– Может быть… В один прекрасный день осознал суетность своей ограниченной и предсказуемой жизни. И захотел пойти другим путем… Обычно ребята едут в Катманду, но некоторые пропадают здесь, в Калькутте, интеллектуальной столице Индии.
– Его родных не оповестили?
– Мы каждый день получаем из посольств объявления о розыске. Родители пишут на авось в консульства. Но Поля никто не искал.
– Где вы его подобрали? На улице?
– Нет. У сикхов.
Николь изобразила удивление:
– Почему у сикхов?
– У них сильны традиции гостеприимства. Они не могут отказать гостю в проживании и питании. Вот почему в их гурдварах всегда полно бродяг.
– В их… где?
– Гурдвары. Так называются их храмы.
Николь знала, кто такие сикхи, но не хотела сейчас копаться в памяти. Секта. Этническая группа. Каста. Она подумает об этом позже.
– У вас нет проблем оттого, что у больных начинается ломка?
– Можно сказать, это единственная проблема, помимо болезней.
– Как вы с ней справляетесь?
– Благодаря опиуму, который покупаем у афганцев. И морфину, который получаем от продажных фармацевтов. Здесь только безнадежные больные. Все, что мы можем сделать, – немного облегчить их состояние.
Николь курила, глядя в небо. Как ни странно, она наслаждалась этой неожиданной паузой.
– А ты, – спросила она, – как ты здесь оказалась?
– Так же, как и они, – ответила Патрисия, пристукнув сандалией по бетонному полу. – Разве что у меня нет проблем с наркотиками. Я искала смысл жизни, истину. Думала, что я с ними, что мы вместе идем к одной цели… Но, увидев, как они падают друг за другом, я поняла, что моя цель, моя истина – это они.
Николь вдруг вспомнила:
– Сегодня я была в «Кэмпе».
– Один из наших главных поставщиков.
– Я видела, как наркоманы облизывают иглу перед инъекцией. Ты не знаешь почему?
Медсестра огорченно выпустила струйку дыма:
– Они все так делают. Думают, что так ее стерилизуют. Как будто они сами – препятствие для болезней. На самом деле в каждом из них сидит столько всякой дряни…
Николь встала – ей нужно было увидеть Поля.
– А ты, – спросила Патрисия, – ты-то что ищешь?
Охваченная внезапной усталостью, Николь пробормотала:
– Убийцу.
– Убийцу в Калькутте? С таким же успехом можно искать коробок спичек в огненной преисподней.
Они спустились, и Патрисия проводила ее в другой зал, голый и темный, где, как ни странно, больные выглядели живее – но живее уже в лоне смерти. Они со стонами метались по кроватям, их лица были скрыты под серыми простынями. Николь вспомнила о долине прокаженных из фильма «Бен-Гур», который произвел на нее сильное впечатление.
– Вот он.
Патрисия остановилась перед койкой, задвинутой глубоко в темный угол. Николь подошла; медсестра уже исчезла. Глаза девушки не сразу привыкли к темноте.
Поль Сорен спал. Это был парень лет двадцати с небольшим – красивый, даже очень красивый, но теперь от его красоты остался лишь жалкий след. Распростертый на одеяле в грязной курте, он, должно быть, не весил и сорока килограммов. Его изможденное лицо окружали спутанные черные кудри. Эта буйная шевелюра, казалось, была единственным, что еще жило в нем и не хотело сдаваться. Единственным, что оставалось от выпускника лицея Генриха Четвертого и мастерских Эстьена. От эпохи ярких диспутов на террасах кафе.
Он напомнил ей героев классических романов, которыми она зачитывалась подростком. Каллист де Геник, Фредерик Моро, Жюльен Сорель…[118] Но только прекрасный образ превратился в окаменелость, в известковую оболочку, из которой торчали кости, а вялые мышцы обвисли…
Глядя на спящего, Николь представляла его в лодке, плывущей не по Стиксу, а по индийской реке к царству мертвых. Точнее, она смотрела сквозь него, словно его тело было прозрачным. Смерть – спокойная, мирная – неторопливо трудилась в этом обескровленном теле.
Мысль об этом сдавила ей грудь. Ее собственное сердце, казалось, готово было извергнуть из себя всю кровь… Она разрыдалась бы, если бы со дня приезда в Индию не находилась в состоянии такого ступора, что уже ни на что не реагировала. Она парила, она плыла. Она наблюдала, но с большого расстояния…
Николь схватила низенький табурет и села рядом с кроватью. Взяла Поля за руку – та была ледяной, хотя чувствовалось, что тело сжигает лихорадка, пробегая по нему огненным шаром.
Догадки, словно вспышки, пронзили ей мозг. Трупы в мешках, ранним утром вывезенные на берег реки для сжигания… Но нет, она все еще пыталась приукрашивать события: тела белых людей, конечно, отвезут в морг, чтобы затем репатриировать в деревянных гробах.
– Чего тебе?
Николь вздрогнула: Поль проснулся. Его глаза, глубоко запавшие в орбиты, горели, как маленькие факелы из серы и селитры. Снова «Бен-Гур»: сцена в подземелье… Следовало, наверное, обращаться к нему мягко и осторожно, но терять время больше было нельзя. Смерть могла внезапно опередить ее учтивость.
– Я пришла поговорить о Ронде.
