Глаза Филли смеялись и плакали, душа расплывалась в блаженстве и страхе…
Графский слуга подал ей следующую записку:
«Будь в десятом часу у выхода парка и последуй за тем, кто назовет тебе мое имя!»
«Я должна бежать отсюда? – подумала Филли. – Но ведь королева была моей благодетельницей, Мария Сэйтон, Риччио, все обращались со мною с самой сердечной ласковостью, и всем им я, несомненно, покажусь неблагодарной и презренной, если я тайно покину замок».
Но этого хотел он, Дэдлей, а ведь только ему принадлежала ее душа. И эта душа с полным, слепым доверием отнеслась к плану и приказанию Дэдлея.
Когда настал назначенный час, Филли выскользнула в парк и вышла за ворота. Кингтон уже ждал ее там, и едва только подал он ей знак, как она последовала за ним; через несколько минут они увидели за воротами Пельдрама с приготовленными лошадьми.
Кингтон помог Филли сесть в седло, и кавалькада тронулась в путь. Он напрасно пытался заглянуть в лицо своей спутницы – Филли подняла воротник и наглухо закрылась им.
Когда всадники проскакали бешеным карьером около двух часов и могли считать себя в безопасности от всякого преследования, Кингтон, сдерживая бег лошади, начал говорить комплименты Филли по поводу ее выносливости. Он во что бы то ни стало хотел завязать с нею разговор и, представившись новой возлюбленной своего господина преданнейшим слугой, приобрести влияние, которое очень легко дается в подобных случаях, но был немало разочарован, когда не получил ни малейшего ответа, и Филли только сделала знак, словно желая, чтобы лошади опять поскакали прежним быстрым карьером.
– Вам нечего бояться, леди, – сказал Кингтон. – Сэр Пельдрам, мой шталмейстер, ведет нас по такой дороге, которая не придет в голову нашим преследователям, если таковые даже и имеются. А когда мы оставим позади замок Дугласа, тогда будем уже в совершеннейшей безопасности. Видите ли вы там на горизонте башню? Это сторожевая башня Черного Дугласа. Авось мы доберемся до нее еще до восхода солнца. Тогда нас спрячет в своих недрах лес, которым мы и проскачем вплоть до границы. Поэтому разрешите теперь дать отдохнуть лошадям; может случиться, что им понадобятся все их силы, чтобы быстро миновать сторожевую башню. У дугласовских дозорных острое зрение, а его всадники любят затевать ссору.
– Но мы нисколько не боимся! – вмешался в разговор Пельдрам. – Мне будет очень жалко, если не подвернется случая обменяться в честь прекрасной леди парой ударов меча.
– Сэр Пельдрам, – возразил Кингтон, – мы постараемся избежать всякого столкновения, потому что дело заключается вовсе не в том, чтобы нам показывать свою отвагу, а в том, чтобы благополучно доставить эту леди в Лейстер. Леди, скажите ему сами, – обратился он к Филли, – что его задирчивость нигде не могла бы повести к худшим последствиям, чем в этой скачке!
Филли сделала жест согласия.
– Чертовски гордая барыня! – буркнул в бороду Пельдрам, но Филли, которая поняла, что ее молчаливость может быть объяснена в дурную сторону, показала на свой рот и печально покачала головой.
– Граф, вероятно, приказал вам не отвечать на наши вопросы? – шепнул Кингтон.
Но когда Филли еще раз покачала головой, то он вдруг вспомнил, что и в тот вечер, когда подслушивал разговор графа с возлюбленной, он не слышал ее голоса.
– Как? – воскликнул он. – Неужели вы немы?
Филли утвердительно кивнула, причем немного отвернула воротник и еще раз показала на свои губы.
– Ужасно! – вздрогнул Кингтон, ослепленный красотой Филли, но с этого момента его взгляд с совершенно иным выражением останавливался на спутнице.
У него мелькнула мысль, что граф Лейстер ни в коем случае не мог сделать немую своей женой, а если в порыве страсти он и дошел до того, что обещал ей это, то несчастье Филли должно было отвратить его от исполнения данного обещания. Значит, Филли неизменно будет обманута и должна будет считать себя счастливой, если кто-нибудь другой протянет ей руку; тот же, кто сделает это, окажет большую услугу графу и обяжет его благодарностью на всю жизнь, потому что обман несчастной калеки мог бы навлечь в случае его оглашения большие неприятности.
Кингтон уже видел широко распахивающиеся перед ним ворота блестящей будущности; теперь дело было в том, чтобы старательно беречь сокровище, которое должно было в будущем вложить в его руки тайну и честь его господина; теперь надо было во что бы то ни стало приобрести расположение Филли, так как этим можно было бы заложить очень прочный фундамент для будущего.
Тем временем всадники приближались к замку Дугласа. Этот замок был расположен на скалистом утесе, отвесно и мрачно выдвигавшемся из темного фона леса; на стенах стояли пушки, перед воротами развевался флаг Дугласа.
Когда всадники подъехали на сотню шагов к замку, то привратник затрубил в рог.
– Теперь дайте шпоры лошадям, – воскликнул Кингтон. – Мы должны быть в лесу ранее того, как эти любопытные парни насторожатся и спустятся с замковой горы, если им придет в голову спросить нас, куда мы идем. Но что это? – воскликнул он в тот самый момент, когда лошади понеслись полным карьером. – Из замка выезжают два всадника, словно они поджидали нас? Но это не Дуглас и не его оруженосец; перевязь зеленого цвета…
– Это гость, посетивший Дугласа, – ответил Пельдрам. – Он идет очень медленно, нам нечего его бояться, бешеная же езда может только пробудить его подозрения.
