Эрве била крупная дрожь, и ему казалось, что его тело отрывается от земли. Левой рукой ему удалось бесшумно, как однажды в деревне показывал брат, передернуть затвор. «Тренировочное занятие», – говорил братишка. Эрве тогда ни разу не попал в цель. Сейчас он вытянул вперед руку с пистолетом и ногой осторожно толкнул створку…
Он не сразу понял, что видит.
Комната была погружена в золотой полумрак – в четырех углах горели десятки свечей, напоминая церковные ниши, где верующие, прося о чем-то Бога, зажигают свечные фитили. Но на этом сходство с христианским храмом заканчивалось: в центре висела подвешенная за ноги к потолку молодая нагая индианка. С завязанным ртом, видимо, потерявшая сознание… жертва, готовая к закланию? Рядом с ней, спиной к двери, стоял голый мужчина и что-то перебирал на столе, заваленном металлическими предметами, которые отбрасывали в полумрак красноватые блики. Эрве не мог хорошо их разглядеть, но ему показалось, что это хирургические инструменты.
Он шагнул вперед, не отводя глаз от мужчины. Высокий, худой, он был весь в крови. Мышцы бугрились у него под кожей шнурами, узлами, лианами…
Эрве сделал еще несколько шагов. Теперь его выставленная вперед рука дрожала крупной дрожью, ствол кольта плясал, как ветка в руке лозоходца. Нужно было стрелять. Сейчас же. Немедленно. Ни в коем случае не дать ему обернуться и что-то сотворить.
В следующую секунду в мякоть ладони – той, в которой был зажат кольт, – вонзился крючок. Эрве взвыл, но удар грома заглушил его крик. Баба Шумитро Сен приближался к нему с раскинутыми руками – словно готовясь обнять. Сознание Эрве отказывалось принимать увиденное. У мужчины был огромный рот, кольцеобразно усеянный острыми зубами, которые торчали не только из десен, но и из нёба. В мерцающем пламени свечей блестели расположенные по спирали бесчисленные клыки.
Эрве попятился – из его руки текла кровь, но пистолет он не выпустил. Он нажал на спусковой крючок. Безрезультатно. Еще раз. Ничего. Еще, еще и еще. Только глухие щелчки. Ни выстрела, ни огня.
Шумитро Сен был уже совсем близко – как и его пасть, кошмарная круглая пасть, ощетинившаяся зубами, готовая разорвать Эрве лицо. Он не мог в это поверить, пока не понял, что человек вставил себе в рот, как безобразный протез, нечто вроде цилиндрического фильтра с шипами.
Эрве пошатнулся и упал на спину. Шумитро Сен ринулся к нему, чтобы выесть лицо, сожрать глаза или высосать костный мозг. Эрве зажмурился: он больше не думал, он просто не хотел этого видеть.
Раздался раскат грома, а за ним – звериный вой. Эрве открыл глаза и ничего не понял. Баба стоял перед ним на коленях, держась руками за булькающий кровью живот с вываливающимися оттуда внутренностями. Из него торчал знакомый Эрве клинок «Ка-Бар»… Еще одна вспышка молнии – и юноша увидел Жан-Луи в плаще и резиновых сапогах.
Враг был сражен рукой брата.
От этой мысли Эрве буквально окаменел.
– Вы, наверное, слышали о кастовом устройстве общества? Мои люди – а они все сикхи – его не признают. Учение сикхов основано на принципе всеобщего равенства. Что касается меня, то я, как член Джайны, тоже его не признаю. В то же время я урожденный брамин… Все это немного сложно… Короче говоря, я никак не мог самолично арестовать Бабу Шумитро Сена.
Измученный Эрве смотрел на Рави Мукерджи, федерального агента с внешностью нотариуса. Последние ночные часы после схватки в Сараяма-Махале были похожи на предыдущие – нереальные, невозможные. Он прожил их как кошмар наяву.
После казни Бабы Шумитро Сена сотрудник Центрального бюро расследований Рави Мукерджи, с которым они встречались в Калькутте, быстро объявился на месте происшествия. Очевидно, он не выпускал троицу французов из виду и отправился за ними сюда, в Бенарес, спокойно ожидая момента, когда Мерш со своей командой остановит тантрического убийцу «любым возможным способом».
Рискованный план, но Мукерджи, похоже, не слишком тревожился о тех, кто может погибнуть в этой истории, – все-таки речь шла об иностранцах, не принадлежащих ни к какой касте и не являющихся джайнами. Другими словами, убийца и его преследователи стоили друг друга. Нули в квадрате. Главным было избавиться от преступника, который терроризировал добрую половину верующих в Варанаси.
Мукерджи и его люди арестовали адептов Шумитро Сена и подвели итоги: в эту ночь умер один человек, но его смерть не имела особого значения, потому что он числился мертвым уже четыре года.
Затем их доставили в офис ЦБР в Варанаси. Неподалеку от Центрального вокзала. Это было бледно-розовое здание, словно нарисованное мелом.
– Итак, вы заставили нас сделать всю грязную работу, – прокомментировал Мерш, не потеряв к шести утра боевого настроя.
После того как врач обработал рану на руке Эрве (она оказалась неглубокой, крючок вонзился в мякоть ладони между указательным и большим пальцем), они приняли душ, переоделись и вернулись в кабинет Мукерджи (на этот раз настоящий, с дипломами и джайнскими статуэтками на полках) как обыкновенные туристы, потерявшие паспорта.
