– Что ты сделала потом?
– Я поехала к Матери.
– В Индию?
– Нет, она была в Париже. В июне сорок седьмого она жила в своей квартире на улице Медичи. Она была больна и проходила курс лечения.
– Эрве был с тобой?
– Да.
Женщина в интерьере тридцатых годов, стук ее каблуков. Эти детали отпечатались в подсознании его брата.
– Жанну де Тексье мучили мышечные судороги, да? – поинтересовался Мерш.
– У нее была очень редкая форма невропатии.
– Как у Эрве?
– Я всегда это знала. Наследие бабушки.
Мерш взглянул на брата: его лицо выражало облегчение. Он не был реинкарнацией чокнутой гуру. Всего лишь ее внуком, а также отпрыском хищника.
М-да. Облегчение было весьма относительным…
– И как она тебя приняла?
– С презрением. Все, что касалось ее сына-гомосексуала, больше ее не интересовало. Но когда она увидела знак, ее отношение изменилось. Она ни на секунду не усомнилась в том, что знак настоящий, и сразу увидела в Эрве преемника, человека, готового принять ее душу, когда она решит покинуть свое больное стареющее тело.
Этот раунд Симона выиграла.
– Мать согласилась защитить нас, – добавила она.
– Каким образом?
– Заставив сменить имена. После войны в административных учреждениях царил настоящий хаос. Возвращались выжившие в лагерях евреи, вдовы вставали на учет, чтобы получать пенсию, дети, рожденные во время войны от немецких отцов, регистрировались под фамилией официальных отцов-французов. Словом, такая могущественная женщина, как Жанна де Тексье, – даже в правительстве были люди, которые ей симпатизировали, особенно среди франкмасонов, – без труда достигла своих целей.
– Значит, фамилия Валан – ненастоящая?
– Настоящая – Бувар, так звали моего отца. Мы с Одеттой тогда обе сменили фамилии.
– Поэтому фамилия Эрве – Жуандо?
– Я ее просто придумала.
– А я, почему у меня фамилия Мерш?
– Она единственная настоящая в этой истории, так звали твоего отца, который тебя признал.
Мерш задумался. Два брата, которых пропустили через мельничные жернова, перемололи в мелкую крошку. Неспокойное детство, трудное взросление, расшатанная личность. Два мальчика, которые как могли выкарабкивались из замалчиваемой семейной трагедии.
На песке ничего не построишь.
Впрочем, теперь Мерш смотрел на мать и дочь Валан – пардон, Бувар – другими глазами. На Симону, которая пожелала, чтобы он рос в интернате, несомненно ради его безопасности, и на Одетту, не проявлявшую к нему ни малейшего интереса – еще одна мера предосторожности. Вопреки всему две эти женщины, которых он считал недостойными, оказались героинями, оберегавшими его…
– Почему Мать не отослала вас за границу?
– Она знала, что в тот день, когда Пьер найдет в себе мужество пресечь род, а в реальности – убить собственного сына, Париж будет последним местом, где он будет нас искать.
Жанна де Тексье была права. Прошли годы. Возможно, Пьер, он же Жорж, забыл о своем ребенке. А может, наоборот: чувствовал, как растет в нем жажда отомстить матери Эрве, только не знал, где ее найти.
Потребовалось это удивительное совпадение – визит Эрве, которого Сюзанна привела в ашрам на улице Паради, – чтобы началась кровавая расправа, достойная индийского эпоса.
Пора было закруглять разговор.
– Пьер Руссель вернулся в Париж, – объяснил Мерш.
– Саламат Кришна Самадхи меня предупредил.
– Ты знакома с Кришной?
– Да, мы союзники.
Откуда она его знала? Однако сейчас не было времени прояснять эти подробности. Его рука, держащая трубку, буквально истекала потом, да и с лицом было ненамного лучше.
– Кришну убил Баба Шумитро Сен в Калькутте. Кроме того, он выпотрошил Абху, его сестру, – продолжал Мерш. – Три жертвы – это число дверей, которые нужно открыть?
– Без сомнения. Я не практикую тантризм. Но по убеждению Жоржа, круг из троих мертвецов должен сработать.
– Значит, следующим мертвецом должен стать Эрве?
– Да.
Взгляд в сторону брата, глаза которого теперь были сухими. Сухими и неподвижными, как у старой куклы.
В первый раз за весь разговор инициативу проявила Симона:
– Где вы сейчас?
– В Королевстве. Пьер, может быть, тоже.
– Исключено.
– Почему ты так уверена?
– Будь он там, Эрве был бы уже мертв.
– Думаешь, он в Варанаси?
– Пьер вернулся в свое логово. Он ждет вас.
Мерш с удивлением понял, что спрашивает ее:
– Что ты нам посоветуешь?
– Вы уже добрались до Королевства. Значит, продолжайте путь до Варанаси, чтобы встретиться с дьяволом лицом к лицу. У вас нет выбора.
Этот воинственный призыв застал его врасплох.
Симона, казалось, ощутила его удивление.
– Ты сильный человек, Жан-Луи. Ты вырос вдали от меня, вдали от всего. Ты единственный, кто может противостоять этому монстру.
