– А вы с матерью тогда знали, что Пьер – брат Антуана?
– Невозможно не догадаться. Они были похожи, как близнецы.
– И Симону не испугал этот двойник? – поинтересовался Эрве. – Она не боялась, что Антуан вернется? И что Пьер – такой же извращенец, как его брат?
– Конечно боялась, но Пьер утверждал, что не общается с Антуаном. Он даже смог убедить Симону, будто Бог послал его исправить ошибки старшего брата.
– Что за чушь!
– Не такая уж чушь. Пьер был полной противоположностью брата. Для иезуита вожделение – это слабость. Для Пьера же – сила. Все остальное – следствие этого: Антуан был измучен, подавлен и жесток, а Пьер нежен, обаятелен и жизнерадостен.
– Но он тоже оказался жестоким.
– Очень жестоким, да. Но поначалу он был неотразим, и Симона ему уступила… по собственной воле.
Оставалась еще одна несуразность.
– Пьер был стопроцентным гомосексуалом. Как объяснить его влечение к Симоне?
Новый глоток портвейна. Как ни странно, алкоголь, похоже, помогал Одетте сохранять ясность ума. И ясности только прибавлялось, по мере того как пустела бутылка.
– Главным для братьев было делить одну и ту же женщину. Так что Пьер… сделал над собой усилие.
Эрве вдруг осенило.
– А может быть, в этом замешана Ронда?
– Разумеется. Уверена, что рождение вас обоих было задумано Матерью.
– Матерью? А она здесь при чем?
– Она хотела, чтобы ее сыновья делили одно и то же целомудренное создание, чтобы их испорченная кровь смешалась с кровью непорочного существа. Этакий жуткий синкретизм. Слияние Бога с дьяволом…
– Но она же отреклась от Жоржа!
– Это официальная версия. На самом деле Мать передала свои знания обоим сыновьям и наставила их на путь Зла. Это она воспитала их такими. И мучила лишь для того, чтобы внушить им извращенные понятия, дьявольские устремления…
Так что изгоя не было. А были двое убийц, двое сыновей, воспитанных Матерью, проповедовавшей культ порока. Была ли Ронда сатанинской сектой? Нет. Мерш, Эрве и Николь видели ее адептов. Можно обвинять их во многом, но только не в этом.
Симона, юная и невинная, отдалась сначала священнику, а потом гомосексуалу. Два невозможных союза, отягощенные насилием и жестокостью, – и все это под торжествующим взглядом Матери с черной душой.
– Значит, сначала Симону изнасиловал Антуан, а потом она уступила ухаживаниям Пьера, – подытожил Эрве. – И оба раза она забеременела. Как-то странно, тебе не кажется?
– Нет. Все это было частью хорошо подготовленного плана. Я уверена, что братья даже знали дни овуляции у Симоны.
– Откуда?
– Понятия не имею. Эти создания были настоящими… дьяволами.
Жан-Луи прервал ее:
– Когда мы звонили Симоне, она ничего не говорила об Антуане.
– На вас свалилось столько напастей – не стоило обременять вас еще и этим.
Жан-Луи встал и расправил плечи, как человек, который собирается подраться.
– Она наговорила нам столько всякой ерунды! Утверждала, что Пьер угрожал Эрве, что ты просила помощи у Матери, что отметка у него на руке спасла его, что…
– Все это правда. Когда родился Эрве, Пьер появился снова, чтобы убить его. Мы так и не поняли почему. Симона сделала надрезы на коже у ребенка, чтобы Пьер поверил в реинкарнацию Матери, и эта хитрость сработала. Она поехала к Жанне де Тексье с Эрве, показала ей знак, и тогда та решила нам помочь. Защитить избранное дитя.
– Значит, Пьер вынашивал план убийства Эрве? Но почему?
– Говорю же, не знаю.
– А меня почему пощадили? Разве Антуан не хотел убить и меня тоже?
– Не знаю! Что-то в этой истории от нас ускользает.
Жан-Луи в изнеможении откинулся на спинку стула.
Эрве тут же воспользовался паузой:
– После истории с Антуаном вы не думали о том, чтобы сменить фамилию?
– Нет.
– Откуда взялась фамилия Мерш?
– Официально у твоего брата не было отца. И мы его придумали.
– Однако позднее вы поменяли фамилию.
– Да, с помощью Матери.
– Почему она согласилась вам помочь, если сама все задумала?
– Не знаю. Еще раз повторяю: есть несколько обстоятельств, которые так и остались… необъяснимыми.
Одетта Валан (Бувар) замолчала. Казалось, она обессилела; ее гости – тоже. Если даже у них оставались еще вопросы, ей все равно больше нечего было им рассказать.
Однако вскоре Жан-Луи заговорил снова. На сей раз его голос звучал совсем иначе: равнодушно, с металлом, без малейших признаков волнения.
– Итак, индийскую проблему мы уладили. И ты рассчитываешь на нас, чтобы уладить итальянскую?
– «Итальянская проблема», как ты говоришь, сама не заставит себя ждать.
– То есть?
– На защиту Эрве встала Ронда, а тебе придется защищаться самому.
– То есть?
– Если Пьер знал, где найти Эрве, то Антуан знает, где найти тебя. Под угрозой теперь ты, а не твой брат, вот и вся разница. Атакуйте. Опередите его. По крайней мере, у вас есть преимущество внезапности.
