– Для работы у меня были все необходимые качества. Считается, что успеха добиваются только хищники, убийцы и циники. Но так думают неудачники. Подобные мерзавцы способны лишь наживать себе врагов. Да, надо быть жестким, но при этом надо уметь улыбаться. Уметь сохранять в себе главное – человечность. И я обладал многими нужными талантами: интуицией, эмпатией, интеллектом. Хотя при необходимости мог быть безжалостным. Железная рука в бархатной перчатке… или наоборот… это, в сущности, одно и то же. Единственная важная вещь – сделать так, чтобы другие помогали тебе в достижении успеха, будучи уверены, что действуют и в собственных интересах, пусть и на своем уровне.
Николь, у которой уже мутилось в голове, бросила на него косой взгляд, означающий, что она приехала в Королевство не для участия в семинаре по менеджменту.
– И так, мало-помалу, – продолжал он, – я начал понимать. О, это произошло не в один день. По-итальянски говорят «Tuttii mestieri danno il pane».
– Что по-французски значит: «Всякая профессия хороша».
– Yes. Это, наверное, самая глупая пословица из всех, какие я знаю, потому что практически все профессии плохи. И моя, хоть мне и удавалось копить доллары, тоже.
Николь сделала еще затяжку – голос американца доносился словно издалека.
– Как раз в то время один близкий друг позвал меня в Западную Бенгалию. И я подумал: а почему бы и нет? Это было в начале шестидесятых. Он встретил меня в аэропорту Калькутты на «фольксвагене-комби». Я его не узнал. Раньше он был корпоративным адвокатом в Филадельфии. В те годы его лицо не покидало выражение фальшивого довольства, за которым всегда скрывается уверенность, что человек тратит свою жизнь впустую. Теперь же он полностью изменился. Загорелый, радостный, одетый, как индусы; он выглядел так, словно его поразила молния и сожгла в его душе все токсины, все идеи и убеждения, которые нас отравляют. Мы отправились в путь. Его «комби» был оснащен устройством по проигрыванию аудиозаписей, что в то время было техническим прорывом. Он включил мне записи Матери. Она говорила по-французски, и звук был так себе. Я ничего не понимал, но голос меня взволновал. За этими словами я чувствовал ответы на вопросы, которые мне никогда не удавалось сформулировать… Друг рассказал мне всю историю. Рассказал о Матери. О Ронде. О Королевстве. Это уникальное место, которое не меняет души, а, наоборот, питается душами, в нем обитающими. Я сказал своему приятелю: «Хочу туда поехать». Он расхохотался и ответил: «А как ты думаешь, куда я тебя везу?»
Наступило молчание. Николь, словившая кайф, закрыла глаза и представила себе сцену из фильма на большом экране – в цвете, в насыщенных пурпурных тонах, как в фильмах Дугласа Сирка… На этих кадрах были тепло ашрама, оранжевый шафран счастья, мякоть мудрости, которая пульсировала, как живой орган…
Внезапно Ричард встал и предложил:
– Пойдем. Я покажу тебе.
Николь с трудом поднялась и, пошатываясь, последовала за великаном по тропинке. Сначала она не заметила других бунгало, тянущихся по склону за рядами елей. Почти курортный поселок, где каждый – это чувствовалось – мог укрыться от других.
Ее поразила одна деталь: хвойные деревья вокруг бунгало были высажены кругами. Символика считывалась сама собой: Ронда.
– А твоя семья? – спросила Николь, с трудом выговаривая слова.
– Семья – это еще один источник грехов среди прочих. Еще одна иллюзия. Может быть, самая опасная, потому что заставляет человека чувствовать себя виноватым, заставляет снова и снова идти на компромисс…
– Так что же тогда остается?
– Молитва.
Они спускались по дорожке, которая петляла среди густых рощ и хвойных деревьев, прямых, как буква «I». Цветущие кусты приветствовали их яркими красками, точно болельщики на обочинах во время гонки «Тур де Франс».
– А распорядок дня здесь какой? – спросила Николь, и ветер тут же унес ее слова.
– Утром – занятия йогой.
– Какой йогой?
– А, ты в этом разбираешься? В основном хатха-йогой, но Мать внесла в нее нюансы, обогатила ее. К движениям тела добавляется, например, техника дыхания – пранаяма, а также управление мысленными потоками. Все это приводит в состояние медитации, которое позволяет уйти в себя.
– И что вы делаете потом?
– Перед обедом у нас молитва. Католики тоже молятся.
– Правда?
– Мать всегда учила, что Христос – это один из гуру. Мы регулярно читаем не только Бхагавад-Гиту, Упанишады и Брахма-Сутры, но и «Подражание Иисусу Христу» Фомы Кемпийского. Это наша настольная книга. «Тот, кто идет за Мной, не будет ходить во тьме»[130].
Подобная эклектика вызвала у Николь сомнение: что это – гениальный синтез или сборная солянка?
– После обеда работаем в поле… Еще раз: никакой обязаловки. Мать говорит: «Зачем идти к Богу сложными путями, если он есть в каждом из нас?»
