– Это еще не доказывает вины похитителя. Говорите яснее, милорд! Кого вы обвиняете?
– Ваше величество, я обвиняю лорда Дэдлея Лейстера! – заявил Дуглас.
– Остановитесь, милорд, – перебила его королева, – граф здесь, и ваше обвинение должно быть высказано ему в лицо.
– Он здесь? – удивленно воскликнул Дуглас, бросая на Брая взгляд, который ясно доказывал, как поразила его эта новость.
– За это я ручаюсь, – ответил Мюррей, между тем как королева приказала позвать Лейстера. – Кроме того, напоминаю вам, что здесь, во дворце, английский посол не должен подвергаться злобным обвинениям, так как он находится под защитой законов гостеприимства Шотландии!
Дуглас остановился в нерешительности.
Но тогда вперед выступил Брай и воскликнул:
– А я настаиваю на обвинении, пока граф Лейстер не докажет своей невиновности!
– А отчего вы молчите? – обратилась к Сэррею королева. – Или вы думаете, не способен ли лорд Лейстер забыть то уважение, которым он обязан по отношению ко мне?
– Ваше величество, обстоятельства складываются так, что лорд Лейстер должен оправдаться ради своей собственной чести, и я страстно надеюсь и желаю, чтобы он оказался в состоянии сделать это!
В то время как Сэррей договаривал эту фразу, вошел Дэдлей.
– Милорд Лейстер, – воскликнула Мария, и в ее взгляде было что-то, пронизавшее Роберта до мозга костей, – вас обвиняют здесь в увозе недавно исчезнувшей девушки нашего двора!
– Ваше величество, – ответил Лейстер, – старая история, что друзья, превращаясь во врагов, особенно озлобленно преследуют нас. Не знаю, о какой именно девушке идет речь в данном случае, но глубоко чувствую все оскорбление, наносимое мне подобным подозрением. Это просто недостойный поступок, цель которого – лишить меня вашего благоволения. Поэтому и говорят просто «девушка», не называя имени.
– Милорд, – раздраженно ответила королева, – меня очень удивляет, что вы хотите представиться, будто не слыхали о том, что девушка, скрывшаяся из этого нашего замка, – именно та самая, которой вы на недавнем балу были восхищены настолько, что даже перенесли на нее предназначенное нашей особе поклонение!
– Ваше величество, вы говорите о Филли! Но это невозможно! Ведь в этом случае лорд Сэррей не был бы среди моих обвинителей. Я ни минуты не сомневался, что он отвез Филли к тому, кому она была вручена еще ребенком, то есть к сэру Вальтеру Браю, которого вы, ваше величество, видите здесь перед собой.
Лейстер сказал все это без малейшего смущения, и королева вполне уверилась в его невиновности. Но именно то, что успокаивало королеву, увеличивало подозрения Сэррея и Брая, так как последним должно было казаться странным, почему Дэдлей с таким равнодушием говорит о Филли, раз имеет основания предполагать, что ее похитил кто-нибудь другой, так как тот самый факт, что оба они явились с обвинением против него, доказывал ему, что не они увезли Филли.
– Я спрашиваю лорда Лейстера, – вступил в разговор Брай, не обращая ни малейшего внимания на присутствие королевы и грозные взгляды Мюррея, – не уезжал ли он сам из Сент-Эндрью или не посылал ли в Англию кого-нибудь из своих преданных слуг в течение последней недели?
– Ваше величество, – обратился Лейстер к королеве, снова недоверчиво взглянувшей на него, – если вы питаете хоть малейшее сомнение в моей невиновности, то я готов, не обращая внимания на свое звание английского посланника, признать своим судьей каждого встречного, так как мне лучше потерять мою жизнь, чем ваше уважение. Но мне кажется, что не будет соответствовать как вашему, так и моему достоинству, если я, претендент на руку вашего величества, стану отвечать человеку, который является каким-то конюшим или вообще наемником лорда Сэррея.
– И который более заслуживает имя дворянина, чем вы, милорд! – воскликнул Брай, хватаясь за меч. – Если я назову пастуха своим другом, то буду отвечать ему, как надлежит порядочному человеку!
– Молчите, сэр! – остановила его королева, причем ее голос выдавал скорее благоволение, чем гнев. – Лорд Лейстер прав; в присутствии шотландской королевы он никому не обязан ответом, кроме ее самой. Милорд, – обратилась она затем к Лейстеру, – дело идет о том, чтобы вы оправдались в оскорбительном для вашей чести подозрении. Не посылали ли вы в Англию кого-нибудь из ваших слуг и не думаете ли вы, что ваш посланный мог увезти Филли?
– Ваше величество, – ответил Дэдлей, – я посылал многих слуг, но после исчезновения Филли – ни одного. Мне очень горько, что вы разделяете подозрение моих завистников и врагов. Человека, надеявшегося близко стать к вашему сердцу, позорят из-за какой-то сбежавшей девчонки, которая несколько лет следовала за мной в качестве пажа, самоотверженно жертвовала собой ради меня и моих тогдашних друзей. Так неужели возможно, чтобы я похитил ее – может быть, даже при помощи насилия? Клянусь Богом, это обвинение так оскорбительно, а повод так ничтожен, что мне просто хочется отказаться от всякого ответа, особенно ввиду того, что никто из этих господ не имеет на девушку больше прав, чем и я сам. Правда, она дочь невесты сэра Брая, но едва ли его дочь, а графиня Гертфорд, как теперь зовут мать Филли, никого так не ненавидит, как сэра Брая. Поэтому я нахожу, что он присваивает себе права, которых у него фактически нет!
