– Вы здесь практикуете тантризм?
– Ронда терпима ко всем религиям.
– Ответьте на мой вопрос! Тантризм является одной из ваших практик?
– Нет. Тантризм – это вариант индуизма. Мы ищем истину, так сказать, в основных религиях… С другой стороны, эт’ культ основан на ритуалах, жестах… магических практиках. Мы не работаем в эт’м направлении. Ронда изучает и анализирует священные тексты. Она не заимствует чужие обряды. Мы медитируем над священными писаниями, и у нас есть свои собственные церемонии.
– Секс является частью ваших церемоний?
– Да.
Мерш не ожидал такого ответа.
– Каким образом?
– Мы ищем духовную энергию всюду, где она есть. Одним из таких источников является половой акт.
– Ваши церемонии похожи на тантрические?
– Не могу вам эт’го сказать – тантрические церемонии совершаются втайне. Еще раз: нас не интересует эт’ область.
Мершу понадобилось несколько секунд, чтобы понять: секс тоже тупиковое направление. Он не знал, какую роль в мотиве убийцы могло играть телесное начало. Сюзанну, с ее политико-сексуальным тантризмом, убийца заметил и поймал в ловушку, но интересовался ли он этими практиками взаправду?
Еще одна попытка:
– Среди ваших адептов есть бывший танцор?
– Только в одной Сусунии нас несколько тысяч.
– Точнее, среди европейцев? – настаивал Мерш. – Преподаватель или даже бывшая знаменитость?
– Нет.
Но Мерш увидел другое: при слове «танцор» Хамса вздрогнул. Еле заметно. Легкое подергивание мышц лица. Мгновенный прилив крови под серой кожей. Хамса знал этого танцора, и тот наводил на него ужас. «Вернусь к этому позже».
– Перед дворцом, – продолжал Мерш, не давая ему опомниться, – есть бассейн. А в бассейне водятся миноги.
– Это старая традиция…
– Почему Мать их разводила?
– Она говорила, что мы должны быть сами себе миногами, уметь высасывать из себя наше эго, материализм, иллюзии. То, что останется, и будет чистым светом. Светом истины, божественного духа.
– Вы помните какой-нибудь несчастный случай? Когда кто-то упал в бассейн и был покусан этими тварями?
Хамса поспешно и решительно замотал головой наподобие маятника. И снова Мерш уловил иное: кто-то пережил дикий ужас. И этот кто-то навсегда был травмирован. И раны ему нанесены миногами.
Травмирован настолько, что теперь, убивая женщин, он воспроизводил круговые укусы.
Мерш резко повернулся и бросил через плечо:
– Я к вам еще вернусь.
Сегодня он применил метод холодного прессования. Посмотрим, что запоет Лебедь, когда он перейдет к горячему.
– Это мой отец. Это все он.
Мерш поднял глаза и увидел Эрве – тот стоял на дорожке, дрожа всем телом. Он не показывался со вчерашнего вечера.
Сыщик как раз рассказывал Николь о первой встрече с Хамсой – в качестве закуски перед главным блюдом. Оба, сидя перед бунгало, спокойно готовили себе косяки с травой от Шахина (дай бог ему здоровья).
– Ты о чем? – спросил Мерш, вытряхивая табак из своей биди. Хитрость заключалась в том, чтобы развернуть лист, не порвав хлопчатобумажную нить, которой он был крепко обвязан.
– Это мой отец, я знаю, я видел его.
Мерш отложил свою поделку и приставил руку козырьком ко лбу, чтобы лучше видеть брата. Похоже, тот был не в себе: с затуманенным взглядом, весь в липком поту; одна нога у него тряслась, как будто через нее пропустили ток. Мерш встал – он знал, что есть ситуации, когда промедление невозможно.
– Ты сейчас сядешь и все нам расскажешь.
Содрогнувшись в конвульсии, Эрве рухнул у ног Николь – которые, к слову, были голые и очень изящные.
– Пить… – пробормотал он.
Ему принесли достойную пиренейского пастуха флягу из козлиной кожи, которую он сразу наполовину опустошил: вода струилась по его шее прозрачным жидким шарфом.
– Что ты принял?
– Кислоту.
– Когда?
– Вчера вечером.
– Кто тебе ее дал?
– Шахин.
Славный старина Шахин, всегда готовый толкнуть ближнего в дерьмо ломки.
– Зачем тебе это?
– Чтобы восстановить воспоминания.
– Какие воспоминания?
– Те, что я потерял, те, что у меня были до пятилетнего возраста.
Солнце кружилось над ними и било по голове как раскаленная кувалда.
Мерш схватил брата за шиворот:
– Пойдем.
Секунда – и они в прохладе бунгало: Эрве – полулежа на кровати, Мерш и Николь – в позе лотоса на полу.
– Что это за история с воспоминаниями?
– Это из-за бабушки.
– Бабушки?
Лежа на своем тюфяке, Эрве трясся, как солдат, подхвативший в Индокитае малярию.
– Была одна вещь, которая ни с чем не вязалась…
– Всего одна, ты уверен?
Эрве его как будто не слышал.
– Почему она без всяких колебаний отпустила меня в Индию? Выходит, она ждала, что кто-то за мной приедет, чтобы меня защитить. Она всегда знала, что мне грозит опасность…
В глубине души Мерш был с ним согласен, но не понимал, как это связано с детскими воспоминаниями.