Братья обменялись взглядами, повернулись к Николь – и прочитали в ее светло-зеленых глазах единственно возможный ответ.
– Я возьму вам кофе, – объявил Мерш, когда они вышли из квартала с ярко-красными домами. – Надо нейтрализовать этот чертов портвейн.
Они расположились на террасе кафе, приподнятой над землей на несколько ступенек. В ожидании кофе Николь и Эрве молчали.
По совести говоря, эта лавина неприглядных открытий Мерша не удивила. Внутренний голос всегда шептал ему, что в прошлом его и его семьи не все стыкуется. Несмотря на все усилия, Одетта и Симона не смогли полностью скрыть свои душевные травмы. Дети умеют читать между строк, улавливать недомолвки и особенно – разоблачать хитрости взрослых, которые пытаются утаить от них правду.
Эрве первым получил свою дозу ужаса; теперь и Мерш получил свою. Да, он был оглушен, но при этом сжат как пружина и готов использовать все свои умения. Он был подобен птице, которая взлетает против ветра и черпает силу в невзгодах.
Без сомнения, Рим призывал к окончательному расчету. Они убили одного отца-монстра, так почему не убить и второго? После индийского кошмара Мерш не чувствовал себя измотанным, напротив – он был бодр и возбужден. До сих пор и в его биографии, и в биографии младшего братишки зияли пробелы; теперь, пройдя через насилие и разрушение, они ставили точку в своих судьбах.
Мерш принес кофе. Эрве и Николь, чьи волосы развевались на ветру, осторожно, словно пробуя яд, пригубили напиток. Мерш к своей чашке даже не прикоснулся. Он наслаждался мирным зрелищем залитого солнцем бульвара Сульт. В этом бульваре, названном в честь наполеоновского маршала, не было ничего особенного, но его простор и безмятежность, как и фасады домов – красных, как гусарские мундиры, – казались родными и действовали умиротворяюще.
– Завтра утром отправляемся в Рим, – объявил он.
– Что ты собираешься делать? – немедленно отозвалась Николь. – Приехать и убить кардинала?
– Это единственное решение.
Она смотрела на проезжающие автомобили, похожие в этом освещении на серебристых карпов.
– Странно, что ты, полицейский, ни разу не заговорил об аресте.
– Мы арестовываем, когда у нас есть доказательства, когда мы знаем, что виновные предстанут перед судом и будут осуждены. Не думаю, что это наш случай.
Новая пауза, заполненная мурлыканьем автомобилей, блестящие кузова которых отражались в окнах кафе.
– Мы обязаны попытаться, – настаивал Мерш. – Может, мы успеем нанести упреждающий удар.
– Да ну?
– Может, Антуан еще не знает о смерти брата и мы выиграли первый раунд.
– У тебя странная манера выражаться.
– Просто я стараюсь не драматизировать.
Не поворачивая головы, Николь надменно взглянула на него – искоса, из-под век. Мерш ответил ей суровым взглядом – он был не в настроении терпеть ее женские фанаберии…
Дискуссию возобновил Эрве:
– Так что ты предлагаешь?
– Повторяю: завтра утром мы едем в Рим. На машине.
– Почему не на самолете?
– Потому что я буду вооружен. Нам нельзя рисковать.
– А там? Что мы будем делать?
– Действовать по ситуации.
Николь хмыкнула:
– Ты когда-нибудь бывал в Риме?
– Нет.
– А в Италии?
– Нет.
– Ватикан – это крепость, которую охраняют сотни полицейских и швейцарская гвардия. Не знаю, в курсе ли ты, но это государство в государстве.
– Нам кое-кто сможет помочь.
– Кто?
– Один итальянский друг.
– Итальянский друг?
– Мы знакомы еще с войны в Алжире.
– А чем он занимается сегодня?
– Он полицейский.
Николь коротко кивнула. Она сразу подумала, что Мерш хочет повторить трюк с Мукерджи: обратиться к полицейскому, который поможет им, не пачкая собственных рук. Она не ошиблась: именно это он и задумал.
Мерш заявил:
– У нас есть ночь, чтобы собрать информацию об Антуане.
– А где я сегодня буду спать? – вдруг спросил Эрве.
– У себя дома, а что?
– Нет.
Мерш не сразу понял его замешательство: ночевать у бабушки после таких откровений было все равно что спать в змеином гнезде.
Эрве нуждался в передышке. Он еще не переварил эту историю.
– Он будет спать у меня.
Мерш искоса посмотрел на Николь.
– Квартира у нас большая, – продолжала она. – Есть несколько гостевых комнат. И я даже не уверена, что мои родители вернулись.
– Что ж, в таком случае… – великодушно разрешил Мерш.
Он спросил себя, не окажутся ли эти юнцы в одной постели. Ревновал ли он? Нет. Просто он в это не верил, и это еще слабо сказано. Никто, находясь в пути между двумя преисподними, не думал бы об этом. Даже он…
Езда по индийским дорогам была сродни самоубийству. Итальянские «страде» оказались ненамного лучше.
Они выехали накануне, на рассвете, и теперь двигались по шоссе А6 – новой автотрассе, ведущей в Аваллон (не путать с мифическим островом короля Артура). Затем они спустились к Макону по национальной дороге № 6 и помчались на во