Голос Ричарда убаюкивал Николь. Она уже не столько слушала техасца, сколько мысленно опиралась на его безмятежное спокойствие.
Они очутились на площади с благоухающими фонтанами и мозаичными бассейнами. Статуи, беседки из плюща, тропинки, петляющие по цветущим лужайкам…
– Вы разводите карпов? – спросила она, заметив в мутной воде бассейна темные силуэты.
– Миног, – поправил ее Ричард. – Это была страсть Матери. Мы разводим их в память о ней.
С Николь мгновенно слетел весь дурман. Она рухнула на бортик бассейна. Счастье, которое она только что испытывала, исчезло, словно на сцене упал занавес.
– Осторожней! – предупредил Ричард. – Эти твари могут сожрать тебя целиком, вместе с костями!
Она не ответила: несомненно, убийца учился здесь, в кругу Ронды.
Ночь обрушилась внезапно, как пощечина, и тут же, моментально, воссияла луна. В Ронде действовало строгое правило: с этой минуты было запрещено выходить из бунгало. Наступал час змей и шакалов, которые ползли и лезли со всех сторон.
Ну и ладно, подумаешь…
Укрывшись в своем бунгало, Эрве порылся в карманах, ища бумажник. Дешевый бумажник из марокканской кожи, который он купил в лавке на улице Юшетт, куда пришел с друзьями, Триваром и Демортье (теперь ему казалось, что этих двоих никогда не существовало). Как ни странно, похоже, на его собственность никто не покусился.
Он проверил содержимое. Удостоверение личности. Студенческий билет. Билетики на метро. Бумажные деньги – французские! С портретом Вольтера! Другой мир, другая жизнь… Он чувствовал себя археологом, который находит черепки из далекого прошлого.
Поищи еще. Вырезка из газеты с рецензией на книгу, которую он собирался купить, читательский билет и – вот сюрприз! – их фото с Сесиль, сделанное в фотокабине в метро, на станции «Сен-Мишель».
Наконец, раскрыв удостоверение личности, он нашел подарок Шахина – желанный пакетик из промокательной бумаги.
Со дня своего приезда в Индию Эрве чувствовал, что неумолимо разваливается: терялась целостность мышления, быстрота реакции и восприятия – отмирали целые куски его личности. Закрытый от внешнего мира, немой, как игрок в шахматы, он тонул в глухом одиночестве… хотя, возможно, это был просто защитный механизм…
История с реинкарнацией не давала ему покоя, не говоря уже об убийствах, о выпотрошенном трупе Абхи… Он не мог с этим справиться. Слишком много всего, слишком много.
Однако он не утратил интеллектуальных способностей – его мозг по-прежнему работал гораздо быстрее и результативнее, чем у большинства. Конечно, история с родимым пятном и все остальное – повторяющиеся сны (теперь он был уверен, что женщина, появляющаяся в них, – это Жанна де Тексье в свой парижский период), судороги в ногах, какими страдала Мать, – короче, все это не давало ему покоя.
Дошло до того, что в глубине души он чувствовал чье-то смутное присутствие, чью-то тень – возможно, тень старой женщины. Это было жуткое ощущение одержимости, колдовских чар…
Но, поразмыслив, он пришел к другому заключению. Возможно, у него была связь с этим человеком, но эта связь не имела ничего общего с реинкарнацией.
Между его собственной жизнью и жизнью Жанны де Тексье была некая связь.
Связь совершенно реальная.
Вот почему его бабушка не выказала ни малейшего удивления, когда в их доме появились два бенгальца. Вот почему она не раздумывая доверила им любимого внука.
У Эрве созрел план. Мозг независимо от сознания сохраняет мельчайшие воспоминания. Они глубоко спрятаны, но существует несколько способов вытащить их на поверхность – например, с помощью гипноза.
Или наркотиков.
Он надеялся, закинувшись кислотой, совершить путешествие, но не в область мистики или сверхчувственного, а в собственную память.
Когда он был ребенком или даже младенцем, происходили драматические события, связанные с индийским миром. Под воздействием ЛСД затонувшие воспоминания всплывут на поверхность. В конце концов, американцы с Западного побережья (Тимоти Лири и другие) уверяли, будто ЛСД – это ключ, который может открыть двери в бессознательное.
И все же он колебался… Такой прыжок в пустоту… У него не было подобного опыта, зато на память приходила масса слухов: нельзя безнаказанно заниматься любовью с космосом.
В Париже некоторые студенты описывали ему свое состояние: зрительные галлюцинации, интенсивная деятельность мозга, необыкновенная ясность мысли (по крайней мере, им так казалось). Ему также рассказывали о «неудачном трипе» – когда пресловутое «путешествие» превращалось в приступ паники или в кошмары наяву.
Он осмотрел свой теперешний дом – круглое белоснежное бунгало. Стол, комод, соломенный тюфяк – вот и все. Чем не подходящее место для психоделического путешествия? Остальным он сказал, что идет спать. До самого утра его никто не побеспокоит – а «путешествие» может длиться от пяти до двенадцати часов.
В двери не было замка; Эрве схватил единственный стул и прижал его к дверной ручке. Он видел этот способ в кино, но не был уверен в его действенности.