– Ронда, – повторил он так тихо, так глухо, что Николь почудилось, будто она слышит рычание крысы в углу больничной палаты.
– Ты был одним из них, верно?
– Если человек хочет…
Поль проговорил это ртом, в котором не осталось слюны. Шуршание чешуи. Словно заговорила ящерица…
– Что ты можешь о них рассказать?
– Они торговцы.
– То есть?
– Торговцы истинами. Ты приходишь к ним с вопросами, и у них всегда есть то, что тебя успокоит…
Он не произносил слова, он их со скрипом выдыхал, чиркал ими, как спичками. Его рот выглядел жалко: в нем не хватало зубов, а десны почернели и опухли.
– Какими истинами?
Поль слабо пошевелил своими черными кудрями на подушке, набитой зерном.
– Гениальный ход Ронды – все смешивать в одном котле. Они что-то берут у христиан, что-то – у буддистов и приправляют все соусом индуизма… Говорят: надо изучать Библию, каббалу, Коран… И найдешь там ответ, который примирит всех.
Он замолчал. Нужно было дать ему перевести дыхание, которое было медленным и свистящим.
На лице Поля лежала тень – как мантилья из черного кружева. Он уже носил по себе траур. Но его глаза по-прежнему блестели сквозь пелену, как две монеты на веках мертвеца. Новое воспоминание, обычай Древней Греции: на глаза усопшего клали по оболу, чтобы он заплатил перевозчику.
– Хитрость в том, – снова заговорил Поль, – что этого всегда недостаточно.
– Не понимаю.
– Тебе дают ответ – хорошо, но в этом ответе кроется новый вопрос… И пока ты не додумаешься до следующего ответа, у тебя ломка. Пока у тебя ломка, тебе нужна Ронда… Они…
Сильный кашель не дал ему договорить. Бедное тело сотрясалось от жесточайшего приступа. Наконец он подобрал с пола кусок газеты и сплюнул на него мокроту.
Николь невольно отшатнулась. Ей показалось, что микробы прилипли к ее лицу – как песок, как сажа…
– Ты знал Мать?
Засмеявшись, он закашлялся и снова сплюнул.
– Так ты не в курсе… Мать умерла в конце сороковых годов… Это от нее пошел весь этот бардак…
– Какой бардак?
– Я же только что сказал. Чем дольше остаешься, тем меньше понимаешь. Чем меньше понимаешь, тем больше хочешь остаться… Но я нашел другое решение.
Николь уже поняла, но все же спросила:
– Какое?
Поль с трудом изобразил, как он делает укол в правую руку. Она заметила нарывы у него на сгибе локтя. Узелки, лунки, зеленоватые пузырьки. Еще она заметила, что он закрыл глаза, – она могла потерять его в любую минуту. Нужно было действовать быстро.
Она выпалила единым духом:
– Если я скажу, что Ронда интересуется одним французом двадцати двух лет, который живет в Париже и учится в Нантерском университете. Который не имеет никакого отношения к Индии. И ничем не отличается от других…
Поль лежал не шевелясь. Воздух сам выходил у него через приоткрытые губы – так факир вынимает изо рта проволоку, унизанную бритвенными лезвиями.
– Что бы ты об этом подумал?
Поль молчал. Он слегка закивал подбородком, словно отстукивая ритм хорошо знакомой песни, которую мог бы, к примеру, просвистеть.
– Что бы ты подумал? – настаивала Николь.
Он еще помолчал и наконец выдал:
– Я бы подумал: реинкарнация.
– Что?
– Ре-ин-кар-на-ция.
Николь склонилась над ним, и ее обдало зловонием. В глубине его горла уже шел процесс гниения. Жизнь деградировала в этой грудной клетке, в этом тщедушном теле.
– Объясни!
– Я говорил, что они много чего украли у других религий. Реинкарнация, карма, переселение душ – все это часть их огромного базара. Они в это верят твердо и безоговорочно. Большинство наставников Ронды считают себя реинкарнацией святых, махатм, пророков…
Николь выпрямилась, словно пропуская через себя эту безумную новость. Эрве… реинкарнация? А что дальше? Однако в глубине этой путаницы возникала определенная логика. Индусская, но логика.
– Как они могли выделить его среди других?
– У них есть знаки, подсказки.
– Какие?
– Спроси у своего парня. В нем должно быть что-то особенное…
«Сейчас нет времени думать об этом, позже, позже».
– Саламат Кришна Самадхи – тебе это имя что-нибудь говорит?
Поль издал сиплый звук – всего лишь на одну секунду, и Николь поняла, что он смеется.
– Кришна – это гвоздь в ботинке Ронды. Мессия, который показал им средний палец.
– Он был реинкарнацией какой-то великой личности?
– Конечно. Спустился прямо с неба, чтобы вести «детей» Матери.
Николь наклонилась еще ниже – так низко, что могла бы поцеловать его в губы. Несмотря на миазмы.
– Не похоже. У меня впечатление… – Она помедлила. – В общем, я думаю, что Ронда угрожает человеку, о котором я говорю. Если бы он был реинкарнацией, она поступила бы наоборот.
Николь по-прежнему держала его за руку – все еще ледяную, да, но такой она будет недолго. Изнутри поднимался жар, она чувствовала это; так на Крайнем Севере есть вулканы, которые выбрасывают лаву под паковый лед.