебристыми, словно рыцари в доспехах.
Люди метались по улице, кричали, размахивали руками. Сверху на них сыпался пепел, словно из кратера вулкана. Троица начала пробиваться сквозь толпу, навстречу бегущим – почти так же, как накануне в Шарлети, – не обращая внимания на возмущенные крики, лица и тычки окружающих.
А Мерш усмехнулся: предвидя худшее, почти всегда оказываешься прав. И вот доказательство: горел центр йоги, руководимый Гуптой. Среди сполохов огня, вырывавшихся из дверей здания, можно было различить трещины и выбоины в стенах; оранжевые языки пламени, точно удары раскаленным железом, полосовали черный, мутный воздух.
Подойдя ближе к зданию, Мерш понял, что спасать его уже поздно. Пожарные еще не прибыли, а дом истаивал в пламени, как сахар в кипятке. Жидкая грязь в ваннах – там, внутри, – наверно, кипела, как гороховый суп на сильном огне.
– Ждите меня здесь! – приказал Мерш остальным.
И нырнул внутрь, раздвинув клубы дыма, будто занавес из черных бисерин; линолеум на полу вздыбился – ни дать ни взять ковер-самолет; афиши и статуи индийских божеств мирно пылали – каждая на свой манер, но дружно, все вместе. Чарующее зрелище, да и бог с ним, – а вот и дверь для посетителей.
Мерш пересек первую комнату: стена огня, оплавленная лепнина… Жар был уже не вопросом температуры, а материей, подобием бурлящего покрывала, которое окутывало сыщика, мешая продвижению вперед. Как ни странно, внутри здания дым был менее густым, чем на улице, – видимо, где-то имелся неизвестный ход, игравший роль вентиляционного, который поглощал угарные газы.
В дальнем конце зала йоги Мерша ждал настоящий сюрприз – коленопреклоненные индусы молились, безразличные к пламени, которое грозило изжарить их прямо тут, на месте. Им на голову уже падали куски потолочной штукатурки, оставлявшие за собой длинные шлейфы огненных искр, но парням это было безразлично – они сосредоточились на своих мантрах.
Мершу пришлось перешагивать через них, чтобы пройти к следующей двери. То, что он увидел за ней, повергло его в ступор: зал напоминал доменную печь; все ванны извергали белые языки пламени, черные клубы дыма и осколки кафеля, лопавшегося от адского жара. А раскаленная жидкость в этих шести бассейнах блестела, точно ртуть, уподобляя помещение шахматной доске, простиравшейся до храмового алтаря.
Этот алтарь в глубине зала представлял собой керамический куб – Мерш приметил его еще накануне; сейчас он был черен как уголь. На нем восседал человек в знаменитой позе лотоса (это знал даже он, Мерш), уже наполовину охваченный этим адским огнем. Но он не двигался и сгорал молча, со стоическим, бесстрастным терпением.
Несмотря на пламя, несмотря на дым, несмотря на то, что они были незнакомы, Мерш мгновенно узнал этого человека – садху со стадиона Шарлети. Его косы тлели в огне, словно пушечные фитили; впалый ребристый торс был охвачен багровыми языками огня, которые проскальзывали между торчащими ребрами, как огненные лезвия, и чудилось, что все его тело постепенно исчезает в свирепой, жадной пасти этого адского пламени.
Но тут Мерш увидел справа от себя, между двумя пылавшими бассейнами, еще одного человека – Гупту, все в той же шали, – который недвижно стоял, бормоча себе под нос какую-то молитву…
Одним прыжком Мерш оказался рядом с пророком и схватил его за шиворот:
– Пожарный выход вон там, ну-ка, будьте любезны!..
Мерш вконец охрип, у него было сильно опалено лицо, глаза налились кровью. При каждом вдохе в ноздри и в горло попадали миазмы пожара – едкая вонь горелого линолеума, тлеющей грязи и человеческой плоти, превратившейся в барбекю…
Увиденная сцена – садху, сгорающий заживо, молящиеся индусы, ванны, охваченные огнем, – надолго запечатлеется в его памяти. Все это – контраст между яростью пламени и внешним бесстрастием садху, приносившего себя в жертву богам, стоны окружавших его индусов, стенной кафель, осыпáвшийся от адского жара, – потрясло его до глубины души. Эти жуткие образы, казалось, сдавливали горло, затуманивали мозг – и никак не отпускали.
Мерш доволок гуру до машины, посадил – а вернее, швырнул – на пассажирское место рядом с собой. Затем велел Эрве и Николь расположиться сзади, захлопнул все четыре дверцы и запер. Сидеть и не двигаться!..
Умело маневрируя, сигналя на каждом метре и размахивая полицейским удостоверением, он кое-как выбрался из этой огненной клоаки – аккурат в тот момент, когда туда подоспели пожарные. Улица Папийон. Улица Лафайет. Сквер Монтолона.