веселость, а если они осмелятся восстать – пусть застанут меня танцующей с розами радости в волосах и румянцем удовольствий на лице.
Через несколько часов все залы были залиты потоками света и раздавалась бальная музыка. Лейстер был тоже приглашен принять участие в королевском празднике.
– Теперь вы должны во что бы то ни стало завоевать сердца всех и каждого ловкой фразой, – шепнул ему Мюррей. – Вы искусны во французской обходительности, а грацию вашего танца прославляют решительно все. Королева, кажется, в хорошем расположении духа, а у женщины это обыкновенно означает то, что она уже наполовину побеждена.
Лейстер не заставил два раза напоминать себе об этом; он сгорал от нетерпения приобрести триумф, всю сладость которого он мог оценить только теперь, когда снова увидал Марию.
Он увидал, что королева говорила с лэрдом Дарнлеем и, казалось, шутливо поддразнивала его, и услыхал ее слова, обращенные к Дарнлею:
– Сегодня я не буду танцевать; я хочу смотреть и вручить победителю приз. А, – улыбнулась она, когда ее взгляд словно только сейчас заметил Лейстера, – вот и милорд Дэдлей. Граф Леннор, у вас опасный соперник! Милорд Лейстер, представляем вам милорда Дарнлея, графа Леннора, нашего преданного кузена; вы увидите, что в Шотландии тоже имеются грациозные танцоры. Изберите себе даму среди присутствующих и встаньте в пару против нашего кузена; пусть это будет турниром грации, как это было в Версале.
– Я не решусь выйти на турнир с милордом Лейстером, – возразил Дарнлей, – самое большое, если мне удастся не очень отстать от него.
– Милорд Дарнлей, – ответил Дэдлей, – победителем может быть только тот, кого озаряет милость нашей государыни.
– Тем хуже для меня!.. Известное дело, что кузены становятся лишними, когда являются женихи!
Взор Дэдлея засиял радостью; он не мог иначе истолковать слова Дарнлея, как в том смысле, что в присутствии Лейстера каждый другой жених, не исключая и его самого, Дарнлея, должен отказаться от всякой надежды. Он попросил королеву указать ему даму, с которой он должен танцевать, так как единственная, которую он хотел избрать, если бы ему было предоставлено право свободного выбора, отказалась от этого удовольствия. Мария указала ему на леди Сэйтон.
Когда Лейстер повел Марию Сэйтон в бальный зал, Дарнлей куда-то исчез, и так как музыка еще не начинала танца, то у него было несколько минут, чтобы поболтать со своей дамой. Ему было очень важно приобрести как можно более друзей среди приближенных королевы, и он не мог бы умнее начать это по отношению к Марии Сэйтон, как взяв за исходную точку разговора свою дружбу с Сэрреем.
– Прекрасная леди, – начал он, – надеюсь, что я не совсем незнаком вам; мы встречались с вами в Париже и еще ранее – в Инч-Магоме.
– Я хорошо помню об этом.
– Милорд Сэррей, провожавший меня в Эдинбург, много рассказывал мне о вашей преданности королеве в те печальные дни. Я очень завидовал, что ему удалось в то время дать королеве доказательства своей верности; ведь в то время я был просто орудием в его руках, его помощником.
– Королева не забыла никого из тех, кто ей был предан, – заметила Мария Сэйтон, – а я, в свою очередь, была очень рада, узнав, что вы воспользовались гостеприимством моего брата.
– Лэрд Сэйтон был так любезен, что пригласил к себе моих друзей и меня, – сказал Лейстер, – я только очень жалею, что он лишил нас удовольствия познакомиться с вашей сестрой. Впрочем, мой друг Сэррей оказался в этом отношении счастливее меня.
– Неужели моя сестра приняла его, а вас нет?
– Нет, она не приняла никого из нас, – ответил Лейстер, – очевидно, ваш брат не хотел ни с кем разделить славу гостеприимного хозяина. Мы видели вашу сестру лишь из окна. Мое сердце несвободно, поэтому оно глухо ко всем очарованиям, как бы они ни были велики, а Сэррей, конечно, не мог остаться равнодушным; он начал искать случая, чтобы представиться вашей сестре и выразить ей свое почтение, и, по-видимому, нашел этот случай. В момент отъезда я видел их вместе, и для меня стало ясно, почему мой друг предпочел остаться в Эдинбурге.
Расчеты Лейстера оказались верными. Он думал, что лучше всего добьется доверия Марии Сэйтон, если возбудит ее любопытство и ревность, причем делал вид, будто не имеет ни малейшего представления о том, что Сэррей интересовался ею.
– Держу пари, – продолжал он, – что мой друг не без задней мысли решил сопровождать меня в Шотландию. Если я буду иметь счастье получить руку королевы, то у меня не будет более горячего желания, как привязать и Сэррея узами любви к вашей родине. Надеюсь, что я не показался вам слишком нескромным, – вдруг прервал он себя, как бы только что заметив смущение своей дамы, – ведь я высказываю только предположение, выражаю лишь свое желание…
– И оно, надеюсь, не сбудется, – возразила Мария Сэйтон, с трудом удерживая волнение. – Если даже предположить, что Джен ответит взаимностью вашему другу, то мой брат ни за что не согласится, чтобы она вышла замуж за англичанина. Кроме того, лорду Сэррею прекрасно известно, что Георг питает к нему антипатию и очень стоек в своих мнениях о людях. Думаю, что увлечение лорда Сэррея не из серьезных, так как он никогда раньше не видел моей сестры и слишком скоро влюбился. Во всяком случае, вы хорошо сделали бы, если бы посоветовали ему направить свои ухаживания в какую-нибудь другую сторону.
