– Всему свое время. Сначала рассказ, а потом позовем твоих зомби, и они позаботятся о тебе.
Мерш встал и обратился к Николь и Эрве:
– Помогите мне. Занесем его в дом.
Войдя в молельную комнату – охранники исчезли, не иначе как побежали за подкреплением, – они обнаружили, что не могут запереть дверь (ибо Мерш ее выбил). Это означало, что у них есть всего несколько минут, чтобы выслушать весь рассказ.
– В тысяча девятьсот тринадцатом году у Матери родился первенец, Антуан, – начал Лебедь.
– Не будем тратить время на то, что уже известно.
– Десять лет спустя, – продолжал тот монотонно, – родился Жорж. Ронда была создана за несколько лет до этого. Мать устраивала даршаны, вела кочевой образ жизни…
У Мерша мгновенно возник в памяти некролог Жанны де Тексье.
– В то время ее дети учились в пансионе во Франции?
– Нет, это официальная версия. На самом деле она повсюду возила их с собой.
– Зачем ей нужно было лгать об этом?
– Потому что у Матери было… особое представление о воспитании.
Хамса медленно ворочал головой из стороны в сторону.
– Она была человеком невероятной твердости… суровости, близкой к садизму…
Мерш быстро прикинул:
– Откуда тебе это известно? В то время ты не жил рядом с ней.
– Это правда, но я изучил ее жизнь, собрал свидетельства…
– Ладно, плевать. Расскажи о ее сыновьях.
– Они росли среди жестокости, их без конца наказывали, им промывали мозги…
– Они ходили в школу?
– Нет. Их образование было поручено ученикам, и оно было очень специфическим.
– В каком смысле?
– На восемьдесят процентов религиозным. Мать хотела, чтобы ее сыновья в совершенстве освоили индуизм, буддизм и христианство, прежде чем познакомятся с принципами Ронды.
– Чтобы потом они заняли ее место во главе секты?
– Нет. Мать хотела, чтобы ее дети стали рядовыми ашрамитами. В лоне Ронды кровь не дает никаких особых привилегий. Ронда – это община, которая…
– Сосредоточься на том, что интересует меня. Значит, мальчики росли рядом со своей матерью, которая без конца путешествовала, не переставая их истязать?
– Да. Позднее она приобрела землю на Сусунском холме. Антуан тогда был подростком, а Жорж – еще совсем маленьким.
– На каких языках они говорили?
– На французском, английском, бенгальском.
У Мерша вдруг возник резонный вопрос:
– А какую роль во всем этом играли их отцы?
– Никакую. Мужчины ничего не значили в жизни Матери.
Мерш представил эту фанатичку в сари, пожирающую своих бедных мужей, как самка богомола, а потом с презрением выплевывающую их останки. К счастью для этих ребят, они вовремя слиняли.
– Вернемся к детям.
– Они очень рано проявили склонность к духовным исканиям. Но если Антуан был в душе христианином, то Жорж склонялся к индуизму.
– Тогда в чем проблема?
– Проблема?
– Ты говорил, что детей постоянно наказывали… Почему Мать мучила их, если они следовали по ее пути?
– Мать всегда была недовольна. Она была… ненасытной в своих требованиях. Дети должны были учить наизусть целые страницы из Библии или Вед.
– Какого рода наказаниям она их подвергала?
– Точно не знаю… Но некоторые из них были близки к практике садху по умерщвлению плоти… Например, им приходилось голодать, часами стоять под солнцем на одной ноге или еще в какой-нибудь неудобной позе… И конечно, она их била, постоянно била…
М-да, странная гуру. Апостол мира и духовного просветления для учеников и сторонница пыток и насилия для родных…
– Оба брата продолжали свое религиозное образование в Королевстве?
– Разумеется. И их различия только усугублялись: Антуан был бóльшим христианином, а Жорж – бóльшим индуистом…
– Они оба ненавидели Мать?
– Нет, только Жорж.
– Почему?
– Потому что все вдруг резко ухудшилось. Несмотря на взаимную близость, братья были слишком разными. Антуан хотел поступить в школу иезуитов во Франции, а Жорж – совершенствоваться в искусстве… в музыке, танцах…
Танец. Та самая удивительная подробность, которую упомянула Николь, рассказывая о напавшем на нее. Портрет младшего сына сближался с описанием убийцы. Подождем еще немного…
– Жорж играл на ситаре и занимался индийским танцем.
– И в чем проблема?
– Этот танец исполняют только женщины.
– И что?
– В каком-то смысле Жорж был женщиной.
Новая догадка: Пьер Руссель был гомиком. Для Матери – страшный грех?
Валяй дальше.
– В то время я еще не жил в Сусунии, но могу вообразить, в каком ужасе была Мать. Она, которая выступала за открытость ума в вопросах религии, оказалась нетерпима в отношении сексуальности. Учение Ронды основано на биологической эволюции и развитии общины – ее члены должны вступать в союз и производить потомство. Для Матери гомосексуал был просто отбросом человечества, девиацией природы, идущей против самого смысла жизни.
– А второй брат, что стало с ним?
