В каком-то смысле это был бы отличный конец. Она бы погибла за свои убеждения, за своих подруг, за свои мечты…
Проснувшись, она обнаружила, что в машине никого нет. Было светло, но дождь не прекращался. Через мутные окна она увидела других членов команды, которые пытались сдвинуть с места их колымагу.
– Чего сидишь? – крикнул Мерш. – Выходи помогать!
Николь поспешно выбралась наружу, и лодыжки сразу обожгло ледяной водой. Она чуть не вскрикнула. Ливень был так силен, что с каждым вздохом она как будто глотала струю воды. Наступающий день нес страшный холод. Получалось, они оставили зной долин ради горной стужи.
Девушка бросила взгляд на пейзаж, который сильно отличался от того, что она видела до сих пор. Больше никакой желтой грязи, никаких мрачных равнин…
Вставала заря цвета стали; пышные окрестные леса искрились невиданным зеленым цветом. Эта зелень будоражила кровь, как при первой встрече с морем. Она дарила ощущение стремительного восстановления – нечто вроде естественного диализа.
Николь присоединилась к остальным, машинально отметив новые детали: они стояли на тропе из серой гальки, по которой текли многочисленные ручейки. Справа и слева торчали какие-то корни, росли кусты и гигантские папоротники.
Она послушно встала рядом с Мершем и Эрве и тоже начала толкать машину, чувствуя, как галька выскальзывает у нее из-под ног.
Уф… Они втроем выбивались из сил, пока водитель на полную мощность включал двигатель; из машины, смешиваясь с туманом, валил дым, но джип не двигался с места. Еще одна попытка… Наконец двигатель взревел и совсем заглох. Тишину заполнил плеск дождя, смешанный с воркованием ручьев. Вдруг Николь различила новый звук, похожий на какое-то липкое чавканье.
В ту же секунду она почувствовала ожоги по всему телу. Водитель высунул голову из окна и что-то крикнул на бенгали, или на урду, или на другом языке ужаса.
Обернувшись, Николь получила наглядный перевод: пиявки. Тысячи, десятки тысяч пиявок продвигались по серой гальке, ползли тесными колоннами, образуя черную реку, стремительную и вязкую, совершенно отвратительную.
Пугаться им было некогда: они уже дрались с этой мерзостью, которая проскользнула к ним под одежду и тихо высасывала из них кровь. Через миг они оказались почти голыми на утреннем холоде – срывали вместе с кожей отвратительных слизней с ног, с живота…
Водитель крикнул по-английски:
– Hurry up![126]
Перепачканные кровью, одолеваемые полчищами гнусных тварей, они снова начали толкать машину. Наконец, когда казалось, что джип окончательно увяз, колеса нашли какую-то невидимую опору и быстро завращались, а они, потеряв равновесие, рухнули головой в красноватый дождевой поток.
– Садимся! – приказал Мерш, срывая с плеч еще несколько черноватых кровожадных «нашивок».
Он, наверное, не отдавал себе в этом отчета, но его отданный по-французски приказ – приказ голого дикаря, облепленного пиявками, – звучал совершенным абсурдом.
Чуть позже неожиданно взошло солнце, разогнав ненастный мрак. Через несколько минут свет сиял повсюду. Вернулась свобода. Безмятежное голубое небо, сияющие вершины гор… Николь закрыла глаза, позволив себе расслабиться.
Ее разбудил толчок от резкого торможения. Черт, значит, она снова заснула. И надолго: был уже почти полдень. Машина снова остановилась. Новая проблема была серьезной – водитель заглушил двигатель.
– Что за ерунда! Опять что-то стряслось? – прорычал Мерш, вылезая из колымаги.
Оказалось, просто закончилась дорога. Путь им преграждала река. В грязной воде спокойно бултыхались буйволы. С другой стороны возвышалась гора, поросшая хвойными деревьями и колючим – не хуже корсиканского маквиса – кустарником.
Конец веселью.
В бескрайней солнечной пустоте раздавались лишь насмешливый плеск реки и обиженный крик птиц.
– We have to wait[127], – объявил водитель.
Настоящим сюрпризом стало то, что ждать пришлось недолго.
Конечно, до того как за ними приехали, они получили право на небольшую интермедию по-индийски: отлично организованную атаку обезьян – серых монстров с белыми мордами, которые с яростью бросали в них камни, ветки и все, до чего могли дотянуться, издавая при этом невыносимый визг и шипение, перепрыгивая с ветки на ветку, повисая вниз головой и задирая зад…
Николь была ошеломлена: эти звери выглядели такими перевозбужденными, словно наверху, в кронах деревьев, прямо с утра наглотались амфетаминов.
– Они под наркотой, – подтвердил водитель. – Это от какого-то растения. От какого – никто не знает. – И продолжил, как нечто очевидное: – Мать изучала силу растений. Нашла много замечательных, но так и не выяснила, что жрет эта сволота.