– Вы пугаете меня, миледи! – воскликнул Дэдлей. – Теперь я могу вам сознаться, что меня поразило волнение Сэррея при упоминании вашей фамилии, кроме того, он как-то необыкновенно рассеян в этот приезд. Я не решился бы коснуться этого вопроса, если бы не был убежден, что мой друг серьезно влюблен в вашу сестру; впрочем, он настолько скрытен, что ни за что не доверил бы тайны своего сердца даже лучшему другу. Он старается всеми силами избежать малейших столкновений с вашим братом, и все это служит доказательством, что мое предположение верно.
– В таком случае, ваш друг слишком чувствителен, слишком быстро поддается обаянию женской красоты! – насмешливо заметила Мария.
– До сих пор я не замечал этого за ним! – возразил Лейстер. – Он даже смеялся надо мной, когда я уверял его, что мое обожание королевы началось с того самого момента, когда я увидел ее в первый раз. Он старался убедить меня, что мужчина может лишь тогда любить женщину, если надеется на ее взаимность, всякая же другая любовь, по его мнению, – лишь фантазия, самообман.
Мария Сэйтон смотрела на Дэдлея с удивлением. Его слова походили на правду. Неужели Сэррей, завидуя счастью Лейстера, обманул королеву? О, на какую только низость не способен этот человек, если, не стесняясь, повторяет те же признания младшей сестре, которые делал уже старшей?
– Мы еще поговорим об этом! – быстро прошептала она Дэдлею, услышав первые звуки музыки, приглашавшей присутствующих становиться в пары для менуэта.
Дарнлей стоял рядом с дамой, одетой в какой-то причудливый наряд, с маской на лице. Пестрая ткань обвивала гибкую фигуру незнакомки, не скрывая ее грациозных форм. Густая сетка покрывала ее волосы, так что нельзя было разобрать их цвет. На этой сетке, а также на груди и руках замаскированной фигуры блестели дорогие бриллианты.
Дэдлей осмотрелся во все стороны и, не видя нигде королевы, решил, что под маской скрывается Мария Стюарт, пожелавшая танцевать с ним визави.
Темные глаза женщины горели, как звезды, через разрезы маски. Каждое ее движение было полно неги, грации и страсти. Она то кокетливо манила к себе Дэдлея, то весело, насмешливо убегала от него, то, словно подчиняясь магической силе любви, бросалась в его объятия.
Зрители, окружавшие танцующих, не могли скрыть свое восхищение. Похвалы по адресу маски раздавались все чаще и громче. Лейстер слышал, как некоторые говорили:
– Так могут танцевать только влюбленные, это воплощенная страсть!
Граф не сомневался, что с ним танцует королева, и его лицо сияло от счастья, а сердце усиленно билось. В конце танца, вместо того чтобы даму, танцевавшую с ним визави, поблагодарить глубоким поклоном, он бросился на колени и прижал ее руку к своей груди. Он не заметил в своем увлечении, что круг расступился и впереди показалась Мария Стюарт со злой усмешкой на устах.
– Ты – моя королева! – громким шепотом прошептал Лейстер, все еще не видя Марии Стюарт и крепко прижимая к своей груди руку своей дамы в маске.
Все гибкое тело замаскированной фигуры задрожало; она слегка вскрикнула и, закрыв лицо руками, как бы боясь, что румянец смущения пробьется сквозь черную ткань, быстро выбежала из комнаты.
Дэдлей удивленно оглянулся. Он заметил насмешливую улыбку Дарнлея, и даже сдержанный, мрачный Мюррей не выдержал и улыбнулся; к довершению всего позади Дэдлея раздался веселый смех королевы:
– Браво, милорд Лейстер! Вы придумываете новые фигуры!.. Вы так увлеклись танцами, что в нашем присутствии признали вторую королеву, которую вы так благоговейно приветствовали, точно само небо послало ее вам!
– Ваше величество, – пробормотал Дэдлей, не веря своим глазам, – я никак не ожидал, я думал…
– Милорд Лейстер не мог предположить, что кто-нибудь другой скрывается под маской, а не королева Шотландии, – пришел на помощь Дэдлею Мюррей, – только одна королева могла позволить себе этот маскарад.
– Именно я и придумала его, – смеясь, воскликнула Мария Стюарт, не обращая никакого внимания на недовольные взгляды мрачного Мюррея. – Но я не понимаю, почему Филли не сняла вовремя маски, как я ей приказала. Куда же она скрылась? Сходите же, лорд Дарнлей, за своей дамой. Я хотела устроить вам сюрприз, милорд Лейстер, и нашла, что самым подходящим и приятным визави будет для вас ваш прежний паж, превратившийся в прекрасную девушку.
– Так это была Филли? – пробормотал Дэдлей, все еще не поборовший своего смущения. – Так это была Филли?
Вдруг он вспомнил слова Сэррея, предостерегавшие его от любви Филли, и кровь горячей волной прилила к его сердцу.