– Дайте шпоры! Никто не должен встретиться с нами. Вот видите! Он скачет быстрее…
Кингтон стеганул нагайкой лошадь Филли, однако в тот же момент она так сильно натянула поводья, что конь даже вскинулся на дыбы. В одном из всадников Филли узнала Брая и, забыв все и вся, спустила капюшон, желая дать своему покровителю знак приветствия.
Но Кингтон бешено схватил ее лошадь за поводья и воскликнул:
– Леди, вы с ума сошли, что ли? Никто не должен видеть вас, хоть бы это был ваш родной брат. Вы этим выдадите графа Лейстера, испортите его план и погубите все! Знайте: каждый, кто встретит нас во время этого бегства, является нашим врагом; голова графа Лейстера будет поставлена на карту, если кто-нибудь узнает, что он, посол Елизаветы, похитил статс-даму Марии Стюарт. Неужели вы хотите, чтобы пролилась его кровь?
Он снова надвинул на голову Филли капюшон, обнажил меч и перерезал поводья ее лошади, а затем дал такой удар лошади, что та в бешенстве рванулась вперед и в несколько прыжков достигла лошади Пельдрама.
– Стой! – загремел Вальтер Брай, когда увидел всадников, промчавшихся мимо него в бешеной скачке.
Однако Кингтон ударил булавой по голове его лошади, так что та рухнула на всем скаку, увлекая за собой и всадника, не ожидавшего подобного ответа.
– Филли! – простонал Брай, стараясь выбраться из-под придавившего его коня. – Филли, – пробормотал он, видя, что всадников и след простыл, – неужели ты стала такой же распутницей, как и Кэт Блоуэр?
Оруженосец помог ему выбраться из-под лошади и под руку повел обратно в замок, так как Брай был не способен сесть верхом на другую лошадь.
В комнате для гостей, в сторожевой башне, лежал Сэррей. Друг только что простился с ним, так как ему не давало покоя нетерпение поскорее разыскать Филли. У окна сидел человек, преждевременно состарившийся. Его руки и ноги висели, как тряпки, словно омертвевшие, лицо было бледно и покрыто глубокими морщинами, волосы были совершенно седы, а взор тускл. Рядом с ним стоял человек в полном расцвете жизни и здоровья. Оба они смотрели в окно, видели всадников, заметили, как рухнул вниз Вальтер Брай. Лицо здорового омрачилось, дикая страсть вспыхнула во взоре, он распахнул окно и крикнул на двор: «На коней, все на коней!» – а затем бросился из комнаты.
Сидевший на кресле больной тоже выпрямился, но в его взоре заиграли злорадство и хитрая злобность.
– Брай сброшен с седла, – крикнул он Сэррею, – молитесь за вашего друга!
Насмешка и радость звучали в этих словах тем ужаснее, что вся эта мрачная фигура олицетворяла собою одно сплошное отчаяние и все-таки радовалась несчастью другого.
Однако Сэррей не успел выехать из замка, так как Брай с помощью оруженосца приподнялся из-под лошади, а затем приблизился к сторожевой башне.
– Дуглас погнался за ними, – мрачно пробормотал он, и его кулак судорожно сжался. – Ты был прав, Сэррей, в своих предчувствиях, когда торопил меня скорее ехать в Сент-Эндрью. Теперь уже поздно спасти Филли, но, клянусь Богом, я отомщу за нее!
– Ты говоришь о Филли? Но, бога ради, что же случилось?
– Она проскакала мимо меня. Она меня узнала, хотела поздороваться со мной, но стыд заставил ее проехать поскорее мимо, а ее подлый обольститель ударил мою лошадь железной палицей. Подлец скрыл свое лицо, но моя ненависть узнает негодяя и поразит его.
– Брай, ты фантазируешь! Дэдлей не решится на это!
– Ага, значит, ты тоже угадываешь, кто этот обольститель! Ты вслух называешь имя, которое я проклинаю про себя!
– Я делаю это, зная твою подозрительность. Но Дэдлей не решится употребить насилие!
– Он не решится вступить в открытый бой, поэтому-то он предательски и убил моего коня. Это он; никто другой не отгадал бы во мне врага; но клянусь всем тем горем, которое доставила мне Кэт Блоуэр, клянусь этой искалеченной собакой, которая жрет из милости хлеб своего палача, что я кровавой местью отомщу за дочь Кэт, что мой кинжал пронзит подлое сердце обольстителя и что никакой Дуглас, никакая королева не встанут между мной и намеченной жертвой, как здесь между призраком Бэклея и моей местью.
Лэрд Бэклей – это и был калека – насмешливо повел плечами. Мысль о том, что дочь Кэт и Дугласа стала такой же распутницей, как и ее мать, сразу утешила его за разбитую жизнь и за то презрительное великодушие, с которым Брай подарил ему жизнь, и освежило его жаждущее мести сердце.
Брай увидал эту насмешливую улыбку и мрачно буркнул:
– Змея таит в себе яд, а все-таки жаль было бы растоптать ее. Этот яд хорош, этот яд непреложен, так как его поро