Внезапно он замолчал и выплюнул красноватую слюну. Приложив к глазам руку козырьком, он оглядел лесистый склон на другом берегу реки. Николь проследила за его взглядом. Какие-то люди, сидевшие верхом – возможно, на ослах, но таких маленьких, что всадники были едва видны над кромкой кустов, – спускались с горы по незаметной тропе.
Посланцы Королевства отличались от жителей Калькутты.
Даже с такого расстояния можно было рассмотреть их кожу цвета охры, парусиновые куртки военного покроя и красные шапки, похожие на фригийские колпаки.
Николь вздрогнула. Приключение продолжалось. Она подумала о Ричарде Бёртоне и Джоне Хеннинге Спике – британцах, которые обнаружили истоки Нила, и об Александре Давид-Неель, которой удалось проникнуть на Тибет, переодевшись мужчиной. Николь чувствовала себя равной им и уже мечтала, как напишет книгу.
Быстрое знакомство. После краткого намасте индусы выплюнули бетель и вскочили в седло. Конечно, помимо игры на фортепиано и балета, Николь занималась и верховой ездой. Но она никогда в жизни не видела таких кляч. Индия известна как родина двух прославленных пород – марвари и катиавари, но эти животные не имели с ними ничего общего. Они походили на мулов – карамельной масти и с челкой на глазах – и одним своим присутствием подтверждали то, что Николь чувствовала с момента пробуждения: трое путников попали в другую страну.
Ее скотинка была такой малорослой, что ноги Николь почти касались земли. Но самое нелепое зрелище являли собой оба брата, которые явно не учились в офицерской школе в Сомюре. Мул под Эрве понес его рысью среди кустов. Что касается Мерша, то он, пару раз обойдя мула кругом, попытался сесть в седло, но оказался задницей в луже.
В конце концов путешественники атаковали колючий маквис и последовали по земляной тропе, уподобившись портному, который ведет ножницы вдоль меловой линии. Лесная дорога была как шелк. Оставалось его только резать и резать, что они и делали, пока ткань перед ними не расступилась и не показалось Королевство.
Теперь они двигались шагом, и мысли Николь текли под стук копыт. Перед ней прошла вереница воспоминаний: фрагменты парижской жизни, майские демонстрации, затем – как жуткая операция по удалению опухоли – труп Сесиль, нападение «танцора», бойня на вилле Кришны… Эти сцены навсегда застряли у нее в мозгу.
По мере того как они поднимались, страшные картины уступали место сладким мечтам без начала и без конца, в которых образы Индии смешивались с горько-сладкими ссадинами ее западной души, парадоксальным образом приобретая пьянящий вкус. Да, она переживала инициацию, основанную не на страхе и не на духовности, а на чем-то другом; ей открывалась изнанка мира, насыщенная зноем и ароматами, тошнотой и негой. Она делала первый шаг в обучении, но еще не знала – чему…
Она ехала первой из них троих, сразу за всадником, который был впереди, и смотрела, как забавно подпрыгивает его шапка. Высоко над ними сверкала в утреннем солнце верхушка горы. Николь чувствовала свое преображение: они поднимались, атакуя солнце и приближаясь к истине с большой буквы «И». Она невольно вспоминала приключенческие фильмы из детства, в которых пилоты терпели аварию на вершинах плато и открывали легендарные города или тысячелетние храмы… Какое-то время она перебирала в уме воспоминания, грезя о фантастической Шангри-Ла[128], когда вдруг произошло нечто поразительное.
За поворотом дороги показался город ее мечты. Правда, не совсем такой, каким она его воображала, а с соломенными крышами и расписными глинобитными стенами, над которыми возвышались, мирно соседствуя, разноцветный храм (вероятно, индуистский), позолоченное святилище, увенчанное массивной статуей (она догадалась, что это Будда), и – она не верила своим глазам – церковная колокольня. Итак, они достигли Королевства, синкретической утопии, где права гражданства имели все религии без исключения.
Еще несколько сот метров рысью – и греза приобрела конкретные черты: сотни адептов вышли им навстречу, выстроившись по обе стороны дороги в эффектный почетный караул. В эту минуту – именно в эту минуту, когда они оказались меж двух людских потоков! – Николь поняла, что проникает в самый центр трепетной утопии. Ксанаду был не мечтой или бредом, а гармоничным сообществом, которое развивалось в буквальном смысле слова под покровительством богов… Среди встречавших были ашрамиты в белых дхоти и незапятнанных куртах без воротника и швов; деревенские жители в одних только набедренных повязках и чалмах (Николь подумалось, что достаточно единственной искры от факела, чтобы они загорелись). Были также сборщицы чая с тяжелыми серебряными серьгами и повязками на лбу, поддерживающими заплечную корзину; непальцы – в одеяниях, спадающих на широкие в бедрах и зауженные ниже колен шаровары, в расшитых сложными узорами безрукавках, в сдвинутых набок пилотках, наводящих на мысль о безоружной армии…
Она заметила буддистов с гладко бритой головой: в оранжевых нарядах – последователей Тхеравады