есчастной».
Написав это, Филли стремглав умчалась из комнаты.
Дэдлей обежал весь замок, но не нашел Филли. Ему сказали, что Филли кинулась бежать по коридору; тогда он помчался в парк, звал ее по имени, но никто не подал ему голоса. Напрасно кликнул он Ламберта и велел обыскать парк, напрасно он сам рыскал вокруг – Филли нигде нельзя было найти. Когда же Дэдлей вспомнил ее прежнюю ловкость, то оставил надежду догнать эту девушку, раз она не хотела откликнуться на его зов.
– Филли, – звал он, – моя невеста! Филли, я никогда не покину тебя, клянусь тебе в том! Филли, вернись назад, я люблю тебя, как никогда не любил другой женщины!
Холодный пот выступил на его лбу. Где она найдет себе пристанище? Да и вообще могла ли она искать приют, не выдавая виновника своего несчастья? Что, если ее найдет Брай, блуждая по окрестностям?
О, каким жалким представлялся себе граф! Как гнусно обманул он доверие девушки, как жестоко играл ее сердцем! Теперь он почувствовал, чем была для него Филли, поверил чистоте ее любви, и ему приходилось трепетать, что его грубость, пожалуй, довела девушку до самоубийства!
Ламберт насмешливо улыбался. Лейстер читал по его глазам, что этот человек торжествует, презирает его и как будто говорит:
«Я ожидал этого. Ты задумал соблазнить девушку, а потом бросить ее, но она скорее простится с жизнью, чем решится на позор. Вот убивайся теперь и плачь! Ты ее убийца, но она не дала тебе натешиться над собою!»
Вдруг граф внезапно воскликнул:
– Где потайные ходы, которые вы указали леди на случай, если бы сюда явились посторонние? Она, пожалуй, спряталась там.
– Они заперты, ваше сиятельство, и леди еще не знакома с ними. В случае нужды и в последнюю минуту я успел бы показать их ей!
– Ты лжешь, это ты виноват в ее побеге! Ты советовал ей требовать от меня супружеского союза?
– Милорд, мне сказали, что леди – ваша невеста. Как осмелился бы я выразить сомнение в этом?
– Клянусь Богом, ты дорого поплатился бы за такую дерзость! Леди заручилась моим словом, и только бес попутал меня подвергнуть ее испытанию. Я с ней пошутил, а яд подозрения, влитый в ее сердце тобою или Кингтоном, принудил ее к бегству, прежде чем я успел сказать, что с моей стороны то было шуткой. Теперь достань мне леди, откуда хочешь, и все будет забыто.
– Милорд, я не думаю, чтобы она бежала ради угрозы вам или ради шутки. Дай бог, чтобы я ошибался, но меня томит ужасное предчувствие. На Кэнмор-Кэстле нет благословения Божьего.
Лейстер смертельно побледнел и уставился испуганным взором на Ламберта.
– Милорд, здесь один из графов Лейстеров некогда убил родного брата из-за женщины, и призрак этой несчастной является в старом замке, вследствие чего никто из графского рода не осмеливался больше переступить порог наследственного жилища. Только один из них приехал сюда и обесчестил мою дочь; его убил опять-таки родной брат, а моя дочь… унесла свой позор на дно вон того пруда…
– Факелов скорее! Где находится пруд?.. Ах, и ты еще говорил ей о позоре?
Граф кинулся бежать со всех ног, точно сумасшедший. Ламберт принес фонарь и обошел с ним берег пруда. Лейстеру ежеминутно мерещилось платье Филли, всплывавшее из темной глубины; однако они не нашли ни малейшего следа беглянки.
Граф вернулся обратно в замок, велел показать себе постель Филли, бросился перед ней на колени, молился и плакал. Он чувствовал себя совершенно разбитым. Ужасаясь собственного поступка, уничтоженный и мучимый невыразимым страхом, лежал он словно в лихорадке; малейший шорох, собственное дыхание заставляли его вздрагивать; ему казалось, что перед ним должен появиться призрак самоубийцы.
Каким прелестным казался теперь образ Филли Дэдлею! Как детски доверчиво смотрели на него ее глаза, как счастливо могла устроиться их жизнь вдвоем и как презрительно оттолкнул он от себя несчастную девушку, ставшую из-за него калекой!
– Я ее убийца! – мрачно бормотал он про себя. – Я порвал узы дружбы, а теперь уложил в могилу ту, которая меня любила!
Вдруг ему померещилось, что кто-то промелькнул по комнате. Дэдлей поднял взор; пламя свечи мерцало, точно от сквозного ветра, а на столе блестел листок бумаги.
Граф кинулся туда и схватил дрожащей рукой бумагу. Она была исписана почерком Филли. Он вскрикнул от радости, и слезы ручьем хлынули у него из глаз.
«Не беспокойся обо мне! – гласили эти строки. – Я бежала лишь с целью избавить тебя от горя. Я хотела жить для твоего счастья, но не для того, чтобы сделаться для тебя обузой и причиной забот. Когда ты покинешь Кэнмор-Кэстль, я попрошу у Ламберта пристанища для себя. Я останусь здесь на житье и буду молиться о твоем благополучии. Поезжай ко двору, будь счастлив и не беспокойся обо мне!.. Я благодарю Бога за то, что Он развеял мою мечту, прежде чем мое сердце успело поверить ей!»
