– Милорд Мюррей, – резко перебила его королева, – приказываю вам говорить с уважением о том, кто почтен моим вниманием и отличием! Я рада сегодняшней беседе, так как поняла истинное значение ваших заслуг. Так вы, значит, приобрели власть и уважение не мне, а себе, и я – ничто, если пойду против вас? Все, чего вы добились, – лишь терпимость по отношению ко мне, да и то лишь ради вас? Значит, я – королева милостью лэрда Мюррея? Клянусь Богом, за такое жалостное существование не стоит продавать свою свободу человеку, которого я не люблю. Нет, лэрд Джеймс, тогда я уже лучше попробую, не окажет ли другая партия мне более существенную поддержку, чем ваша! Я вручу свою судьбу тем, которые не потребуют от меня ручательства в определенном направлении моих поступков. Словом, я люблю лорда Дарнлея, отдам ему свою руку, как свободная королева, и посмотрю, кто решится помешать мне, королеве, сделать то, что имеет право делать каждая нищенка, а именно следовать сердечной склонности в выборе супруга!
– Ваше величество, – возразил Мюррей, гордо выпрямляясь, – я предупредил вас, а там действуйте, как желаете! Я никак не могу примириться с таким поступком, который сводит на нет все то, над чем я так неустанно и долго работал. Необдуманное желание женщины, не видящей пропасти под своими ногами, вызывает во мне только сожаление о невозможности силой пойти наперекор ему. Но ни просьбы, ни угрозы не заставят меня помогать вашей собственной гибели. Все иностранные государи, которым вы по политическим основаниям отказали в своей руке, почтут себя оскорбленными вашим выбором, английская королева тоже будет глубоко обижена. Дарнлей известен как враг реформатского учения, и ваш народ получит новое доказательство справедливости своих подозрений, что вы не собираетесь соблюдать данные вами обязательства. Я не стану повиноваться вам и сделаю все что могу, чтобы заставить вас отказаться от вашего намерения, которое способно только погубить вас!
– Значит, вы хотите перейти на сторону моих врагов! Но я не потерплю бунтовщиков, кто бы это ни был!
– Испытайте свою власть, и, когда вы победите, я признаюсь, что ошибся!
Марии хотелось плакать от бешенства и бессилия… Она понимала, что Мюррей не посмел бы быть таким наглым и вызывающим, если бы не сознавал, что без него ей не обойтись. Она умоляла его, заклинала кровью их общего отца, но он оставался твердым и непоколебимым!
Мария чувствовала себя разбитой, когда Мюррей ушел от нее, не выказывая ни малейшего намерения пойти на уступки. Кризис наступил.
Но что же делать, как быть? Она не ожидала такого открытого, ледяного упорства, правда, она рассчитывала на сопротивление Мюррея и боялась получить двусмысленные обещания, но это ледяное «нет» брата, человека, бывшего до сих пор ее единственной солидной опорой, показывало ей всю опасность того, что она замыслила, и без всяких прикрас обрисовало перед ней ее истинное положение в Шотландии. Победить или умереть – таков должен был быть отныне пароль!
– Теперь я ясно вижу, – пробормотала она, – что он сам собирается надеть себе корону на голову. Он не рискнул бы моей немилостью, если бы не рассчитывал добиться всего!
Если бы она могла предположить, что дело примет такой оборот, то никогда не решилась бы раздразнить до такой степени Мюррея. Но теперь она уже не могла пойти назад, не теряя последней тени самостоятельности. Она должна была сломить человека, который до сих пор один только поддерживал ее, и ее положение было самое отчаянное, так как ей приходилось бороться за свое существование.
Теперь Мария всецело поддалась влиянию Риччио, который работал за Дарнлея и пробовал снискать к нему расположение лорда Рандольфа, посла Елизаветы. В то же время она была настолько неосторожна, что открыто выставила напоказ свое освобождение из-под опеки Мюррея.
Тем временем Мюррей не оставался бездеятельным. Он появился в Эдинбурге во главе отряда в шесть тысяч всадников, чтобы захватить возвращенного Марией из ссылки графа Босвеля, которого он обвинял в покушении на его жизнь. Затем он вступил в союз с графом Эрджилем и герцогом Шаттелеро, обещал протестантскому духовенству защиту и завязал сношения с Елизаветой, прося у нее помощи против Марии.
Последняя между тем предложила тайному совету Шотландии вопрос, согласен ли будет ее брак с Дарнлеем с интересами страны, и совет ответил утвердительно; в то же время она направила к английской королеве надежного посла, который должен был указать Елизавете, что Дарнлей является тоже англичанином и родственником. Графов Эрджиля и Мюррея она приказала вызвать на суд, но те не явились.
«Марию, – сообщил Рандольф, – народ настолько презирает, она так далека от него, что, без сомнения, надо бояться самых несчастных последствий, если не подоспеет скорая помощь. Никогда мне не приходилось видеть столько горделивости, столько надменности и тщеславия, столь высокомерных взглядов и столь пустого кошелька! Если бы Мария не была настолько объята любовной дурью, то она сама поняла бы то, что не скрыто ни для кого. Дарнлей – болван; он не сдерживает своих страстей и уже теперь видно, чем он станет далее. Я нахожу, что Мария крайне переменилась благодаря своей любви к Дарнлею, она поставила свою честь под сомнение, свое положение – в опасность, а страну привела на край гибели. Высокомерие Дарнлея оскорбляет и отталкивает всех и каждого».