– Когда я родился, Индия уже была близко, прямо около меня.
– В каком смысле?
– Мой отец.
– Мы уже говорили об этом, – вздохнул Мерш. – Я прочитал о нем все, что только можно найти. Студент Института восточных языков, который встретил нашу мать. Они переспали, и он укатил в Бенарес – изучать индийскую музыку. Он провел там всю жизнь и умер в полной безвестности. Рядовой преподаватель университета, с головой, как грифель в карандаш, погруженный в свою специальность, – вот, собственно, и все.
Теперь Эрве выглядел так, словно был под наркозом: сидя на койке-носилках, он привалился к стене и пустыми глазами смотрел в пространство. Расширенные зрачки выдавали наркотическое опьянение.
– Дай мне сигаретку.
Мерш бросил ему свою биди. Эрве поймал ее с неожиданным проворством, сделал затяжку, выпустил дым. Наступила тишина.
– Мой отец, – наконец сказал он, – связан с Индией. Я подумал, что, вероятно, при моем рождении произошло некое событие, которое могло бы объяснить теперешние убийства.
Мерш бросил взгляд на Николь – она зачарованно слушала. Готовый подопытный кролик для опытов с подсознательным.
– Так ты закинулся кислотой, чтобы докопаться до воспоминаний?
– Именно.
Мерш тоже закурил биди – Индия успешно делала из них психов.
– Ну и как, сработало? Ты что-то видел?
– Не очень ясно.
– Да что ты!
Эрве не выпускал изо рта сигарету, как водолаз – мундштук своего акваланга.
– В течение многих лет я видел один и тот же сон.
– Ты мне это уже рассказывал, – вмешалась Николь. – Какая-то странная женщина в комнате…
– Нет. Я говорю о другом сне. Я вижу, как очень худой мужчина в черном, в каком-то комбинезоне, склоняется над кроваткой. На голове у него почему-то фуражка. Такие фуражки носят воры в старых немых фильмах.
– И что? – отозвался Мерш.
– Этот мужчина – мой отец. Теперь я знаю. Это не сон, а воспоминание. Кроватка – моя. Дай мне еще сигарету. – Эрве лихорадочно закурил. – Сегодня ночью я почувствовал ту давнюю угрозу.
– Какую угрозу?
– Когда отец пытался меня похитить.
– У тебя был бэд-трип.
– Нет!
Эрве почти кричал. В сумерках его лицо сияло как факел. Покрытый потом, сгорая от лихорадки, он, казалось, был готов впасть в транс.
– Нет, – повторил он тише. – Я теперь понял. Мне тогда было несколько месяцев, не больше, и отец пришел меня похитить.
Николь, которая тоже курила – бунгало полностью пропахло дымом сырой травы, – не выдержала первая:
– Откуда ты знаешь, что это твой отец? И зачем ему тебя похищать?
Эрве потряс головой – как отброшенный на канаты боксер, только что получивший хорошую трепку:
– Я не знаю… просто уверен.
Мерш, чувствуя профессиональным чутьем, что в этом бреде есть какое-то зерно, предпочел разрядить обстановку:
– Давай вернемся к началу и попробуем найти логику в твоей версии прошлого, о’кей?
– О’кей, – повторил Эрве серьезным тоном мальчика, которому доверили ответственное дело.
– Пьер Руссель – так зовут твоего отца – ложится в постель с Симоной. И вскоре после этого сваливает по неизвестной причине. Может, ему наплевать на твою мать, а может, он даже не был в курсе, что она беременна.
– Он меня признал.
– Совершенно верно. Уже в Индии до него доходит новость. Он возвращается во Францию. Признает свое отцовство.
Мерш вспомнил еще одно загадочное обстоятельство: Пьер Руссель зачем-то сменил имя. По логике он должен быть Жуандо. Быть может, он скрывался? Пытался от кого-то убежать?
– Итак, – продолжал сыщик, – зачем ему тебя похищать?
– Чтобы увезти в Индию. Или просто убить. В любом случае он представлял для меня угрозу. Пока я был под кайфом, я чувствовал эту угрозу постоянно. Но бабушка и мама меня защитили.
Мерш не представлял себе, как эти две женщины сражаются с убийцей.
– Открой дверь, пожалуйста, – попросил он Николь.
Солнечный луч ворвался в бунгало, как пулеметная очередь, ударив Эрве в лицо. Его расширенные зрачки утратили темный цвет.
– Я думаю об этом с самого утра, – выдохнул он. – Мне кажется, мой отец был членом Ронды.
– Откуда ты знаешь?
– Просто предполагаю, но это объяснило бы, почему он меня не убил и не похитил.
– И почему же?
Эрве засучил рукав:
– Из-за этого знака. Как только он его увидел, то сразу понял, что ничего не может сделать против меня. Мать неприкосновенна…
Все это казалось чепухой, но, черт возьми, звучало очень правдоподобно!
– Это все, что ты видел? – услышал Мерш собственный голос.
– Нет, я видел Мать. Женщина из моих снов – это она.
– Ты видел ее… в ашраме?
– Нет, в парижской квартире, и одета она была по-европейски.
Мерш пытался переварить услышанное, но чувствовал себя альпинистом, который спускается по опасному склону, не имея точек опоры.
– Ладно, – согласился он. – Но сам-то ты как думаешь: почему она тебе снится?