– Ничего он себе не присваивает, – перебил Лейстера Дуглас, – это я требую отчета, а сэр Брай только помогает мне отыскать виновного. Я же имею подозрение на вас, милорд Лейстер, и это подозрение становится сильнее еще оттого, что вы отвечаете уклончиво, и я готов подтвердить его с мечом или копьем в руках!
– Это вызов, – улыбнулся Дэдлей, – но вся его цель, кажется, заключается только в том, чтобы удалить меня из непосредственной близости к вам, ваше величество. Поэтому я не отвечу на него до тех пор, пока не узнаю, какие права имеете вы, лорд Дуглас, на исчезнувшую!
– Права отца! Филли – моя дочь, и я признаю ее, если найду ее невинной и чистой, но жестоко проучу обольстителя, если она обесчещена.
– Милорд! – воскликнул Лейстер. – В таком случае я не только не подниму брошенной вами перчатки, а протяну вам руку. Я отказывался давать вам какой бы то ни было ответ, так как до сих пор видел только злобное недоверие и враждебный умысел; но вы все получили бы от меня удовлетворительный ответ, если бы спрашивали приличным образом, но отвечать на злобное обвинение мне казалось ниже моего достоинства. Однако раз у вас имеется право на Филли большее, чем мог бы иметь кто-либо другой, право человека, собирающегося оказать ей величайшее благодеяние, то я пойду вам навстречу. В день исчезновения Филли мной был послан мой камердинер Кингтон с распоряжениями, касавшимися графства Лейстерского. Но после Кингтона я уже никого не посылал. Я готов присоединиться сейчас же к вашим розыскам, но меня приковывают к месту более высокие интересы. Если же у вас все-таки имеется хоть малейшее подозрение, то я уполномачиваю вас осмотреть и обследовать все мои имения и замки.
– Мне было бы приятнее, – возразил Дуглас, – если бы вы поклялись своей честью в том, что не имеете ни малейшего понятия о месте пребывания Филли и не только не знаете ее похитителя, но даже не догадываетесь, кто это.
Слова Лейстера рассеяли малейшие следы недоверия у королевы; но теперь она с напряженным вниманием уставилась на него, давая кивком головы понять, что одобряет предложение Дугласа.
Дэдлей был не в состоянии скрыть свое замешательство, и Дуглас, заметив это, прибавил с торжествующей улыбкой:
– Мне кажется, что для вас, граф, несравненно достойнее рассеять всякое подозрение своей клятвой, чем вынуждать нас рыскать по вашим имениям, так как если даже наши поиски и останутся безрезультатными, то это докажет не вашу невиновность, а только ловкость ваших слуг.
– Милорд Дуглас, – возразил Лейстер, – вы говорите здесь о виновности или невиновности, как будто вы или кто-нибудь другой здесь являетесь моим судьей. В этой стране я не признаю никого над собой, кроме ее величества королевы. Но так как это дело задевает мою честь и может навлечь на меня подозрение в том, что я злоупотребил гостеприимством всемилостивейшей королевы, то я готов поручиться своей честью, что с моего ведома или желания чести Филли ничего не угрожает и не будет ничего угрожать, что с моего ведома ни один из моих слуг не употребил против нее насилия и что я кровно отомщу, если нечто подобное случится. Уверяю, наконец, что честь и благо Филли очень близки моему сердцу, но если она добровольно сбежала с кем-либо из моих слуг или если я услышу, что она добровольно избрала себе супруга, то каждое преследование против такового или нее самой я буду считать личным оскорблением, и, смотря по тому, где будет находиться Филли, буду призывать на нее защиту и покровительство английской или шотландской королевы. Вместе с этим я объявляю, что считаю разговор оконченным. Я предоставляю вам право произвести расследование, но прошу ее величество королеву шотландскую приказать своим вассалам и гостям уважать во мне английского посла и претендента на руку ее величества.
– А я, – сказал Мюррей, – в качестве первого лэрда королевства объявляю, что каждого, кто осмелится напасть на графа Лейстера, будь то в самом замке или где-либо на шотландской территории, я прикажу арестовать и отдам под суд. Верительные грамоты королевы Елизаветы и честь Шотландии налагают на меня обязанность сделать это.
Марии Стюарт было очень на руку найти в данном положении опору против обвинителей, так как Лейстер ясно намекнул, что в этом обвинении он видит клевету и способен принять все это за оскорбление со стороны ее самой. Однако ее самолюбие было задето выступлением Мюррея, который совершенно игнорировал ее присутствие, и она, покраснев от негодования, воскликнула:
– Лэрд Джеймс! Ваше рвение опережает наше решение; первый лэрд моего королевства должен дожидаться моих приказаний! Милорды, – обратилась она затем к Дугласу и Сэррею, – объяснения графа Лейстера кажутся мне вполне удовлетворительными, и я прошу вас избавить меня от неприятного положения, в которое я была бы неминуемо поставлена, если бы мне пришлось принимать здесь определенное решение или брать под свою защиту английского посла.