«Комплимент – как трогательно…»
– В прошлый раз ты сказала, что он мне не по зубам.
– Я ошиблась. Ты его достойный противник. Но предупреждаю: у монстра несколько жизней.
– Что ты имеешь в виду?
– Ты слышал о Кундалини?
Змея, живущая в нижней части позвоночника. Центр жизненной энергии. Мерш начинал разбираться в догмах.
– Да, – сдержанно ответил он.
– Ваш враг – нечто вроде Кундалини Зла.
– Не понимаю.
– Змея. Нужно разрубить ее на части, чтобы она умерла.
Симона Валан села на своего любимого конька. Мерш попрощался с матерью и повесил трубку.
Не говоря ни слова, он вышел из комнатушки, где они трое потеряли несколько литров пота. Настоящая печка. Печь для прожарки душ.
– Что будем делать? – спросил Эрве.
Жан-Луи обернулся и посмотрел на своих спутников.
– Ты ведь и сам слышал, правда? – ответил он как можно непринужденнее. – Отправляемся в Варанаси. К материнским советам следует прислушиваться.
IV. Варанаси, священный город
Варанаси оказался серым. Серые лохмотья. Серый цемент. Теплая серая зола. Калькутта производила впечатление гигантского муравейника. Варанаси, скромнее по масштабам, походил на тесный базар, где торгуют всякой рухлядью – случайной и бессмысленной… хотя нет, простите! Смысл его существования – официальный и не подлежащий оспариванию – заключается в том, что Варанаси – город Ганга! Священной реки. Ganga!
Посвященный Шиве, он каждый год принимал миллионы паломников, приехавших, чтобы погрузиться в самую священную из семи рек Индии. Варанаси – это индийская Мекка. Невозможно быть индусом, не совершая регулярного паломничества. Здесь покупали индульгенции и милость богов. Молитвами и омовениями искусно улучшали карму. Искали путь к освобождению, который позволит выйти из бесконечного круговорота возрождений. Не важно, что город выглядел как гигантские трущобы, – в нем было тепло; чем ближе к сердечнику реактора, тем ближе к вихрю, в котором кружились миллионы богов.
Они решили ехать на машине: Мерш категорически отказывался даже на время расстаться со своим сорок пятым калибром и ужасным ножом, которым он разделался с миногами, а с таким железным хозяйством нечего было и думать соваться в аэропорт.
На протяжении сорока восьми часов они по очереди сменяли друг друга за рулем джипа, пробираясь сквозь плотную, как патока, завесу дождя, буксуя в глубоких, словно ущелье, выбоинах, бултыхаясь в бездонных лужах. Условия были и так, мягко говоря, не слишком благоприятными, но, поскольку индусские боги любят добавить трудностей, им встречались еще и грузовики, при обгоне нависавшие над ними пизанскими башнями; автомобили, буквально выталкивающие их с дороги из размокшей глины, по которой они с трудом двигались; пешеходы, норовящие попасть под колеса; и разумеется, священные коровы – этих приходилось объезжать, чтобы не подвергнуться расправе.
У всех троих были водительские права, но здесь речь шла скорее о праве умереть. Они ехали в полной прострации. Как только очередной водитель передавал руль сменщику, он сразу засыпал глубоким сном, не испытывая ни страха, ни чувства вины. По правде говоря, не было большой разницы между этим сном, похожим на кому, и вождением в режиме гипноза. Две разновидности одного и того же кошмара – с встречными фарами и без.
В субботу, восьмого июня, в пять часов вечера, они прибыли в Бенарес. Даты и время больше не значили ровным счетом ничего, но Николь держалась за календарь, как висельник за веревку. Мерш сидел за рулем. Эрве спал. А она смотрела в окно и ничего не видела. С момента их отъезда одна мысль не давала ей покоя: в Королевстве ашрамиты и пальцем не пошевелили, чтобы отомстить за своего Учителя или помешать им украсть джип. Они ограничились тем, что собрались на обочине дороги, когда они уезжали, – точно так же, как во время их приезда.
С одной только разницей: лица у всех были закутаны платками. Николь не понимала смысла этого обычая, но знала, что никогда не сможет забыть толпу безликих учеников, распевающих молитву.
– Нужно найти отель, – заявил Мерш.
За его решительностью скрывалась неуверенность перед этой бесконечной азартной игрой, правила которой требовали снова и снова бродить по незнакомому городу, ориентируясь на несколько строчек в каком-нибудь древнем путеводителе, двигаться наугад, как в лабиринте; впрочем, кое-кто называл это туризмом и даже получал от него извращенное удовольствие. Николь же происходящее представлялось скорее жутковатыми жмурками, где малейшая ошибка может стать фатальной.
Она открыла бардачок, куда запихнула путеводитель, и погрузилась в чтение страниц, посвященных Варанаси, в поисках пресловутого заголовка «Отели».
Мерш ехал медленно (по-другому не получалось: каждый водитель норовил обогнать остальных), обдавая машины справа и слева веером брызг. Николь, водя пальцем по карте, нерешительно давала указания, от которых даже в сухую погоду было бы мало толку, а уж в этом потоке грязи, луж, пешеходов и моторикш (обычные рикши остались в Калькутте) они и вовсе оборачивались сплошным гаданием.