Бэрлей имел привычку вести все свои дела с абсолютным спокойствием; поэтому он не упустил ни одной из формальных тонкостей церемонии приема и только потом приступил к цели этого собеседования.
– Милорд! – самым сухим голосом начал он. – Я получил рапорт сэра Вальтера Ралейга; тем не менее я считаю нужным сначала поговорить с вами, прежде чем представлю этот рапорт на благоусмотрение ее величества.
Лейстер изменился в лице, но попытался представиться совершенно равнодушным.
– Это очень любезно с вашей стороны, милорд, – ответил он. – Надеюсь, что рапорт сэра Ралейга вполне подтвердил мои показания?
– Нет, этого я не мог бы сказать ни в коем случае; наоборот, из рапорта совершенно ясно видно, что ваш Кингтон является еще гораздо более отъявленным негодяем, чем, быть может, даже вы это предполагаете, и это обстоятельство кажется единственным, которое говорит в вашу пользу.
Лейстер смертельно побледнел, и неожиданность подобного оборота дел вызвала его на страшную неосторожность.
– Неужели Кингтон выдал меня? – крикнул он в испуге.
– Прежде – да, – ответил Бэрлей, – но в настоящем случае нет; теперь он выдал с головой только самого себя. Однако будьте любезны лично просмотреть все бумаги, а потом мы уже поговорим с вами.
Бэрлей занялся другим делом, а Лейстер погрузился в чтение поданных ему министром бумаг.
– Дело приняло такой оборот, которого я никак не ожидал! – сказал он наконец.
Бэрлей встал с кресла и, подойдя к нему, произнес:
– Это естественное следствие доверия, оказываемого преступникам, милорд! Теперь будет очень трудно отвратить дурные последствия происшедшего.
– Да, да, конечно! Но я отлично вижу, что вы полны участия ко мне и готовы оказать мне свою помощь…
– В этом вы, пожалуй, правы. Тем не менее я позволю себе сделать замечание, что в этом отношении я руководствуюсь желанием избавить ее величество королеву от лишнего и очень глубокого огорчения… Таким образом, если я и готов помочь вам, то только ради нее…
– Ах, я отлично понимаю это!.. Разумеется, я даже и не смею рассчитывать на такую снисходительность, потому что слишком провинился перед нею… Но, несмотря на все это, поверьте мне, милорд, что если кто обманут во всем этом деле, так только я один!
– Я только что сказал это самое, милорд.
– Так, значит, сэр Брай овладел документом и бежал! – произнес Лейстер. – О, это очень опасный человек. Для меня он опаснее даже лорда Сэррея!.. Быть может, он уже в Лондоне? Или только направляется сюда?
– Возможно, если он имеет основание предполагать, что особа, которой он специально интересуется, находится здесь.
– Так, так… Должно быть, это так, потому что и ее мать несколько дней тому назад явилась ко мне и потребовала у меня свидания с дочерью… Я разрешил…
Бэрлей улыбнулся, после чего произнес:
– Станем с самого начала на правильную точку зрения. Раз мы говорим относительно этой дамы, то для меня и вас она теперь должна быть совершенно посторонней личностью…
– Ну да… Я понимаю вас, милорд… Но не следовало ли бы нам арестовать графиню Гертфорд и сэра Брая? Быть может, они как-либо спелись теперь друг с другом?
– Это очень возможно! Но ваше предложение совершенно неприемлемо; в настоящее время нам остается только предоставить события их естественному ходу. Подождите, пока прибудут арестованные, тогда и видно будет, что нам предпринять. Да и вообще, пока сэр Ралейг вернется, у нас много времени, а мало ли что еще может случиться в это время? Пока вы будете следить за тем, чтобы никто из замешанных в это дело не мог пробраться к ее величеству королеве, и в этом будет состоять ваша специальная задача. Нужно позаботиться, чтобы помимо нас к ней не могло проникнуть ни какое-либо известие, ни какое-либо лицо. Ну а сделать все это вам легче, чем кому бы то ни было!
– Это правда, – пробормотал Лейстер. – Милорд, примите уверения в моей неизменной готовности быть всегда к вашим услугам!
– Я рассчитываю на это, – холодно ответил Бэрлей.
С этим они расстались.
С того времени, как предъявленное Лейстеру обвинение с особенной силой пробудило в королеве ревнивые сомнения, ее отношение к фавориту резко изменилось. Она не допускала его дальше порога своих внутренних покоев и на каждом шагу выказывала полное безразличие к нему. Но это касалось только их внутренней, интимной, скрытой от глаз придворных жизни, с внешней же стороны все как будто шло по-старому, и придворные не сомневались, что Лейстер находится в полной силе своего значения и влияния.
Весьма понятно, что подобное положение требовало от лорда двойной бдительности, и его шпионы были рассеяны по всем уголкам дворца. Однако это было отлично известно лорду Бэрлею, и потому-то он и сказал, что Дэдлею легче, чем кому бы то ни было, предупредить вторжение враждебных элементов. И на самом деле, это-то было еще не трудно: отныне без ведома Лейстера никто не мог быть допущен к королеве. Таким образом, он более или менее чувствовал себя в безопасности.