Мукерджи предостерегающе выставил перед собой темно-коричневые руки:
– Должен признаться, что рядом с преступниками мне как-то не по себе. – Он поднял глаза на Жан-Луи, улыбнулся. – Вы знаете, что я создал в Варанаси больницу для птиц? – Увидел, что гости не реагируют, и снисходительно махнул рукой. – Ладно, оставим это. Вы оказали мне услугу. Мы уже давно вели наблюдение за Пьером Русселем, который якобы умер, став Бабой Шумитро Сеном… Моя специализация, как вы, конечно, помните, – секты. Секта Бабы была опасной, очень опасной… Во-первых, потому, что она была тайной, а во-вторых, потому, что была вредоносной. До какой степени – мы еще не разобрались. Несомненно лишь то, что Сен постоянно совершал убийства. В качестве тантрической практики или для собственного удовольствия – этого мы никогда не узнаем.
Эрве не выдержал и вмешался – Мукерджи действовал ему на нервы:
– Почему же вы сами его не арестовали?
Мукерджи снова вытянул руки, развернув ладони к собеседникам:
– У нас не было убедительных доказательств, а наши люди отказывались вести слежку за Бабой Шумитро Сеном.
– Почему?
– Просто боялись. Боялись, что он их заколдует, осквернит, убьет…
– Выходит, вы ожидали нас, как пришествия мессии, – иронично заметил Мерш.
Глубоко спрятанный в густой бороде рот Мукерджи скривился.
– Мы, индусы, не очень ценим юмор на религиозные темы…
Эрве потихоньку приходил в себя. В эту ночь он испытал самый большой страх в своей жизни. И одновременно проверил границы собственных возможностей: под силу ли ему встретиться с врагом лицом к лицу, даже если это самоубийственно?
В глубине этого ужаса юноше не давала покоя одна вещь – последний жест Сена. Он распахнул ему навстречу объятия, словно после долгой разлуки. Действительно ли отец хотел его смерти? Спустя столько лет убить свою мать, умертвив ради этого собственного сына? Эрве уже ни в чем не был уверен.
Мукерджи хлопнул ладонями по столу:
– В любом случае вы спасли жизнь индийской девушке… – Он пролистал стопку машинописных листов. – Некой Харимати Азми, семнадцати лет, родом из Бихара. Нищенке, которую преступник похитил два дня назад. Думаю, что хотя бы по этой причине я могу приложить некоторое усилие и избавить вас от бумажной волокиты.
– То есть? – спросил Мерш, не выказывая ни малейшей признательности.
Индус с досадой прищелкнул языком, – похоже, эти объяснения давались ему нелегко.
– Мы можем отнестись к вашим действиям как к законной самозащите. Скажем, протез, который носил Баба Шумитро Сен, представлял реальную угрозу, не говоря уже о его холодном оружии. В результате вы спасли жизнь вашему брату и молодой девушке. По закону через несколько недель вам предстоит дать показания в суде, и, разумеется, до этой даты вы должны оставаться в городе.
– Но это невозможно.
– Понимаю. И потому предлагаю вам упрощенную процедуру. Сегодня днем судья, принявший дело к производству, вынесет свое решение, и вы сможете вернуться во Францию.
Мерш вздохнул, опустив глаза, но тут же вновь вскинул их, уставившись в большие черные зрачки собеседника.
– Спасибо.
– Не благодарите. Я лишь воспользовался небольшими привилегиями, которые имеют сотрудники федеральной полиции.
Индийский акцент Мукерджи все время будто бы преодолевал илистую жижу, из которой слоги с трудом выныривали на поверхность.
– Так мы уходим? – неожиданно спросил Эрве.
– Осталось подписать несколько бумаг, и можете возвращаться в отель. Там вам надо будет дождаться моего звонка по поводу сегодняшней встречи с судьей. А потом мы отпустим вас в аэропорт.
Его последние слова произвели на Эрве неожиданный эффект. Его охватила какая-то томная дрожь, сладостная, приятная, растекшаяся по телу, как инъекция героина. Они скоро вернутся во Францию, стряхнут с себя все это…
– Не знаю, что и сказать, – заметил Жан-Луи. – В делах такого рода, даже когда все закончилось, радоваться особо нечему.
Мукерджи кивнул, и его борода разметалась на груди, как пучок перьев. Он встал. Черный пиджак казался слишком тесным в плечах, а фалды топорщились, словно крылья. Неваляшка с лицом раввина.
Не бог весть какой прощальный образ Индии, но Эрве предпочитал его, а не усеянную зубьями, как у циркулярной пилы, пасть гуру-убийцы.
Мукерджи маленькими шажками обошел свой стол.
– Я рассчитываю, что сегодня вы расскажете нам все подробности, потому что мы так и не смогли найти ничего серьезного против жильца, самовольно вселившегося в Сараяма-Махал… Ваши показания очень ценны. Собранные вами улики и доказательства будут приобщены к делу, и это очень важно для нас… важно для нашей страны, понимаете?
Эрве, Мерш и Николь кивнули. Бежать со всех ног – вот что было важным для них. Найти новый отель. Позвонить в авиакомпанию. Удрать с этого проклятого субконтинента.