Королева Елизавета была вне себя, когда узнала, что Мария отвергла графа Лейстера, и в бешенстве забыла, что сама рекомендовала его в мужья ей; по крайней мере, французскому посланнику, графу Полю де Фуа, она сказала:
– Никогда я не могла бы подумать, что у шотландской королевы такое низменное сердце, чтобы выйти замуж за сына своего вассала!
Посол Елизаветы передал Марии такое же самое представление, но она ответила следующее:
– Недовольство моей доброй сестрицы поистине странно, так как выбор, который она так порицает, сделан сообразно с ее желаниями, переданными мне через лорда Рандольфа. Я отказала всем иностранным претендентам и приняла предложение англичанина, происходящего из королевского рода обоих королевств, первого принца крови Англии. Поэтому я страшно удивлена запоздалым неодобрением выбора, одинаково соответствующего интересам обоих королевств.
В ответ на это Елизавета приказала посадить в Тауэр мать Дарнлея, графиню Леннокс, а самому Дарнлею – вернуться в Англию.
– Я признаю своей королевой только ту, – ответил Дарнлей, – которую уважаю и люблю. Ваша повелительница просто завидует моему счастью. Я здесь нужен и потому не вернусь обратно.
В тот же день Лейстер получил прощальную аудиенцию. Мария Стюарт предполагала сейчас же вслед за этим посетить замок Ливингстон. Она была в амазонке, когда Лейстер вошел к ней, и нетерпение поскорее совершить вместе с возлюбленным прогулку и поскорее окончить тягостную аудиенцию ясно сквозило на ее лице.
– Милорд Лейстер, – промолвила она, – надеюсь, мы расстанемся друзьями. Постарайтесь примирить со мною мою сестру Елизавету, которая столь возмущается, что я полюбила одного из моих и ее вассалов.
– Ваше величество, – произнес Дэдлей, – я сегодня же могу доставить вам доказательство моей дружбы. Вы хотите ехать в замок Ливингстон и рассчитываете попасть туда к трем часам. Значит, в два часа вы будете у Кинросского ущелья?
– Совершенно верно! Но к чему клонятся ваши расспросы о дороге?
– Я лишь хотел убедиться из ваших слов, что не ошибся. Мне удалось разузнать, что лэрд Мюррей, герцог Эрджиль и де Шаттелеро уговорились между собою ждать вас в два часа в Кинросском ущелье.
– Они не осмелятся на это! Милорд, вы обвиняете моего брата в государственной измене?
– Точно так, ваше величество. Между заговорщиками условлено увезти вас в Лохлевин, а лэрда Дарнлея убить. Ваш брат будет тогда править за вас государством. Вы видите, что я действую в ущерб собственным интересам и защищаю моего счастливого соперника от предательства.
– Милорд, неужели вы говорите правду?.. Но нет!.. Каким путем узнали вы о заговоре?
– Мне самому предложили участвовать в нем.
– И вы сказали «нет»? Милорд, я никогда не забуду этого. Зачем мне пришлось оценить вас в тот момент, когда мы расстаемся навеки! Назовите мне человека, поручившегося в справедливости этого известия.
– Ваше величество, вы удостоверитесь в том сами, если отправите гонца в Кинрос. Я не смею выдавать ничего более, и вы не потребуете этого от меня, когда сообразите, в какое положение поставил бы я себя, если бы мне привелось выступить свидетелем на судебном следствии. Тот, кто доставил мне эти сведения, – человек надежный.
– Тогда храните свою тайну и примите благодарность за предостережение от женщины, которой не дают лелеять память единственного любимого ею человека, которая живет, как чужая, посреди своего народа и видит счастье только в прошлом, а впереди – мрачное будущее. Помните, что я сердечно уважаю вас, и благодарите Бога, что Он избавил вас от участи стать моим супругом. Я предчувствую, что Дарнлею придется дорого поплатиться за мою благосклонность; здесь умерщвляют людей, которые мне дороги, и ненавидят тех, кого я люблю. Прощайте, милорд, и припомните эти слова, когда со временем в Англию донесется весть, что печальная судьба постигла меня!.. Для меня не цветут цветы в этой суровой стране.
Дэдлей поцеловал руку Марии; он не предчувствовал, что ему суждено увидеть вновь ее прекрасную голову лишь в тот день, когда палач украсит ее для плахи!
Глава двенадцатая. Невеста лорда
В графстве Лейстер расположено местечко Кэнмор, служившее в старину любимым местопребыванием графов Лейстер, но уже около пятидесяти лет не посещавшееся лордами. Старинный замок, некогда укрепленный, стоял среди парка исполинских дубов, а так как этот парк долгое время был лишен всякого ухода, то он заглох. Аллеи, пролегавшие в нем, частью заросли; густой подлесок делал парк непроходимым, а высокая каменная ограда защищала его от любопытных посетителей. От ворот тянулась единственная дорога, которая вела сквозь чащу к замку; ее обрамляла высокая живая изгородь из остролистника. Однако и эта длинная аллея заросла травой, и, кто вступал на нее, тому невольно казалось, что он приближается к заколдованному замку, который в своем мрачном уединении служит обиталищем призраков, так как ничто не выдавало здесь присутствия живого человека. Между тем большой фруктовый сад и огород, к которым вела дорога и на которых, на тщательно обработанной земле, возделывались плоды и овощи, равно как приветливый дымок, поднимавшийся порою над заброшенным замком, указывали на то, что там жили люди.