В скором времени и трое арестованных Ралейгом в Кэнмор-Кэстле были доставлены в Лондон и, по приказанию Бэрлея, были временно заключены в Тауэр.
Бэрлей немедленно известил Лейстера, что арестованные прибыли, и последний поспешил навестить канцлера. Они имели продолжительный разговор, и последующие действия Дэдлея явились результатом того собеседования.
На третью ночь после прибытия Кингтона в Тауэр дверь его камеры открылась в непривычное время. Сначала появился тюремщик с фонарем, за ним вошел какой-то человек, лицо и фигура которого были совершенно скрыты длинным, широким плащом. Тем не менее Кингтон сразу догадался, кто этот человек.
– Оставьте нас, – сказал закутанный тюремщику, – и не возвращайтесь, пока я не кликну вас.
Тот поставил фонарь на пол и вышел из камеры.
– Мне приходится встретить вас в довольно-таки странном положении, – начал закутанный, – а это не говорит в пользу прославленного ума сэра Кингтона!
– А, милорд! – воскликнул Кингтон.
– Не называйте меня так, это ни к чему.
– Хорошо!.. Но ведь я сам был обманут, и только благодаря этому все мои расчеты потерпели позорное крушение!
– А заодно вы решили обмануть и меня? Не могу не заметить вам, что вы выказали себя вдвойне негодяем!
– Я не заслужил этого от вас! Я питал самые лучшие намерения, и все, что было сделано мною, основывалось на старании направить всю историю к вашей пользе. Но – увы! – результаты получились не те, каких я ждал, и я же первый пострадал от этого.
– Да, Кингтон, это как будто и так. Но пока еще потеряны далеко не все надежды, и я все еще достаточно могуществен, чтобы позаботиться о твоей судьбе, если ты и в дальнейшем выкажешь себя преданным слугой, – произнес Лейстер.
– Не сомневайтесь в этом! Я был и буду вашим всем телом и душой, даже если мне и придется поплатиться жизнью за то, что я ошибся в своих расчетах.
– Хорошо, Кингтон. Ты, наверное, уже много думал над своим – я хочу сказать, нашим – положением. Так как же, по-твоему, можно изменить его к лучшему?
– Для вас это легче легкого. Останьтесь при своих прежних показаниях, свалите всю вину на меня, говорите, будто в церкви я разыгрывал из себя вашу особу, и это должна будет подтвердить также и сама леди, ваша супруга; пусть она, кроме того, потребует, чтобы старый Ламберт и Тони дали такие же показания, и тогда ваше дело будет в порядке; ведь с Пельдрамом никто не будет считаться.
Лейстер почувствовал всю затруднительность своего положения; он никак не мог решиться поступить так с Филли, которую он все еще любил.
– Да, но ведь остаются еще Сэррей и Брай – главное Брай, в руках которого находится документ! – вполголоса сказал он.
– Но раз свидетели дадут те показания, о которых я только что говорил, то документ теряет всю свою силу. Кроме того, я могу показать, что для совершения обряда я воспользовался не настоящим, а ряженым священником. Для того же, чтобы стать законным мужем вашей супруги, я выкажу готовность обвенчаться с ней по всей форме; тогда пусть со мною поступят, как повелевает строгость законов. Ваша супруга станет моей вдовой, и оба вы будете совершенно свободны.
– Тьфу, черт! – воскликнул Лейстер. – Какой позорный план, не говоря уж о том, что приходится замешать слишком много действующих лиц, чтобы он мог удасться!..
– Да, но такой план спасет вас, а вы достаточно могущественны, чтобы заставить всех действующих лиц играть назначенные вами роли!
– Я никогда даже не попытаюсь сделать это.
– Так неужели же Сэррей и Брай должны восторжествовать? Неужели вы, человек, который мог быть первым в Англии, станете последним? Неужели вы, созданный для власти, унизитесь до степени обыкновенного преступника, а позор…
– Довольно, молчи! Я еще подумаю о твоем плане, – произнес Лейстер. – Во всяком случае я хочу дать тебе маленькую надежду. Мне кажется, что я сумею найти возможность вывести тебя из Тауэра. Кстати, как думаешь: не лучше ли было бы как-нибудь устроить исчезновение Ламберта и Пельдрама?
– Да, но при том условии, чтобы они исчезли окончательно и навсегда. Ну, а что с Браем? Он пойман, или нам известно, где он теперь?
– До сих пор ничего не известно.
– Вам следует обратить на него особенное внимание; это самый опасный противник.
– Я это и сам понимаю, но пока ничего невозможно поделать. Ну, прощай! Быть может, мы скоро увидимся.
Лейстер оставил своего слугу в Тауэре в самом неопределенном состоянии духа; он был слишком ничтожен и слаб даже для того, чтобы решиться на большое преступление. Но пока что он оказался свободным от необходимости совершать такое.
Дело в том, что Бэрлей счел совершенно неразумным немедленно докладывать королеве о прибытии арестованных. Кроме того, предоставляя, с одной стороны, графу Лейстеру полную свободу действия, он работал над тем, чтобы заставить королеву совершенно забыть о всей этой истории.