– Филли, – воскликнул Дэдлей, – ты слышишь меня, хотя я и не вижу тебя! Даю тебе священную клятву, что не двинусь отсюда, пока ты не простишь меня, не придешь в мои объятия и не поклянешься быть моей женой. Если же ты не согласна поверить моей любви, если ты презираешь меня, то я буду искать смерти. Тогда Вальтер Брай найдет меня безоружным, и я скажу ему, что увез и обманул тебя. Я стану насмехаться над ним до тех пор, пока он пронзит мне кинжалом сердце, потому что я не хочу жить без тебя!..
Дэдлей взывал напрасно: его мольба оставалась без ответа. Он безуспешно отыскивал ощупью потайную дверь, упрашивал и грозил. Замок был погружен в глубокое безмолвие; загадочный листок бумаги был занесен в комнату как бы случайно, словно порывом ветра или призраком.
Наконец Лейстер отказался от дальнейших усилий.
Теперь он все-таки мог вздохнуть свободнее: Филли была жива, она не замышляла самоубийства. Это служило утешением Дэдлею, но вместо недавнего страха его томила тоска по Филли. Ну что если она сдержит слово и не покажется больше? Он чувствовал, что у Филли хватит твердости характера на это; все картины прошлого всплыли в его воспоминании: если эта девушка сумела молчать на пытке, то неужели его мольбы способны поколебать ее решение? Было несомненно, что она проникла мыслью в глубь его сердца и разочарование убило ее любовь. Но насколько горячее пылала теперь в нем страсть, чем не пожертвовал бы он, чтобы загладить происшедшее сегодня между ними!
Забрезжило утро. Изнуренный бессонницей, граф забылся сном, как вдруг торопливые шаги заставили его очнуться.
– Звонят у ворот парка! – воскликнул вошедший Ламберт. – Прикажете отворить, милорд?
– Отворяй!
– А если найдут мертвое тело, милорд?
– Филли жива. Ты солгал мне: ей были знакомы потайные ходы. Торопись, и кто бы ни были прибывшие сюда, веди их ко мне, если они потребуют этого.
Лейстер нарочно говорил громко. Он надеялся, что Филли услышит его слова, и, чтобы предоставить ей случай сообщить ему что-нибудь, удалился на несколько минут из комнаты.
Дэдлей не обманулся в своем ожидании: когда он возвратился назад, то нашел листок, на котором было написано:
«Отрицай мое присутствие здесь! Я лишу себя жизни, если буду причиной того, что Брай поднимет на тебя меч».
Лейстер надеялся на лучшее, однако и эти слова избавили его от немалого беспокойства. Теперь он не колебался более, как ему поступить и благополучно выпутаться из беды, если посторонние лица, звонившие у ворот парка, окажутся его бывшими друзьями.
Подойдя к окну, он увидал Вальтера Брая и лорда Сэррея, ехавших со своими оруженосцами через парк; но вдруг его щеки зарделись – он увидал мирового судью графства Лейстер, сопровождавшего их.
Однако, спустившись вниз и достигши двора раньше, чем всадники спрыгнули с коней, он воскликнул:
– Милорд Сэррей, я приветствовал бы вас, как желанного гостя Кэнмор-Кэстля, если бы вы явились не в сопровождении мирового судьи. Что значит, что вы разъезжаете по моему графству с чиновником, носящим шарф королевы?
– Милорд, – возразил Сэррей, – если бы я знал о вашем пребывании в Кэнмор-Кэстле, то не пригласил бы чиновника, но мне сказали, что управляющий поместьем не открывает ворот никому из посторонних.
– Милорд, вы имели мое полномочие и могли обратиться к сэру Кингтону; но, по-видимому, вы предпочли ехать в качестве обвинителя через мои владения, вместо того чтобы вежливо воспользоваться моим разрешением. На таких условиях Кэнмор-Кэстль для вас закрыт, а данное мною полномочие отнято назад. Если вы пожалуете в качестве гостя, то я от души буду приветствовать вас, но при данных обстоятельствах я напомню мировому судье моего графства о его долге.
– Он именно исполняет свой долг! – запальчиво возразил Брай, тогда как Сэррей как будто собирался уже повернуть назад свою лошадь. – Во имя королевы и законов Англии я требую обыскать этот замок!
Дэдлей, презрительно усмехнувшись, сказал:
– У английских лордов иные законы, чем у шотландских крестьян. Сэр, – обратился он к мировому судье, – по чьему приказу явились вы сюда?
– Я сопровождал благородного лорда Сэррея и сэра Брая по их требованию, так как лорд Сэррей предъявил мне полномочие вашего сиятельства, которое разрешало этим господам произвести здесь розыски.
– Значит, у вас нет указа королевы Англии, в силу которого вы могли бы обвинить меня, как лорда здешнего графства? Нет? Ну так позаботьтесь прежде всего привезти сюда указ королевы, и Кэнмор-Кэстль распахнет перед вами свои двери; теперь же я требую, сэр, чтобы вы напомнили лорду Сэррею и сэру Браю, что было бы нарушением мира в стране, если бы они со своими слугами вздумали пойти здесь наперекор моей воле, и что я кликну клич жителям Кэнмора, чтобы те посадили их в башню, в случае их отказа последовать вашему предложению. Сэр Ламберт, набатный колокол у вас в исправности?
– Мой слуга ожидает вашего знака, чтобы ударить в него.
– Звоните! – с зубовным скрежетом воскликнул Брай, который после отказа лорда показать свой замок был почти уверен, что Филли скрывается тут. – Звоните на здоровье! Мой меч найдет дорогу к сердцу изменника!