– Антуан покинул Королевство и поступил в школу иезуитов. Жорж остался один на один с Матерью, которой владела единственная мысль: вернуть его на правильный путь. Более того, появился новый человек, который ухудшил ситуацию.
Мерш попытался сглотнуть, но не смог. Во рту пересохло.
– И кто же это?
– В тридцать шестом году Шарль Обена, руководивший Рондой вместе с Матерью, обнаруживает Гоппи.
– Гоппи?
– Саламата Кришну Самадхи, – напомнила Николь.
– Совершенно верно. Ронда нашла себе духовного наставника, и с тех пор Мать не видела в этой роли никого, кроме мальчика-индуса.
– Она предпочла его Жоржу?
Даже изувеченный, Хамса не смог удержаться от иронической улыбки:
– Она восторгалась Гоппи и ненавидела Жоржа. Каждый вечер она водила родного сына в баню.
– В баню?
– Так называют реку, которая протекает чуть ниже, где члены общины совершают омовения. Одно место предназначено для женщин, другое – для мужчин. Мать приводила Жоржа на берег и там, в отдалении, заставляла раздеваться и смотреть на голых купающихся мужчин. При малейших признаках эрекции она хлестала его ивовым прутом, подобранным там же. Рассказывали, будто позднее у Жоржа появилась страсть к плетению корзин.
Еще одно совпадение. Когда убийца бросился на Николь, она успела заметить его оружие – изогнутый нож, похожий на инструмент корзинщика. А еще Мерш отчетливо помнил малый садовый нож, лежавший на лабораторном столе судмедэксперта Герена. По его словам, убийца использовал этот инструмент, предназначенный для работы с ивняком и виноградной лозой.
Убийца был танцором.
А еще плетельщиком корзин.
Жорж Дорати, он же Жуандо, он же Пьер Руссель – его портрет обретал все большую полноту.
– Как раз в это время я приехал в Королевство, – продолжал Лебедь. – После ученичества в других ашрамах я был готов работать на Мать. Сразу оценив то, как глубоко я проникся ее учением, она взяла меня под свое крыло и доверила особую миссию: помочь ей подготовить приход Новой Эры.
– Именно в то время, – прервал его Мерш, – прошел слух, что Обена изнасиловал Гоппи.
Хамса сменил позу: он свернулся калачиком и обхватил голову руками, словно память об этом эпизоде была для него слишком мучительна.
– Да, Обена был педофилом.
– И Мать приняла это?
– Она об этом не знала. Иногда с вершины все видно гораздо хуже.
– Шарль Обена изнасиловал и Жоржа?
– Нет. Он никогда бы не посмел тронуть сына Матери. Случившееся намного хуже…
Мерш наконец сел – с самого начала он единственный стоял на ногах, отбрасывая на землю тень и изображая солнечные часы. Его удивляло, что подкрепление так и не появилось, – но, возможно, ашрамиты боялись войти в молельню.
– Спали вместе не Обена и Жорж, а Жорж и Гоппи.
Мерш попытался рассмеяться – не духовная община, а какой-то притон с групповухой.
Ему стало почти жалко эту старую пуританку, чокнутую садистку, желавшую изменить природу своего сына и превозносившую до небес индийского мальчика, который никого ни о чем не просил. Все, что она получила, – это пара юных содомитов, которые «нежно любили друг друга», как пела Жюльетт Греко[131].
– Мать узнала об этом?
– Да, и это было ужасно. Она обвинила Жоржа в том, что он совратил Гоппи. И в ярости совершила непоправимое…
Мерш искоса взглянул на Николь и Эрве, которые, разинув рот от изумления, сидели по-турецки, как на рок-концерте.
– Мать потащила Жоржа к бассейну с миногами и столкнула его в воду. Вооружившись палкой, она целый час не давала ему оттуда выбраться. Я сам все это видел. Мать кричала, рыдала, хохотала и проклинала его на двух языках сразу. А твари тем временем пожирали бедного барахтавшегося мальчика.
Молчание. Казалось, было слышно, как за стеклом скользит по небу солнце. Мерш был потрясен – хотя сам мучил Хамсу точно так же.
Танец.
Плетение корзин.
А теперь еще и миноги.
Жорж Дорати еще подростком был на всю жизнь травмирован жестоким обращением своей выдающейся матери-гуру. Он танцевал. Заготавливал ивовые прутья для корзин. И воспроизводил укусы миног. Его убийства, его жертвы рассказывали о его собственной жизни. О его страданиях.
Мершу пришлось поторопить Посланца, который совершенно обессилел.
– Что было потом?
– Жоржу потребовалось несколько недель, чтобы залечить раны. Мать велела ученикам молиться за него. Она всегда считала, что Жорж выжил только благодаря этой духовной силе.
– У него остались шрамы?
– На теле, но не на лице… Как только он немного окреп, он сбежал.
– Куда?
– Никто не знает. Ему было тогда пятнадцать. Предполагали, что он отправился в Индокитай, к дальней родне Жанны. Наверное, он оставался там до окончания войны.
– Тогда он и сменил имя?
– Без сомнения.
– Как ты узнал, что Жорж Дорати стал Пьером Русселем?
– В Индии проживают сотни миллионов людей, но сведения о них не исчезают бесследно. Они как вибрации, переходящие из души в душу…